XVIII. ГРАЖДАНИН БОНАПАРТ

 

Баррас закрыл дверь и вошел в световой круг, очерченный лампой. Только тогда молодой человек узнал его.

— А, это вы, гражданин Баррас? — сказал он, продолжая сидеть.

Баррас отряхнулся, поскольку вымок до нитки, и бросил свою шляпу, с которой текла вода, на стул. Молодой человек внимательно оглядел его.

— Да, это я, гражданин Бонапарт, — ответил Баррас.

— Каким ветром занесло вас в такой час в келью бедного солдата, временно уволенного со службы, — сирокко или мистралем?

— Мистралем, дорогой Бонапарт, мистралем, и даже сущим ураганом! Молодой человек расхохотался сухим, но резким смехом, показывая свои мелкие и острые белые зубы.

— Кое-что мне об этом известно, — сказал он, — сегодня вечером я прогулялся по Парижу.

— И вы полагаете?..

— …что, раз секция Лепелетье угрожала Конвенту, буря грянет завтра.

— Что же вы делали в ожидании этого?

Молодой человек наконец встал, опершись о стол указательным пальцем.

— Вы и сами видите, — сказал он, указывая Баррасу на карту Парижа, — на досуге я обдумывал, с чего начать, чтобы покончить со всеми этими болтунами, будь я командующим внутренней армией вместо этого болвана Мену.

— И с чего бы вы начали? — усмехнулся Баррас.

— Я постарался бы раздобыть дюжину пушек, и они заглушили бы их крики.

— Ну что же! В самом деле, не вы ли рассказывали мне однажды в Тулоне, как наблюдали с береговой террасы за бунтом двадцатого июня?

Молодой человек презрительно пожал плечами.

— Да, — промолвил он, — я видел, как ваш бедный король Людовик Шестнадцатый напялил позорный красный колпак, что не помешало его голове слететь с плеч. Я даже сказал Бурьенну, который в тот день был со мной: «Как могли впустить во дворец весь этот сброд? Надо было смести пушками четыреста-пятьсот каналий, а остальные разбежались бы сами».

— К несчастью, — продолжал Баррас, — сегодня следует выгнать не четыреста-пятьсот, а четыре-пять тысяч человек.

По губам молодого человека пробежала беспечная усмешка.

— Всего лишь разница в числах, — возразил он, — не все ли равно? Лишь бы результат был тот же! Остальное — мелочи.

— Так вы громили бунтовщиков, когда я побеспокоил вас своим приходом?

— Я пытался.

— Вы составили план?

— Да.

— Каков же он?

— Это зависит от того, сколько солдат может быть в вашем распоряжении.

— Пять-шесть тысяч, включая отборный батальон патриотов.

— С таким войском не следует затевать уличную войну с сорока пятью — пятьюдесятью тысячами человек, предупреждаю вас.

— Вы покинули бы Париж?

— Нет, но я превратил бы Конвент в укрепленный лагерь. Я дождался бы, когда секции пойдут в наступление, и разгромил бы их на улице Сент-Оноре, на площади Пале-Рояля, на мостах и набережных.

— Ну что же, я принимаю ваш план, — сказал Баррас. — Беретесь ли вы его осуществить?

— Я?

— Да, вы?

— В качестве кого?

— В качестве генерала и заместителя командующего внутренней армией.

— А кто же будет командующим?

— Командующим?

— Да.

— Гражданин Баррас.

— Я согласен, — сказал молодой человек, протягивая ему руку, — но при одном условии…

— А! Вы ставите какие-то условия?

— Почему бы и нет?

— Говорите.

— Если мы добьемся успеха, если завтра вечером все встанет на свои места, если мы решимся по-настоящему воевать с Австрией, — могу ли я рассчитывать на вас?

— Если завтра мы добьемся успеха, я прежде всего оставлю вам все лавры победителя и потребую сделать вас главнокомандующим Рейнской или Мозельской армией.

Бонапарт покачал головой.

— Я не поеду, — сказал он, — ни в Голландию, ни в Германию.

— Почему?

— Потому что там нечего делать.

— Куда же вы хотите отправиться?

— В Италию… Только в Италии, на полях сражения Ганнибала, Мария и Цезаря еще есть простор для действий.

— Если мы будем воевать в Италии, вы возглавите армию, даю вам честное слово.

— Благодарю вас. Займемся сначала завтрашним сражением: времени у нас в обрез.

Баррас достал часы.

— Охотно верю, — сказал он, — сейчас три часа ночи.

— Сколько у вас пушек в Тюильри?

— Шесть четырехфунтовых орудий, но без канониров.

— Они найдутся… Пушечное мясо не такая редкость, как бронза. На сколько выстрелов хватит пуль и пороха?

— Ну!.. Самое большее — на восемьдесят тысяч.

— Восемьдесят тысяч? Этого как раз хватит, чтобы убить восемьдесят человек, если допустить, что один выстрел из тысячи попадет в цель. К счастью, ночь продлится еще три часа.

Надо забрать из Саблонского лагеря все пушки, которые там остались, во-первых, для того чтобы неприятель не завладел ими и, во-вторых, чтобы они были у нас.

Надо взять из жандармерии и батальона Восемьдесят девятого года канониров для этих орудий.

Надо привезти порох из Мёдона и Марли и заказать не меньше миллиона зарядов. Наконец, надо найти военачальников, на которых мы сможем положиться.

— В нашем отборном батальоне все те, кто был смещен Обри.

— Великолепно! Это люди не разума, а действия, но именно такие нам нужны.

Молодой офицер встал, пристегнул саблю, застегнул мундир, потушил лампу и пробормотал:

— О удача, удача! Буду ли я держать тебя в руках? Они спустились и направились к Конвенту.

Баррас заметил, что молодой человек оставил ключ от своей комнаты в двери; это говорило о том, что у него нечего было красть.

Пять часов спустя, то есть в восемь утра, дела обстояли следующим образом: приказ доставить артиллерию в Париж поступил в Саблонский лагерь вовремя; в Мёдоне наладили производство патронов, орудия были установлены в конце центральных улиц, и некоторые пушки замаскированы на случай, если часть линий будет преодолена.

Два восьмифунтовых орудия и две гаубицы были выдвинуты на огневые позиции на площади Карусель для того, чтобы бить по окнам домов, из которых попытаются открыть огонь по площади.

Генерал Вердье возглавил оборону дворца; в случае блокады члены Конвента и пять тысяч человек были обеспечены продовольствием на несколько дней.

Орудия и войска были расставлены вокруг Конвента: в тупике Дофина, на улицах Рогана и Сен-Никез, во дворце Эгалите, на мосту Революции, на площади Революции и Вандомской площади.

Небольшой кавалерийский отряд и две тысячи пехотинцев были оставлены в резерве на площади Карусель и в саду Тюильри.

Таким образом, великий Национальный Конвент Франции, который свергнул восьмивековую монархию, расшатал все троны, заставил содрогнуться Европу, изгнал англичан из Голландии, пруссаков и австрийцев — из Шампани и Эльзаса, отбросил испанцев на шестьдесят льё за Пиренеи, подавил два восстания в Вандее; великий Национальный Конвент Франции, который только что присоединил к Франции Ниццу, Савойю, Бельгию и Люксембург; Конвент, армии которого обрушились на Европу, перешли Рейн, словно это был ручей, и грозили преследовать орла дома Габсбургов до самой Вены, — этот Конвент удерживал в Париже лишь часть Сены от улицы Дофины до Паромной улицы и на другом берегу реки — участок между площадью Революции и площадью Побед, располагал лишь пятитысячным войском и почти безвестным генералом для защиты своих позиций от всего Парижа.