Глава 60.
«Дадим приют поэтам, царям и пилигримам.
Тиранов и пророков у нас не перечесть.
Вчера ты был законопослушным гражданином,
Сегодня ты – мессия в палате номер шесть...
Весь мир – дурдом, а мы в нем пациенты
Нас легион и имя нам Стихия,
И служит нам бессменным президентом
Шизофрения, шизофрения, шизофрения!
Бездомные поэты, безумствуйте, творите!
Не страшен здесь ни цензор, ни вождь, ни протокол...
Пишите, что хотите, а если загрустите,
Придет веселый доктор и сделает укол...
Да здравствует подкорка! Долой стерильный разум!
Весь мир до основанья разрушим, а потом...
Мы новый мир построим, цветы поставим в вазу,
Откроем окна настежь и что-нибудь споем...»
(А.Градский рок-опера "Мастер и Маргарита").
Пришлось потратить время в поисках топлива. По пути ни одной уцелевшей бензоколонки – растащили. Населенные пункты также были разрушены и пусты. А там, где что-то было, их встречали со страхом и с оружием. Отбирать последние средства на существование у гражданских – свинство.
- Если ничего не найдем – придется идти пешком, - вздохнул Германия.
Еще один поселок. Большой. Немец оставил машину и парней, а сам пошел в разведку. Спрашивал на английском, но его либо не понимали, либо посылали на все четыре стороны.
Но одна женщина, невольно услышала вопрошающего путникаи, имеяпри себе немного топлива, тайно разменяла его на еду. Правильно, Италия без своих макарон и пиццы никуда не пойдет. Пришлось с силой отобрать неприкосновенный запас у Венециано и отдать их бедствующей женщине.
- Твою мать, Венециано, не реви, будут тебе потом и макароны, и пицца! – Людвиг отпихивал итальянца от упаковки с едой. – Нам нужно уехать! А голодать порой полезно, особенно тебе.
- Оставь хоть что-нибудь! Я же до завтра не доживу! – страдал пиццезависимый, но таки смирился, когда ужеотобрали.
- Будьте осторожны, правительственные люди бесчинствуют. Особенно нас притесняют, тех, кто не подчиняется новому законодательству, - напутствовала женщина.
- Что? Какое еще законодательство? – Германия невольно вспомнил Князя.
Тот не зря над чем-то работал.
- Брагинский снова сошел с ума, как во время революции почти век назад, - загрустила женщина и тяжело вздохнула. – Но на этот раз все гораздо хуже…
- Что такое? Что он сделал?
- Вместо паспорта теперь вводится карта – она же будет и паспортом, и историей болезни и банковской. Правда, их получат только те, кто документально поклянется служить новому правительству. Но… - женщина заплакала, уронив пачку макарон.
Закрыла лицо руками.
Артур слушал их из машины, навострил уши. Даже выглянул из окна, несмотря на боль и слабость.
- Уничтожаются храмы по всей стране! Всякий, кто будет исповедовать любую из религий, особенно православную – изгой, и ему не дадут этой карты. А без нее нельзя работать, получать деньги и платить за квартиру! Нельзя устроить детей в школу! Ничего нельзя будет! Нет, нас не казнят за отказ, но просто оставят без средств к существованию. Даже бомж с такой карточкой будет богаче, чем тот, кто без нее. А все бумажные деньги обещают убрать из оборота. Они теперь будут только цифровыми на той же самой карточке. Даже нищие останутся без милостыни! Позор, мы словно возвращаемся в тридцатые годы!
Женщина была в отчаянии. Из открытой двери ее дома выглядывали малые дети. На их лицах недоумение и страх.
- Я не могу принять такую Россию. Но что мне делать? А если отберут дом за долги? Они притесняют всех, кто против, говоря: а на что вы тогда жить будете? Хотите – не хотите, но система – есть система. Полный контроль. Законом не принято убивать тех, кто не согласен с ним, но у новой системы появились поклонники, которые как раз и убивают. Монастыри разоряют, монахов разгоняют, святыни – оскверняют.
Она упала на колени:
- Я сама видела, как эти сторонники новой системы вытащили икону Божьей Матери и сожгли. Вы представляете себе это?! Жгли и смеялись над теми, кто плакал и пытался их остановить! Позор России! Гореть этой стране в аду синим пламенем! Гореть!
Англия слушалеё и огорчился сильнее – даже сами русские проклинают Ивана.
- Вон сам Он пришел, чтобы уничтожить храм Богородицы! – женщина указала рукой туда, где блестели золотые купола среди домов.
- Кто «Он»? – испугался Людвиг.
- Кто-кто? Наш Брагинский! – разозлилась она.
Парни внутренне напряглись. Не хотелось бы его снова повстречать, но…
Хорошо было бы его остановить или, хотя бы выяснить, что тот задумал.
Они сдержанно, но с пониманием попрощались с женщиной и поехали. Их путь как раз пролегал мимо храма. У ворот находились люди и… сам Князь.
- Остановись, прошу тебя, - вдругпопросил немца Керкленд, да так, что Германия невольно дал по тормозам.
- Чур, сам тогда с ним разговаривай, - сказал он.
Италия же перестал горевать из-за голода, который проснулся сразу, как только парень понял, что еды больше нет. Вжался в кресло.
Князь заметил гостей и подошел. Улыбнулся, но уже по-иному. Совсем как Ванька, из-за чего у ребят холодок пробежал по спинам.
- Вы остановились помочь и остаться на фейерверк? –пошутил самозванец.
В его руках находилась коробка с динамитом, по которой он постучал пальцами, приковывая всё внимание к ней.
- Я думал, что за тебя всё подданные делают, - отметил Керкленд, разглядывая нелицеприятную вещицу в его руках.
Англия говорил из машины, опустив стекло. Чего-чего, но перед Князем он не так трепетал, как Италия и Германия.
- Что ты! Я это хочу сделать собственноручно! – довольно дружелюбно и даже по-детски наивно отозвался самозванец. – Кстати, быстро же тебя нашли, я надеялся, что замерзнешь.
Играл. Играл в Брагинского. Да так похоже! Даже Артур бы поверил ему, но он знал всю правду.
Это уязвило британца.
- Прекрати его изображать, оборотень, - не сдержался Англия.
- Ха-ха! А, может, все как раз наоборот? – нарочно сказал Темный. – Что ты знаешь о нем? Германия и Италия боялись, что Керкленд рассердит нечестивца и им больше не покинуть этих границ. Но Англия был уверен, что у Князя другие намерения. Требовать от него вернуть Ивана, умолять и тому подобное – не имеет смысла. Керкленд, как бывший злодей, знал – жестокое сердце неумолимо, чего уж говорить о виновнике вообще всех грехов?
Самозванца вновь окружила его нечистая свита. Они помогали закладывать динамит под основание церкви.
- Ты строишь новую систему, и что дальше? Почему начал с России? – решил поинтересоваться Артур.
На самом деле хотелось выяснить его дальнейшие замыслы.
- Ошибаешься. Система стара, как мир, но переделана под стандарты этого времени, - ответил ему оборотень и, бросив ящик слуге, подошел еще ближе к машине, заглянул британцу прямо в глаза. – Не с Россия я начал. Скорее, им я закончу.
Тут уже Керкленд испугался. Но не Князя, а чего-то другого. Взгляд переместился на храм. Такой сверкающий. Но не кирпич и не камень Князь ломает. Тут что-то более важное.
«Главное сокровище России – живая вера!» - вдруг осенило Артура.
- Хочешь переделать мир? - задумчиво произнес Керкленд и вновь посмотрел на самого первого революционера. - И как он будет выглядеть, безумец?
- Да почти также, как и сейчас, только без единого намека на какую-либо веру и религию, все будут заниматься настоящим материальным. Забавно, не находишь? – Псевдо-Россия до боли был похож на Ивана революционного времени, и по словам, и по мыслям. Того, который убил своего царя еще вначале двадцатого века, отчего Артуру даже жутко стало. – Пройдет всего пара поколений, а там никто и не захочет заниматься всякой религиозной чепухой. Человека будут окружать доступные удобства и блага, и он уже не задумается о том, что кого-то нужно слезно просить о хлебе насущном.
Тут Брагинский усмехнулся и, словно угадав мысли британца, продолжил:
- В двадцатом веке этого не вышло. Может, потому что не было Интернета? Сейчас же все реально – можно глобально следить за процессами не только внутри страны, но и за рубежом. Когда я построю здесь идеальный мир, о котором так мечтали многие, то и другие захотят пойти по моим стопам, чтобы дотянуться до тех благ, которые я смогу им предоставить. Правда, придется пожертвовать нищими, убогими и верующими, но если даже нас, сторонников системы материального и глобального рая на земле, останется несколько миллионов, то это уже неплохо. Порой, чтобы куст зацвел, нужно обрубить не только сухие ветви…
Чем больше он говорил, тем больше ребята видели в нем прежнего Ивана.
«Что происходит? – растерялся Керкленд, сильно сжимая пальцами дверцу машины. – Князь так играет? Но почему я вижу точную копию Брагинского-революционера тех времен?»
Иван вдруг подался к нему и обхватил лицо ладонями.
- Запад увидит мое сокровище и сам захочет стать частью меня, - маниакально заговорил тот, сильнее пугая Англию. – Весь мир будет един со мной. Если хочешь, можешь ко мне присоединиться прямо сейчас…
Тут его улыбка стала еще шире, а губы – ближе.
- И мы станем едины не только телом, но и духом, - Брагинский запел старую песню про объединение, но для Англии нарочно сказал более откровенно.
Керкленд был ошеломлен, почему-то у него у самого взвыла старая паранойя – Россия есть Князь, а все потому, что сама личность лукавого как-то размылась и виднелся только Темный Брагинский, но лишь в своем самом Темном-Претемном обличии.
«Кто кого играет? Князь Россию или Россия Князя? - теперь Артур был ни в чем не уверен, и в голову пришла шальная мысль. – А что, если Князя-то и нет в нем? А что, если это и есть Иван, но только в своем самом сильном безумстве?»
- Ладно, нам некогда! – Германия дал по газам, пока Керкленд не лишился чувств.
- Да куда ж вы денетесь? Земля круглая! – рассмеялся Темный революционер и не стал преследовать гостей.
Керкленд же не мог оторвать глаз от храма. Сам Россия игриво помахал рукой на прощанье.
Людвиг свернул за поворотом:
- Прости, Артур, но России уже ничем не помочь, - в который раз он это говорит?
- Нет… это нам уже ничем не помочь… - покачал головой брит и закрыл лицо руками.
- О чем ты? – Италия приобнял его, придвинулся вплотную. – Даже в теле Ивана ему так просто не завоевать мир.
- Кажется, я понял, зачем он похитил Россию, - еле слышно произнес Артур, убрал руки от лица, уставившись на мокрые ладони. – Вы подумаете, что я сошел с ума. Но я все же скажу: Россия – последний, кто хранит живую подвижническую веру.
- Чушь! Ты просто сильно полюбил его, - не поверил Германия и даже цыкнул.
- Египет, Троя, Израиль, Византия – они передавали скипетр веры из рук в руки, пока она не дошла… до России. Почему-то именно русские не просто верят, но доказывают делами, даже если… если мало что знают о самой Библии.
Керкленд вдруг отчаянно рассмеялся:
- Русская душа – христианская душа. Вот он – секрет их «духа». Даже не читая Писания, как это часто делают ревностные евангелисты, они, русские… они умудряются соответствовать тому, что заповедовано здесь так, словно этот закон у них не просто прописан в сердцах – они им живут. Я бы сказал, что их совесть самая чувствительная, даже если они страшно грешат.
Артур замолчал, вспомнил Ивана. Затем продолжил дрожащим голосом:
- Они… если они во что-то верят, то тут же «встраивают» в свою реальность и жизнь. Они запросто доверяют. По крайней мере: «За Веру, Царя и Отечество!» - это не только земной лозунг, но и Небесный. За службу полюбил их Бог. За Великую службу Ему – есть живая вера. Посмотрите ребятки, даже сейчас люди не хотят подчиняться новой системе, потому что это не богоугодно. Хоть эта женщина и проклинает Россию, но лишь потому, что тот отступил от Бога и допустил беззаконие…
«А что, если и вправду просто отступил, а не Князь в нем?» - такой мыслью он не стал делиться.
Боялся ее. Почему-то идея «Князь в России» ему нравилась куда больше, чем «Россия – сошел с ума и занимается самоубийством».
Германия остановился. Задумался. Уловил себя на том, что ревнует. Ревнует Бога к Ивану.
- Но христианство не только в России. Оно по всему миру проповедано. Так что, твоя теория несостоятельна, - не согласился немец.
Британец вздохнул и продолжил:
- А чем вы иначе объясните все нападки лукавого на русскую веру сейчас? Почему не Италия? Почему не кто-то иной? Князь хочет уничтожить подвижников живой веры, тех, кто яро не принимает его систему. Посмотрите, русские не знают того, что Брагинский – уже не Брагинский, но они продолжают сопротивляться мировой системе. Они интуитивно понимают, что такое хорошо, и что плохо. Именно они – цель Князя. Даже в атеистическом коммунизме, русские считали своим жизненным долгом найти священника, покреститься и крестить своих детей. Даже в космонавты не брали некрещенных. Все делали вид, что они – атеисты-коммунисты, а сами: крестятся, если что-то почудится, красят яйца на Пасху и, словно по привычке, кричат: «Христос воскресе!» и обязательно молятся, перед каждым экзаменом. Как бы тогда Брагинский не кричал, что он социалист, но как только война – в бой с молитвой, крестом и иконой. Даже с богоборческой властью люди все равно верят, пряча кресты под одеждой. Феноменальная живучесть веры! Боже, да она у этих людей реально на уровне инстинкта! Теперь мне ясно, почему русские больше не верили своим президентам, чем сильно удивляли Америку недоверием к властям. Не богоугодно верить нечестивцам и ворам как-то. У них русская вечная ностальгия по царю. Но не такому суррогату, которым был Путин у власти, а настоящему. Все русские в душе – монархисты.
Керкленд замолчал.
- Идеализируешь, да еще так сумбурно. Все смешал, безумствуешь. Конечно, русские открыты, даже слишком, отчего скорее неловко. Но, не думаю, что после гибели России настанет конец света. Тебе сейчас плохо, поэтому так и говоришь, - разуверял егоГермания. – Просто это твой личный Армагеддон. Твой и Брагинского.
Тогда Артур посмотрел на Италию – ждал поддержки с его стороны.
«Я ведь не сошел с ума?» - читалось во взгляде Керкленда.
Тот лишь пожал плечами.
- Поживем – увидим, - лаконично ответил макаронник.
- Притормози, брит, ты загнался, - осудил его немец.
Англия не нашел понимания с их стороны. Для них Россия – еще одна великая империя, которая пала. Людвиг вновь нажал на газ, и машина продолжила свой путь по ленте кривых дорог.
«Иногда хочется передать словами все, что я думаю и чувствую, но они пусты для тех, кто так и не прочувствовал… - расстроился Артур и сильнее огорчился. – Даже те, кто знает о трагедии, почему-то не видят всех ее масштабов. Они будут хвататься за оружие, чтобы обороняться, в то время, как зло уже уничтожает наше последнее средство к спасению! А оно знает это, поэтому и не начинает войну. Цель Князя – разорить и уничтожить саму Россию. А там слинять и ждать… ждать, когда мир сам скатится в сухую веру, веру для галочки, чтобы снова явиться. Чтобы спасти мир – нужно спасти Ивана! Спасти от Князя или… или самого себя, если тот лишь обезумел».
Артур откинулся на сидение.
«Россия. Так вот почему тебя, дурака, Бог охранял и прощал так много лет… - чуть улыбнулся Керкленд, но тут же загрустил. – А что, если ты, Иван, как две стороны медали: удерживающий мир от зла, будучи Светлым, и одновременно, сам являешься тем, кто сорвет все печати и погрузит весь мир во мрак, если станешь Темным?»
Отчаяние одолело Англию. И самое страшное – он сам когда-то поспособствовал тому, чтобы Брагинский стал тем самым Темным.
«Гореть синим пламенем, гореть… - он невольно повторил слова той женщины и представил себя на месте России. – Боже, как там Иван?»
Тряска его укачала, он задремал, но сон был очень тонким. В нем он увидел Россию, но всего на миг. Тот был в темноте и замерзал от собственной тьмы.
Сон растворился, но запал в душу. Англия понял, что ему открылось то, о чем он невольно попросил. И снова упал лицом на колени Венециано. Тот вздрогнул от неожиданности. Положил руку на плечи британца и тоже попытался заснуть.
«Россия, не оставляй нас, это нечестно! – несмотря на то, что его утешал Италия, Керкленд почувствовал себя одиноко и беззащитно. – Не оставляй меня тут, вернись! Мне так… так страшно теперь…»
Арти не нашел поддержки от мира. Такого многолюдного, но слабого и равнодушного. Никому ничего не надо, готовы исполнить все, лишь бы их оставили в покое в своем тихом унылом уголке.
«Этот мир… этот проклятый мир будет с интересом смотреть на то, как погибает Россия. Кто-то покачает головой, другой пожалеет, а иной и позлорадствует. Но никто так и не поможет. Посмотрят и отойдут. А зло только этого и ждет, ведь никто не знает всего, что тут произошло, а если сказать в лоб – не поверят, покрутят пальцем у виска и пойдут по своим делам. А ведь зло…оно уже при дверях», - Артур с силой сжал бедро юноши, отчего Веня напрягся от боли и легонько постучал по британской спине.
«Да и Альфред еще куда-то пропал…»
Теперь брит заволновался о нем.
«Не пропадет ли?А вдруг осознал все свои худые дела, как и я когда-то, и теперь сожалеет, а рядом нет никого, чтобы утешиться? – гадал британец. – Точно, мы – два сапога пара, сначала я сделал шаг ко злу, потом ты, брат. Но сделаешь ли ты теперь шаги к покаянию?»
Укачивало, а за окном стемнело. День был коротким…
***
Дорогу замело. Идти сложно, но Альфред не жалел ни сил, ни ног. А чтобы заполнить гнетущую пустоту, думал о брате.
Как же он любил держать его за руку, когда был совсем малышом. Сидеть на коленях и играть. Если кто-то приходил, Артур тут же становился холодным и колючим, но стоило всем разойтись, так вновь таял, как свечка. Говорил ласково, одевал, обнимал.
Любил…
Альфред верил в его любовь... Тогда…
А что теперь? И тот, и другой чуть не стали братоубийцами.
***
Альфред наступил на яму под снегом. Упал на дорогу лицом вниз. Всё. Потерялся.
«Какой от меня толк? Я даже не могу сориентироваться на местности, хоть мне и показали куда, собственно, идти», - отчаялся юноша, размашисто погладив снежную дорожку обеими руками.
Холодно, голодно и одиноко. Не поднялся. Пал духом.
«Брагинский, как ты тут выживаешь? Выживал…» - американец даже не знал, говорить об Иване в настоящем или прошедшем времени.
«Всё! Только чудо меня найдет и поднимет!» - решил на этом и закрыл глаза, чтобы заснуть ледяной смертью.
Вздохнул и сжал в кулаке снежный ком.
Холодно так, что больно. Уже темнеет. Ночевать придется тут.
«Будь всё проклято…» - только про себя он так воскликнул, как вдруг что-то ожило в лесу.
«Я не один», - насторожился он.
Даже земля застонала.
Так и есть – нечистые гуляют по лесам и пустыням. Отыскивают тех, кто бежит от системы мира, чтобы притеснить, уничтожить или свести с ума. Своими отчаянными мыслями Альфред проделал дыру в своей защите. Вот проклятье! Теперь эти твари окружили его со всех сторон.
Да, эта свора ликовала, что нашла себе добычу. Они, – свидетели его грехов, знали на что нажимать, – посылали угнетающие воспоминания самых нелицеприятных дел и томили раненое сердце.
Америка даже как-то мигом забыл об усталости. Подскочил. Осмотрелся – так и есть, негодяи, окружили, угрожали своим присутствием. Они нарочно невидимы, но ощутимы: касались юноши, обжигая злобой и ненавистью, расширялись, заключая несчастного в себе.
Джонс затрепетал, шарахнулся в сторону, но его не отпускал незримый враг.
В Альфреде проснулись старые страхи перед неизвестностью. Ведь он даже фильмы ужасов не мог смотреть в одиночестве. Ему всегда казалось, что «они» рядом и становилось мерзко. Отвратительно.
- Оставьте меня! – Ала затошнило от их плена, но они облаком клубились и не выпускали из себя.
Они звучали голосами в голове, шипели, осуждали.
- Уходите! – Джонс закрыл уши руками, но это не помогало.
Только смеялись разными голосами. Если бы юноша знал, насколько они мерзки, то в жизни бы не имел с ними никаких дел.
Невидимые схватили его за руки, а в сердце – штырь. Такой же незримый, но не менее ужасный. Хотели вселиться, чтобы не летать следом за ним, а жить в нем.
Альфред закричал от ужаса.
«Gameover!» - хохотали твари, резвились, словом.
- Боже, помоги же! – взмолился Джонс, задыхаясь от собственной беззащитности и заплакал, как ребенок. - Прошу, пусть они меня отпустят!
Помогло – отпустило. Духи – врассыпную. Но чуть погодя вновь собрались и… уже были рассержены, а не веселы.
«Бежать!» - Америка со страху пулей рванул по дороге, роняя слезы и спотыкаясь.
Даже в пот бросило.
- За ним! – приказал кто-то из нечистых своей своре.
- Не-е-е-ет! Оставьте меня! – Альфред услышал их, пролетая мимо сосен и елей.
«Так просто не отлипнут» - боялся он.
Они могли настигнуть его в один миг – расстояние для них было понятием условным. Но игривое настроение к ним вернулось, поэтому просто гоняли его по лесным дорогам.
- Ах! – Америка еле затормозил перед крутым склоном, но его с силой столкнулиналетевшие преследователи.
Пришлось считать тонкие деревца и собственные зубы. Хотя последних не особо жалко – все равно большая их часть наращённые. Лицо у него такое по жизни, что ударить – не грех. В общем, многих он доводил до «зубовредительства».
Закрыл глаза и ждал, когда же остановится.
Всё стихло. Подозрительно.
Тело дрожало. Ал опустил руки, которыми прикрывал голову и осторожно посмотрел наверх. «Эти» все еще здесь, но остались там, и, судя по утихающему гаму - уходили.
«Поглумились…» - юноша всё ещё не мог прийти в себя.
Еле-еле поднялся и посмотрел перед собой. Еще одна деревня и монастырь. Но выглядели они как-то безжизненно.
«Их тут что, как грибов?» - это он про монастыри.
Отправился туда. Хотел попросить защиты у монахов от нечисти. По крайней мере, он думал, что так и будет. Но его настигло разочарование.
В деревне – никого. Но были только тела людей.
- Бедолаги, от голода наверно… - он не успел договорить, так как заметил сквозное пулевое отверстие на затылке у одного.
И у другого. У всех, кого он осматривал.
- Что происходит? – Америка, весь возбужденный, побежал к воротам монастыря.
Жизни не чувствуется. Глухо, и тут у стен в ряд лежали тела монахов. У всех – пуля в затылке.
- Что? Почему? – недоумевал американский гость.
Жутко стало.
- Словно их всех поставили в шеренгу и перестреляли одного за другим… в упор, - предположил он.
И был прав.
Оставаться здесь – тревожнее, чем где бы то ни было. А вина принялась душить.
«Если бы я не напал на Россию, то не было бы и этой трагедии…»
Джонс вспоминал то, как радовался, когда ему приносили статистический отчет после очередного боя: потерь у противника столько-то, пленных столько-то. Все люди на этих листах казались всего лишь цифрами и не более. Этакий счет, как в футболе – в чьи ворота больше забили голов, тот и проиграл.
А то, что это живые люди, которых будут оплакивать родные и близкие…
Он боялся об этом думать, делал вид, что это его не касается. Одна из степеней эгоизма.
«А ведь я был таким еще задолго до того, как стал Темным», - Альфред всегда считал себя хорошим парнем, поэтому очень удивился, когда разглядел в себе столь великое зло. Устыдился.
Только вышел за ворота, как почувствовал «их».
- Ах!
Спрятался за воротами, но «они» свободно проникли на территорию монастыря.
Эти «парни» читали его мысли, как открытую книгу и осуждали. Теперь их слова были чуть мягче, но пугали тонкими глубинами зла, которые совершал сам Альфред.
Осуждаемый засуетился, когда один из «них» вдруг материализовался. Этот оборотень оказался предсказуем – скопировал облик Джонса. Темного Джонса. Встал перед ним, сверкая безумными полными ненависти ко всему живому глазами.
Странно, но видимого двойника Джонс как-то не так сильно боялся, как невидимых. Почему-то он на него смотрел и видел самого себя. Темный поймал его за локоть и резко притянул к себе. С яростью, сквозь зубы заговорил:
- Посмотри на себя, маленькое чудовище! Что? Не нравится? Чего морщишь свой пидорский носик? Запахло жареным, сука? Я тебя так раскрашу, что родной брат не узнает! Хотя и тот не красавец, когда ты его просто в фарш… - далее из его уст источалась лишь нецензурная лексика.
Стало противно. Какая мерзкая личность!
Джонсу захотелосьотстраниться, вырваться, но тот толкнул его так, что юношане устоял на ногах. Приподнялся, но получил по ребрам с ноги. Дыхание перехватило.
«Прекрати!» - про себя взмолился несчастный, но получил с ногипо уху.
- Как видишь, даже мы имеем две стороны, – сначала искушаем, а потом – осуждаем и попираем, вас, гребанные людишки, пусть и сами олицетворения! Ха-ха! Одним грех – это край, где свободно можно нажимать рычаги, а другим же – просто забава! Ведь для кого-то – это черта дикой грани, а для других и вовсе ничего не значит.
Этот озлобленный демон схватил Альфреда за волосы и приложил лицом к стене, прижал рукой, а затем собой. Его голос – сильный, но бездыханный. Джонс осознал, что влип в очередную неприятную историю. Нечистый не отпускал:
- Что? Подставил зад свой, пидор сраный, а потом раны сердца зашиваешь и говоришь, что воевал за честь! Не смеши меня, умора, свой похотливый позор решаешь завистью и ненавистью, - последнее слово он произнес особенно ярко, отражая всю его суть.
Америка никогда в такой форме не получал правды о себе.
Правды…
Его затошнило от самого себя.
Рука Темного соскользнула с боков к груди Альфреда и безжалостно сжала… душу…
- Ты обнажал свое тело, может, теперь отдашь свою душу? Как ты теперь будешь смотреть в глаза тех, кого предал, да и в свои собственные, когда будешь смотреться в зеркало?
Боль. Резкая. Беспощадная.
Безудержный крик вырвался из самого сердца Америки. Отчаянный, полный ужаса.
Но безжалостный двойник лишь больнее вонзил свои мерзкие пальцы, отчего Альфред вообще потерял веру во что-либо: в добро, справедливость и, собственно, в возможность мира во всем мире. А последняя его вера, можно сказать – его мечта,и вовсе показалась такой глупой и наивной, что все труды, которые он проделал к ее достижению – напрасны.
«Неужели я так и исчезну бесславно и жалко? Ненавидимый всеми…» - такой муки одиночества и сожаления он никогда прежде не испытывал.
Теперь юноша и не желал звать на помощь кого-либо. Смирился с сокрушительным поражением, признавая свою немощь.
А враг только обрадовался и крепче ухватился за душу, предвкушая победу.
«Хотелось бы увидеть их всех… - это было единственным, чего сейчас желал Альфред; закрыл глаза, представляя себе улыбающегося Артура, Россию, даже скупого на улыбку Германию. – Никогда бы не подумал, что они – это последнее, о чем я буду думать перед смертью. А еще… а еще я все-таки плакса…»
- Альфред! – чей-то сильный, но незнакомый Джонсу голос окликнул его.
Рука, сжимавшая сердце, ослабла, а сам оборотень разом вздрогнул. Америка же, прижатый лицом к стене, широко открыл глаза.
«Что такое?!» - вот что отражалось во взгляде.
Дальше юноша расслышал русскую речь, но не мат. Напротив, речь была мелодична и сильна настолько, что уже не демон прижимал его к стене, а слова. Нечистый потерял свою форму и растворился.
Америка словно обессилел – упал на пятую точку, но уперся ладонями в ледяную дорогу монастыря. Запрокинул голову и устремил свой изумленный взор на небо: там бушевал вихрь темных сущностей. Их ярость можно было ощутить кожей. Этот циклон еще некоторое время нависал над монастырем, но потерял свою силу и растворился бесследно.
Даже сумрак заканчивающегося дня показался не таким уж и темным.
Джонс поджал под себя ноги прежде, чем посмотреть через плечо на того, кто прогнал всю эту нежить.
- А? – глазам не поверил, когда увидел перед собой того самого монаха-старика, которого, собственно, и хотел встретить перед уходом, но потерялся.
«Так он молитвами прогнал их от меня…» - теперь юноша понял, что за мелодичная, но твердая речь звучала из уст этого отшельника.
Печаль недавнего отчаяния вновь накатилась на него, да и боль не прошла бесследно. Немощь и стыд сжигали. Слезы душили.
Ал подтянул колени, спрятал свои глаза в них и обнял себя за ноги руками.
«Я жалок… - не унимался он. – Даже старик сильнее меня».
- Где ты, мальчик, столько различных князей Темного Царства собрал в одном месте? – как-то весело и лихо спросил монах, так, словно он каждый день только и делает, что гоняет нечисть всякую.
- В лесу… - всхлипывая ответил Америка.
- Странно, а я столько хожу, но никого из «них» не встретил, - старик подошел, склонился и положил ладонь на голову несчастного. Погладил.
«Конечно, ты же Святой, хоть и чудак…» - почему-то в этом Джонс был уверен.
Незаслуженная ласка прошлась шелковым теплом по раненому сердцу, смазывая язвы. Стало спокойно и надежно, но…
Как же давно он не чувствовал простого человеческого тепла!
Альфред отлип от своих колен и, как плачущее дитя, обнял взрослого, уткнувшись тому в ноги.
- Спасибо, Борислав! Спасибо! – Джонс даже имя старца вспомнил, держался за него, как утопающий за спасательный круг. – Я… так ужасен…
Голос парня охрип, но юноша продолжал:
- Я не жалел любимых, и жизнь меня тоже не пожалела; я мерил их своей мерою; я требовал от них то, чего они не хотели; я хотел их подчинить своей воле, убеждая, что это ради них самих, ведь я такой крутой и быть со мной – все равно, что быть в раю; я никого не слушал, кроме себя; ради своей правды, я готов был их уничтожить; я… я заслуживаю только смерти…
Альфред боялся, что так и не раскается, поэтому делал это перед малознакомым ему человеком. Юноша все говорил и говорил, уж чего-чего, а в этом деле он мастер.
Борислав стоял и слушал всё, в чем ему признавался этот юноша. Даже в мельчайших подробностях и, порой, в очень постыдных вещах. Выдержке этого монаха можно было только позавидовать.
Америка даже рассказал то, что произошло с Россией, собственно, чего Брагинский так разошелся. Последнее ошеломило и Борислава.
Когда Альфред замолчал и воцарилась тишина, старик вставил свое слово:
- Хочешь я разрешу все те грехи, которые ты назвал?
- Зачем? Разве Князь не отозвал своих слуг от меня? Хотя, видимо, и его они не особо-то слушаются… - юноша только сейчас отпустил Борислава и сел по-турецки, потупив взор.
- Не верь Лжецу. Если Брагинского получится вернуть, то Князь захочет заполучить тебя обратно из гордыни. Тогда он и припомнит тебе всё. В мести он страшен, - напомнил ему подвижник.
Альфред только сейчас обратил внимание на ступни старца. Монах в летних сандалиях щеголяет по снегу.
«И как он себе ничего не отморозил?» - про себя уже восхищался Америка.
- Если разрешить те грехи, то ему не к чему будет прицепиться, - добавил тот.
- Я – протестант, разве я могу исповедоваться у православных? – вдруг вспомнил Джонс.
- По уставу – нет. Но бывают исключительные случаи, - Борислав опустился к нему и заглянул в глаза. – Знаешь, есть чудеса разные на свете: были и те, кто сам себя крестил и крещение стало истинным, были и те, кто умел разрешать грехи некрещенных усопших. По уставу – нельзя, но на практике нет правил без исключений. Возможно всё!
Наивности Альфреда хватило для того, чтобы вновь поверить в мир, добро и справедливость. Ну, или просто в чудо.
«Князь отпустил меня и Гилберта за Ивана, - гениальный мозг Америки зашевелил извилинами. – Гилберт уже спасен. Борислав прав: когда вытащу Ивана, меня может засосать обратно в пучину темных сил, как разменную монету, если только…»
- Разреши! Прошу тебя, разреши! – Альфред склонил голову перед ним.
Старец достал распятье и евангелие, – этакий походный набор монаха, – и положил перед лицом юноши.
- Властью, данной мне… - уже на русском заговорил он.
Альфред слушал его сильный и даже властный голос с закрытыми глазами.
Когда все закончилось, Борислав что-то повесил на шею юноши.
- А? Что это?
- Мощевик.
У юноши глаза округлились. Зажал крестообразный «футляр» в ладони, затем разжал и снова посмотрел на него: серебряный. Словно маленький гробик.
- Зачем он мне? –все же поинтересовался Ал. – Что мне с ним делать? Как им пользоваться? А тут есть кнопки?
- Просто возьми и носи на шее. Святых я сам попрошу, чтобы тебя защищали в пути, и чтобы нечистые не приближались к тебе, - Борислав поправил ремень своего ружья на плече.
- Ясно… спасибо… - Америка поднялся на ноги, прижимая подарок к своей груди и задумчиво уставился на старца.
- А зачем тебе ружье? – Ал вспомнил свою самую первую встречу с ним.
- От врагов видимых, - улыбнулся тот и указал рукой на тела монахов. – Их убили правительственные богоборцы-фанатики. Вряд ли эти убийцы покаются в своем зле, поэтому, принимая грех на себя и разрешая его потом – предотвратишь большее зло. Можно убить десяток и покаяться, чем этот десяток потом убьет сотню и будет бесчинствовать дальше…
Подул ветер, выбивая седые волосы. Джонс посмотрел на него и затрепетал от восторга – перед собой он видел самого настоящего воина. Героя! Пусть и старого…
«Так вот почему Россия побеждает в войнах! У него есть они – старцы! Много-много старцев!» - Америке вдруг захотелось забрать этого подвижника к себе, чтобы тот нашел себе учеников и вырастил хотя бы десяток себе подобных. А потом снять фильм про них и прославить на весь мир! Но это так, уже мелочи…
Мужчина бросил на юношу укоризненный взгляд, словно прочитал все его мысли. Альфреда как током ударило: «У меня что на лице бегущая строка?»
Борислав смягчился во взгляде и тихо улыбнулся.
- Если ты сделаешь всё, чтобы спасти Россию и, еслиБог даст, ещё и вернешь его, то так уж и быть, можешь забрать меня с собой, если ты этого так сильно желаешь, - Борислав надеялся, что хоть собою сможет вернуть Брагинского из Ада, хотя бы руками Альфреда.
- Правда?! – обрадовался Ал, а в его глазах засверкали звездочки. - Ха-ха-ха! Россия – я спасу тебя! – воодушевился паренек, блистая улыбкой и поднимая руку к небу, изображая взлетающего Супермена.
- Ох, лучше бы и не трогал его вовсе, - старец мягко намекнул о его вине перед Брагинским, чем поумерил пыл типичного американца.
Тот устыдился, вспоминая то, как кривился Россия на все американские попытки того «спасти».
- А вдруг он решит в Аду остаться, если узнает, что я ему помогаю? – расстроился Джонс.
- А ты не хвастайся.
- Как это?!
- Просто помоги и отойди. Только тайная добродетель откладывается в сокровищнице твоего сердца. Рассказывая свои добрые дела – самого себя расхищаешь, а если еще и злодеи прознают – попрут ногами. А то, что потом ты откроешь перед Богом? Откинешь крышку ларца, а тот пуст.
- Хм-м… - Америка надулся.
- Давай, иди. Россия во тьме, нужно пробудить его к жизни, - подгонял монах.
- Но он же в Аду, как я его…
- Он еще не умер, чтобы попасть туда. Ад в его сердце. Он сам себя там заключил. Если достучишься – всё будет хорошо, - перебил его Борислав и направился к выходу из опустошённого монастыря.
- А как же Князь? Разве не он его похитил и скрыл? А Сердцеед – вообще читерский прием! – юноша пошел за ним следом, заваливая вопросами.
- Пока Иван жив – можно всё исправить, - тот не оборачивался, но указал на проселочную дорогу, издырявленную. – Иди по ней и выйдешь на шоссе. Хоть не будешь бродить по лесу и найдешь кого нужно.
Альфред поверил каждому его слову: «А вдруг сам Бог указывает мне путь его руками?!»
- Спасибо большое!!! Вы вернули меня к жизни!!! – Джонс как всегда потряс своим голосом всю округу, да так, что даже с веток деревьев снег посыпался, и птицы с испугу поднялись в небо.
Альфред попытался на радостях обнять старца, но тот ему двинул прикладом по зубам.
- Прости, но это для профилактики слабоумия, - тут же извинился Борислав и убрал приклад с его щеки.
- Русские монахи – такие русские… - Альфред мигом вернулся с небес на землю и… улыбнулся.
Смиренно улыбнулся и упал ниц – в благодарность поклонился, не кривя сердцем. Приклад взаправду вышиб часть дури из головы, и Джонс почтил старика как следует.
- Естественный рассудок – холодный, если хочешь мыслить трезво – остынь, - сказал ему Святой, коснулся его головы, а затем пошел своей дорогой через лес. – Иди с Богом.
Спокойствие проникло в Америку, оно словно наводило порядок в его душе и голове. Что же произошло? Альфред сравнил бы себя с бешенными часами, стрелки которых движутся быстро и беспорядочно, но после удара прикладом они остановились, а рука восстановила порядок и теперь они пошли как надо, размеренно тикая и осуществляя свой естественный ход.
«Починили…» - юноша усмехнулся и бросил взгляд на округу.
Тонкие серые деревья выглядели воткнутыми в снег палками– пустынное место, оскверненное.
Ал вздохнул и пошел прочь, хотелось найти шоссе раньше, чем тьма ляжет на землю. Да и боялся он этой темноты. Даже мысль об этом заставляла вспоминать тех тварей, что недавно напали на него. Невольно сжимал подаренный мощевик в ладони и надеялся, что молитвы Святого спасут его от бестелесных злодеев.
***
Германия включил фары и дворники. Снег пошел. Да и тьма мешала видимости. Италия и Англия как-то умудрились вместе разместиться на заднем сидении и спать в обнимку. Людвиг даже позавидовал им – он бы и сам с удовольствием прилег. Но не доверил бы машину Италии. С таким водилой не поспишь! Да и потеряется еще…
Тут из леса на дорогу что-то прыгнуло и сверкнуло глазами – уставилось на автомобиль.
- Черт, олень! – немец узнал в этом «что-то» длинноногое животное и дал по тормозам.
Машину занесло. Венециано и Артур грохнулись с сидения.
***
Америка радовался тому, что нашел дорогу. Отыскал зажигалку с подсветкой, чем и освещал себе путь. Из-за выпавшего снега мрак казался еще гуще. Юноше чудилось, что он вообще идет по некому туннелю.
Порой он чувствовал, как на него смотрят «они». Они просто кишели в лесу, но не трогали – наблюдали. А затем уже привлекали звуками: хрустом снега и веток деревьев, странным смехом, порой детским, чем сильнее нагоняли жути. Даже напевали что-то, обворожительно, хотели заманить, привлечь к себе, но Джонс даже не останавливался. Боялся, что они его увлекут за собою в лес, а там он точно заблудится.
Иногда «они» шли на хитрость – женскими голосами звали на помощь. Когда это произошло впервые, Америка уже хотел побежать, поверив, что там и вправду кто-то есть. Но…
«Это не правда! Не иди!» - отдернул его внутренний голос. Да такой ясный и твердый, что казался гласом Свыше.
И парень шел дальше.
«Да, я под защитой, - теперь он был в этом уверен. – Как под колпаком. Но если я ослушаюсь и поверю этим лукавым хитрецам, то сам выйду из-под защиты. И буду мучим ими. Они знают, что я хочу исправить все и вернуть Ивана, поэтому окружили…»
Альфред на время остановился – ног уже не чувствовал. Закрыл глаза и подумал, как же много «их» должно быть. Открыл глаза и посмотрел на небо. Завеса невидимого мира приподнялась: множество чудовищ окружило его на расстоянии нескольких метров, но не приближались. Они словно налипли к границе защиты, как к невидимому стеклу, разговаривали, шипели и таили злобу. Замышляли о том, как сделать так, чтобы юноша сам проделал брешь. Нечистые клубились, перетекая друг в друга, то взымаясь к небу, то прячась в лесу. Альфред глядел на них с изумлением, как посетитель океанариума на морских чудовищ через безопасное стекло.
«А ведь я когда-то нырял в это море с головой…» - ужаснулся Америка, полностью осознавая то, какой опасности себя подвергал.
И опечалился, ведь там, в этом океане зубастых монстров находится Россия.
«Это я бросил его туда… на растерзание…» - Альфред вновь проронил слезы, сожалея обо всем.
Бестелесные духи почувствовали, что их увидели и оживились: забегали, заговорили, зашипели.
- Заткнитесь! – гаркнул на них Джонс и пошел дальше.
Завеса закрылась. Теперь юноша снова мог лишь только знать, что рядом, но не видеть.
«Если бы люди всегда их видели и слышали, то сошли бы с ума от их давления и внушения», - радовался тому, что может не отвлекаться на всякую свору и делать то, что задумал.
Тут он вдруг забеспокоился. Зашел за поворот.
«А что, если они будут воздействовать на меня через других людей? Вот они – козни бесовские!» - только он об этом подумал, как раздался шум мотора и свист колес.
- А? – юноша развернулся и его ослепил свет фар.
Машина выскочила из-за поворота и, неуправляемая, понеслась на него.
«Святые угодники!!!» - Джонс не успел что-либо предпринять.
Получил удар и оказался под железным бронированным монстром, который все же остановился.