Глава 56.
Иван спал с сестрами в обнимку в своей комнате, а его сотовый телефон находился на кухне на подоконнике. Дежурной была Украина, но она решила прикорнуть рядом и вздрагивала каждый раз, когда кто-то из родных шевелился во сне.
Керкленд и Франциск безмолвно попивали оставленный Китаем чай. Они только проснулись, ютясь на одном диване, на котором еще каким-то чудом и Торис поместился. Лит продолжал свой сон на освободившемся диване в блаженстве раскинув руки и ноги.
- Лучше бы я на полу спал… - пробурчал Арти и зевнул.
- В тесноте да не в обиде, - не согласился с ним франк.
Тот выглядел бодрее. Еще бы! Он всю ночь спал как убитый между парнями, периодически подгребая под себя все подряд: одеяло, подушки, людей…
Особенно Торису досталось. Керкленд, если чувствовал, как поехала его подушка, значит, прямо сейчас будет зажат в объятиях. Если он еще как-то сопротивлялся и скидывал с себя руки и ноги Франциска, то Литва терпеливо ждал, пока его отпустят.
- Нет, я рад, что ты жив и все такое, но хотя бы век тебя не видеть, - откровенно заговорил Арти, устав от француза.
Тот лишь рассмеялся, искрясь от пафоса:
- Размечтался! – затем состроил невинные глазки. – И недели не пройдет, как я соскучусь и прибегу.
- Я дверь не открою.
- Прибегу с тараном наперевес!
- Я разозлюсь и набью твою винную морду моей любимой мухобойкой.
- Так весело же! Снова подеремся!
Керкленд вздохнул – устал спорить. Только собрался пригубить чая, как завибрировал сотовый телефон, и заиграла мелодия:
«Не валяй дурака, Америка!
Вот те валенки, мёрзнешь небось.
Что Сибирь, что Аляска - два берега.
Баня, водка, гармонь и лосось!»*
Рингтон сам за себя говорил о том, кто названивает. Да и раньше Керкленд слышал эту песню – сразу видно, что Ванька всегда снисходительно относился к дурачеству Альфреда и всегда стремился к миру. Даже с долей заботы…
«Что делать?» - говорили глаза Франции.
Идти будить Россию или же…
Англия дотянулся до сотового и ответил:
- Да, Альфред, я слушаю.
***
Америка не ожидал услышать брата, потому растерялся. И ревнивые мыслишки тут же зароились: «Что он там делает? И где Брагинский?!»
- Передай трубочку нашему ненаглядному русскому, - с долей сарказма ответил Ал.
Ревность грызла и ничего он не мог с собой поделать.
- Не могу, он отдыхает от нас, уродов, - Артур заметил его злобу.
Тут подключилось воображение Альфреда: «Россия спит после бурной ночи с этим грязным англичанином!» Захотелось прервать разговор из-за загоревшегося вулкана ярости, но услышал грохот на том конце провода и чертыханье Франциска.
Бонфуа слишком подался вперед на табурете, чтобы подслушать Джонса, но сломал ножку мебели, которая и без него уже была достаточно расшатанной.
- Франциск, мать твою! – возмутился Керкленд. – Находишь себе приключений на ровном месте! Сядь и не вертись!
Бонфуа устыдился и притих, пристроившись на подоконнике.
«Я сломал Ванькину табуреточку, а вдруг она у него любимая…» - расстроился немного.
- Франциск? – удивился Джонс и даже сел на диван, прищурился и заговорил спокойнее. – Вы что? Все у Брагинского сидите, что ли?
Артура изумила искренняя озабоченность супостата.
- Да, есть такая необходимость. А ты что хочешь от него? Разве вы уже не прояснили все, что хотели?
«Что-то случилось!» - Керкленд был уверен в этом.
Что-что, но «материнский» инстинкт, да и чутье как таковое у него очень острое.
Джонс замолчал. Он помнил, зачем звонил, но горечь охватила его.
- Вы там его поддерживаете, да? – с легкой иронией спросил он.
- А как же?
Америка снова замолк. Он вдруг осознал свое ужасное положение. За Иваном стоят многие, кто готов ему помочь и поддержать, даже если придет сам Дьявол, а он… а он один на один с чудовищем.
- Альфред? Так чего ты хотел?
Джонс задрожал от внезапного холода.
- Князь хочет Сердцеедом проткнуть душу Брагинского… - откровенно заговорил Ал, уже не понимая, на чьей он стороне, а перед глазами поплыло от слез.
«Что?! Так он еще не окончательно сошел с ума?» - обрадовался Керкленд и вскочил со стула, чем напугал француза.
- Альфред, умоляю, оставь затею и прости! Прости Брагинского! И… - он не успел договорить.
- Я продал свою душу, - перебил его Америка и затаил дыхание.
Керкленд вдруг понял кое-что – его брат в отчаянии.
- Все поправимо! Никуда еще твоя душа не делась, пока ты жив, - убеждал его Англия.
«Можно переманить его на нашу сторону», - между делом думал брит, расхаживая по кухне.
- Сердцеед внутри Ивана, - продолжил Джонс и завалился на мягкие подушки дивана, вздохнул. – Князь обманул меня. Одним выстрелом убил двух зайцев. Не Гилберт главная мишень Сердцееда, а Иван.
- Джонс, не обижайся, но ты реально Капитан Очевидность – для меня не новость, что Князю нужен Россия. На днях он приходил к нему и прямо так и сказал. Но твои слова про Сердцееда поставили все на свои места…
- По каким-то причинам он хочет воплотиться именно в теле Брагинского.
- А чего хочет Князь? Конечно, чтобы мир ему поклонился. И у России есть арсенал для осуществления его плана, - предположил Керкленд, хотя он не был уверен в истинной причине выбора Гордыни.
- И у меня, и у Китая есть арсенал, чтобы превратить землю в пустыню. Дело не в нашем оружии, Артур. Тут война другого плана, - не согласился Ал.
- Другого? – Керкленду на мгновение показалось, что чего-то не понимает, а вот его маленький глупый братец как раз что-то разузнал. – А ты как считаешь?
- Князь… он азартен. Он требует поклонения и подчинения. И чем дольше ему противостоишь, тем сильнее его жажда поставить тебя на колени. А Брагинский, даже пользуясь его силой, дает ему от ворот поворот. Понимаешь, о чем я?
- Альфред, - Керкленд вернулся на свое место и рухнул пятой точкой на стул. – Вот был бы ты всегда такой умницей! Твоя гениальность, как стихийное бедствие – явление редкое, но сносящее все на своем пути. Теперь понимаешь, что за жопа нас ожидает?
- Я понял, к чему ты клонишь, но если я откажусь от войны, то… - из трубки послышался смешок. – То жопа ждет только меня одного. Понимаешь?
- Альфред! – Керкленд вспомнил про его раздутый эгоизм.
- Нет, я не настолько милостив, чтобы погибать одному, - откровенно заговорил Америка.
- И что, ты позволишь Князю явиться в этот мир, мерзавец?! – разгневался Англия и стукнул по столу так, что посуда загромыхала. – Сам связался с ним и теперь хочешь утопить и нас в этом болоте?!
- Не кипятись братец, не думай, что я настолько глуп, как вы все думаете, - холодно ответил он.
- Что ты задумал?
- А разве не очевидно?
- Боже, да о чем ты? Нет, не вижу я, - британец уже побаивался его гениальности и забегал глазами, пока не посмотрел с тревогой на Франциска.
- Я имел неосторожность продать свою душу Князю, но чтобы обломать его замысел, нужно уничтожить то, чего он так хочет. Понимаешь?
Керкленд прищурился: «Уничтожить его цель?»
- Да, братец, ха-ха! Переверни ситуацию: Князю хочется воплотиться в теле Ивана, а вы пытаетесь пожертвовать всем, чтобы этого не допустить. А ведь проще всего взять и убить Россию. Тогда Князь отступит и его пришествие отложится не неопределенный срок, пока он не придумает другой способ! Элементарно, бл..дь, Ватсон! – Америка безумно рассмеялся, пугая брата.
Артур аж побледнел. Он надеялся, что в кои-то веки получится образумить Джонса, но нет, тот нашел другой путь.
- Я уйду в Ад вместе с Брагинским, оставив Князя с носом! Вот мое возмездие! Ха-ха-ха! Зато я спасу ваш гнилой мир и уйду героем, пожертвовав своей душой! Да-да, признай, разве это не героизм: разрушить замысел Князя ценой собственной жизни? Я стану героем!
- Альфред… ты меня огорчаешь…
Англия не мог подобрать какие-либо слова, чтобы вернуть брату благоразумие.
Америка перестал смеяться – вспомнилась война за Независимость.
- Артур, а ведь когда-то ты тоже хотел удержать меня силой, как я Брагинского. Теперь я знаю, что ты чувствовал тогда. Тяжело смириться, когда бросают, не так ли? Трудно простить, трудно принять, хочется воздать за боль болью… Скажи, как ты пережил поражение?
Англия еле сдерживался. Ему казалось, что старая рана давным-давно зарубцевалась, но снова полоснули по больному. Это – тот вопрос, который он и Альфред всегда боялись поднимать.
- Скажи, простил ли ты меня за эту боль? Или просто делаешь вид, что это дело прошлого? Ответь честно, как ты смирился с предательством? Или же простил? Или до сих пор злишься на меня? А?! Чего заткнулся?
Артур не был готов встретиться лицом к лицу с тем, что его так мучило.
- Об этом я бы хотел поговорить с тобой лично, а не по телефону. Хочу видеть твои глаза, - он не сменил тему, правду сказал.
- А потом может быть поздно, братец! Бай!
Связь прервалась, и послышались гудки. Артур положил телефон на стол, а другой рукой схватился за штанину Франциска.
- Что…
- Ничего не говори, - попросил его Англия, опустив голову.
Франциск послушался.
«Простил ли я его? – брит прислушался к своим чувствам. – Я так часто прятался от ответа за суетой других проблем, что и забыл о нем».
- Все сложнее, чем можно себе представить, - заговорил Керкленд, отпустил одежду друга и посмотрел на свои ладони. – Если так подумать, то…
На британском лице отразилось разочарование.
- Когда мы говорим, что прощаем, это чаще оказывается ложью. И знаешь почему? – он уже загрустил. – Мы любим себя больше, чем кого-то. Наш духовный уровень недостаточно высок, чтобы простить… чтобы простить предательство…
Англия поднял взгляд на Франциска, а руками схватился за края стула. Улыбнулся.
- И знаешь, мы осуждаем Альфреда за жажду мести. А ведь если говорить откровенно, то я так его и не простил.
Керкленд неторопливо поднялся на ноги и направился к двери:
- И вовсе не потому, что не хочу. Хочу, как раз хочу, но… не могу. Если посмотреть правде в глаза: не могу его полюбить сильнее себя самого.
- Не вини себя за это, - остановил его Франциск.
Арти посмотрел на него через плечо, а француз продолжил:
- Как бы люди ни восхваляли любовь и свет, но на деле лишь единицы пожертвуют собой ради кого-то, не так ли? Счастье, когда есть тот, кто готов терпеть тебя ради твоего счастья, тот, кто отдаст всего себя. А так же счастье любить кого-то, за кого можно отдать все. Любовь – когда отдаешь, и отдаешь с великой радостью. А если предают, все равно отдаешь, лишь бы вернуть. Когда же любишь только себя – предаешь, а если тебя предают, то не прощаешь. Если ты так расстроился из-за вашей старой войны с Альфредом, то знай, мое мнение таково: у вас взаимное самолюбие, которое не дает вам жить даже раздельно. Вас беспокоит то, что кто-то должен что-то дать, но не дал. Вы хотите только брать, а не отдавать. Поэтому до сих пор ведете холодную войну, злитесь и обижаетесь друг на друга.
- Почему ты раньше этого не говорил? – возмутился британец, развернувшись к нему на пороге.
- Говорил, но ты только злился: не желал ничего слышать, даже если слышал, - ответил француз и спрыгнул с подоконника, уж больно обжигали батареи.
Теперь в ногах покалывало от тепла.
- Ясно, ненависть и вправду делает нас тупыми самонадеянными баранами, - усмехнулся Керкленд и все же вышел в коридор.
- Ты куда? – Франциск выглянул из-за дверей.
Сообразил, что брит на улицу собрался.
- Да так, подышать свежим воздухом, не бойся…
Уже во дворе дома Артур сел на обледенелые качели, вздохнул и, оттолкнувшись ногами, посмотрел на хмурое морозное небо. Предался воспоминаниям и старым обидам…
«Если бы я Альфреда не ревновал ко всем, то все могло бы быть по-другому…» - корил он себя.
Его никогда раньше не мучил такой страх, который родил чувство великой вины и стыда. А симфония всех этих чувств породила скорбь. Это не тоска и не скука, куда больнее, но она не столь опасна, как уныние. Она не топила, а побуждала к чему-то.
«Словно дрелью в сердце, - вздыхал он, наслаждаясь морозом и его покалыванием на коже. – Скорбь – если это то, что сопровождает Ивана во все времена, то, чтобы не впасть в уныние, нужно каждую секунду проявлять мужество. А иначе никак!»
Керкленд сильнее сжал руками качели, за которые держался.
«Нельзя сдаваться! – самого себя воодушевлял он, уже уверенно и даже дерзко посмотрел вдаль. – Правда на нашей стороне, мы должны одолеть врага! Я верю! Верю в непобедимость тех, кто на стороне правды и добра!»
«Эх, слышал бы меня прежний я – рассмеялся бы, - заулыбался Англия, а сердце вновь сжалось от скорби. – Но, все же, даже раньше с раздутой гордыней выше, чем у кого-либо не осмеливался воевать с Россией один на один, так как знал, что размажет. Да и… я и не отрицал, что творил беззаконие, а Россия видел меня насквозь, потому мы и противостояли. Столько лет… столько лет…»
Англия оттолкнулся сильнее и чуть не опрокинулся назад, но удержался.
«До сих пор удивляюсь, как он меня, утвердившегося во зле, переманил на свою сторону? Или здесь высшие силы поработали?»
***
Брагинский уже хотел было встать, но между сестрами было так тепло и уютно, что не решился. Как же он любил, когда они его так вот брали и зажимали в своем тепле, обвив руками и даже ногами. Голова кружилась от таблеток, поэтому сну он даже не сопротивлялся…
Он погрузился в мрачное сновидение – прошлое просачивалось так отчетливо, словно это было вчера, но то – не его прошлое…
Иван стоял на причале перед огромным лайнером, а соленый холодный ветер обдувал лицо. Как же велик был корабль! Горой возвышался над водой, и время от времени раздавалось эхо от рокота железных орудий – словно оживший монстр человеческого воображения.
Люди ликовали, и кланялись ему как идолу. Одеты они были по моде начала двадцатого века, но это не скрывало их дикого экстаза, подобного языческим племенам.
Иван посмотрел на мир с его невидимой и опасной стороны: по палубе разгуливал Гордыня и манил к себе. Тут-то Иван и понял – корабль проклят ядом Гордыни.
Люди поднимались, но вместо них Брагинский уже увидел олицетворения стран.
«На этот раз мы не будем молиться, - так гласили слова капитана во вчерашней газете, оставленной кем-то на причале. – «Титаник» так надежен, что даже Сам Бог не сможет его утопить!»
Ослепнув от величия технического ума, люди на радостях побили об него сотни бутылок шампанского на счастье по суевериям, но посчитали совершенно излишним пригласить священника, чтобы освятить судно. А свято место пусто не бывает – Князь первым взошел на борт, как невидимый капитан.
Люди, одержимые гордыней, заходили вслед и дивились величию. Иван же стоял на причале и не хотел плыть вместе с ними, но Князь свистнул, чтобы обратить на себя внимание:
- Заходи! Это же твой сон, не так ли? Посмотри на мою игрушку, восхитись! Глянь на то, как все было!
Гордыня перепрыгнул за борт и сменил название «Титаник» на «Мир».
- Для остальных, он так и останется «Титаником», - пояснил Князь и исчез, проникнув куда-то в глубины железного монстра.
«В любом случае, это действительно только сон…» - решился русский и в своих руках обнаружил билет в одну сторону…
Корабль отчалил, ничто не предвещало опасности, и только Россия знал истину. Люди вели себя беззаботно: пили, ели, танцевали, играли в карты и на нервах друг друга. Поступали так, словно они бессмертны. Ивану быстро наскучило их общество, а стоило вскользь сказать о ненадежности корабля, как тут же был осмеян. И Гордыня смеялся над ним, глядя на то, как Россия бессилен что-либо изменить. Он пришелец из будущего века в этом сне, а может и не сне?
Брагинский даже задумался: «Возможно, я и вправду попал в прошлое и теперь плыву с призраками?»
Сновидение оказалось реальным настолько, что ужас леденил душу. Иван стал разглядывать мельчайшие детали на палубе: каждый винтик и канатик, цвета и формы, игру света и тени, ощущать тонкие запахи и прислушиваться к разнообразию музыки да прочих звуков. Не каждый сон мог бы похвастаться таким объемом информации по всем органам чувств.
«Я словно замурован в ловушке прошлого…» - Россия заволновался.
Теперь не вернуться на берег, вокруг только ледяной океан Атлантики. Оставалось смириться с тем, что придется стать свидетелем трагедии, и слушать ликование Князя, когда тот погубит души своих рабов.
Иван ушел на переднюю шлюпочную палубу корабля, а не прогулочную, чтобы отдалиться от людей. Облокотился о поручень правого борта и подпер подбородок руками, наблюдая за темной бездной, освещаемой лишь россыпью звезд. В океане же было тихо и безветренно так, что гладь казалась темным стеклом, отражающим небо, и если бы не волны от самого лайнера, то Россия бы решил, что находится на судне космического корабля.
«Тихо в омуте…» - сильнее тревожился он.
Брагинский знал, что не погибнет, если сон растянется до самой трагедии, но что-то опасное затаилось в тиши. И это было связанно не столько с катастрофой, сколько с ним самим.
«Этот черт проверяет меня…» - подумалось русскому.
- Почему ушел? – Гордыня тут как тут.
Его глаза засверкали лукавым огнем.
- Невесело… - лаконично, но честно ответил Иван и покосился на супостата.
- Пошли, сделаем это! – двойник вдруг потянул его за локоть к себе.
- Что «сделаем»?! – опешил русский и вырвался из сатанинских рук.
О чем он только ни подумал, но не угадал.
- Как что?! – удивился Князь, и даже брови поползли вверх. – Все мечтают об «этом»! А если расскажешь, что «это» делал на самом «Титанике» - лопнут от зависти!
Возмущение Князя показалось истинным, а его палец указал на самый нос корабля.
- Что? – не понимал его русский. - Столкнуть меня хочешь?
- Хочу, но не сейчас, - согласился демон и многозначительно посмотрел в глаза своей жертвы. – Иль ты не романтик?
- Причем тут… - и вот сейчас до России дошло, чего же от него хотят.
Он, пришелец из будущего, вспомнил попсовый фильм о Титанике и самый романтичный, выбивающий умиление эпизод – Роза и Джек стоят на носу, раскинув руки.
- Э-э? – Брагинский аж скривился. – Я не хочу делать «это» с тобой.
- Почему? – Князь как-то расстроился.
- Ты еще спрашиваешь?
- Да-а, - передразнил его самый Темный из Темных.
- Та романтика трагедии – лишь выдумка режиссеров, все куда страшнее.
- Раз мы заговорили о романтике, разве ты забыл… - этот Темный оборотень вдруг перевоплотился из двойника в Альфреда.
Затем поймал его лицо в ладони и:
- Нет, не обманываю, я… - Америка-оборотень изобразил волнение, и даже дрожь. – …Я даже не заметил…
Уткнулся лбом в лоб ошеломленного Ивана и продолжил:
-…Когда именно полюбил тебя…
Русского в жар бросило: Князь откровенно издевался! Но не лгал лишь в одном – напомнил. Альфред и вправду всерьез заговорил о любви именно на корабле, когда они покидали дом Керкленда.
«Да, так и есть, Америка признался мне в своих чувствах и…» - скорбь проникла в сердце, как нож в масло.
Как же Джонс был счастлив и честен, когда нашел того, кому смог бы довериться…
Брагинский потерял бдительность: забыл, кто перед ним. Пока печалился, что предал чувства Альфреда, оборотень притянул его к себе и жадно впился в губы, вовлекая в поцелуй. Россия в изумлении даже не сразу сообразил, что произошло, и то, что он в руках Гордыни, а не Америки. В этом поцелуе не было нежности, лишь звериная ярость и жажда. Поцелуй безумца, желающего убить. Беспощадно. Всецело…
Его опасная рука уже оказалась на груди, проникла, сжимая пламенное сердце и протыкая ядовитыми когтями. Нестерпимая боль, но не телесная, охватила Ивана. Духовная рана сводила с ума! Россия думал, что вырывался, но на самом деле оцепенел так, что смог лишь сжать плечи Князя пальцами. Обычно Тьма просачивалась в сердце тихо и незаметно, словно появление ржавчины на железе, то явная лавина Тьмы обжигала неимоверно. Хотелось сию же минуту вырваться из этих лап и броситься за борт, не боясь темноты, глубины и морских чудовищ.
«Боже! Боже! Спаси меня, прогони нечистого!» - взмолился Ваня и зажмурился, представляя себе крест.
- Не зли меня, хуже будет! – Гордыня оттолкнул жертву от себя, вытирая свои губы тыльной стороной ладони.
В глазах – ненависть и безумие.
Россия аж сел, глядя на нечистого снизу вверх, дрожа от пережитого, а душа так и хотела вырваться из тела прочь. Но все же собрал волю в кулак и резко поднялся, набросился на Князя:
- Исчезни!
Темный, как и в прошлый раз, перехватил его запястья. Сделал шаг вперед, а Иван – назад, словно в странном синхронном танце. Россия же спиной почувствовал поручни – отступать больше некуда. Резкий порыв ветра дал о себе знать, и Ваня оглянулся – они на самом носу, где особо чувствовался прорезаемый кораблем морской воздух.
- Ну? – нечистый уже успокоился и развел руки России в стороны. – Давай же, я хочу это сделать, тем более, судьба не всегда показывает то, как действительно выглядит прошлое, пусть и известное. Когда читаешь страницы истории, видишь ровно столько, сколько позволяют твои знания, а то, чего не знаешь – дорисует воображение. Но будет ли это истиной?
- И это говорит мне Лукавый… - заметил зажатый в угол русский. – Тем более, на последней нашей встрече ты сказал, что придешь еще раз, но уже для серьезного предложения, а не играть в игрушки.
Тут на лице оборотня обозначилось ошеломленное выражение лица: «Точно!»
- Я соврал, - после небольшой паузы ответил демон и по-лисьи улыбнулся.
- Ты забыл, - уточнил Брагинский и победно усмехнулся, чуть подавшись вперед к его лицу. – Играя в Америку, перенял и его умственные способности? Вернее, их отсутствие.
Американское лицо Темного зарумянилось от гнева.
- Нет, я просто… передумал, - нашелся Лукавый и тоже приблизил свое лицо так, что коснулся кончиком носа своей жертвы.
Россия не мог отпрянуть, поэтому запрокинул голову, лишь бы не чувствовать на себе его взгляда.
- О, открылся, – передразнил его нечистый и, оттянув шарф, коснулся губами шеи.
Иван только сейчас заметил то, что его смущало в общении с Грехами – от Князя и ему подобных, не ощущалось дыхания. Никакого. Даже разговаривая, не слышалось усталости в голосе демонов – могли говорить долго на одном дыхании, колебля воздух, но без тех пауз, которые делает обычный смертный, чтобы сделать вдох для продолжения речи…
И поцелуи… Без дыхания они казались ледяными, ненастоящими…
Но иногда, когда нужно показать человечность, лукавые импровизируют – изображают ахи и вздохи, но это не более, чем просто игра.
Прервав поцелуй, Темный внезапно развернул парня лицом к холодной бездне. Но прижал к себе спиной.
- Смотри, ты видишь мои воспоминания, ведь люди сами позволили мне произвол, когда отказались от защиты свыше… - сказал Князь, а Ванька еще раз убедился в его бездыханности.
Этот голос – самозарождался из ума и мыслей злого духа, а не из органов дыхания, хоть Темный обычно и играет иллюзию тела.
Лукавый протянул руку через его плечо и указал в темноту. Взор Ивана, словно по волшебству устремился за направлением, за горизонт и дальше того, что видит обычный глаз. Взгляд с огромной скоростью устремился по морской глади, пока не натолкнулся на что-то огромное и темное – ледяная гора еще далеко, неторопливо блуждала в водяной пустоте, не оставляя какого-либо волнения, отчего казалась невидимой в этой кромешной тьме, чтобы потом предстать перед гордым кораблем во всей своей красоте.
Этот айсберг был особым – перевертыш. В обычном представлении людей айсберг красив белизной и искрами льдинок. Но море не всегда спокойно и порой оно даже ледяные горы переворачивает вверх тормашками. Тогда обнажается днище айсберга – темно-зеленое, почти черное от налета морского ила и водорослей.
Такие уродцы – редкость, но «Титанику», можно сказать, «повезло». Именно такой черный айсберг потопил теплоход, а не морской «бриллиант», какие нам показывают в художественных фильмах.
- А теперь, я тебя оставлю, - пообещал Князь.
- И, слава Богу… - успокоился Брагинский.
- …Но оставлю наедине с безнадегой, - как-то раздраженно продолжил Лукавый, не торопясь отпускать свою любимую добычу.
Той рукой, которой указывал на опасность, поймал Ивана за подбородок, развернул его голову к себе и еще раз подарил леденящий душу поцелуй. Россия вновь оцепенел – десятки невидимых кинжалов пронзили сердце. Хотелось закричать, но уже в сетях мучителя. Князь показался в тысячу раз холоднее, темнее и опаснее того пресловутого куска льда в океане.
Словно душу вытягивал…
А мысли спутались так, что не получалось сформировать не то, что самой мысли, но и даже слова. Заледенел ум, невозможно ни позвать о помощи, ни взмолиться. Оставалось одно – переживать ужас единения с Тьмой в ее высоких концентрациях.
Брагинский осознал кое-что неприятное – недооценил Князя. Он расценивал того, как врага, и, соответственно, взвешивал его возможности, чтобы дать отпор. Но даже сейчас Гордыня открывал ему лишь ничтожно малую часть своей силы, и то, играючи.
Иван понял – как же было самонадеянно бросать ему вызов одному! Если бы демон захотел, то перевернул бы Землю одним лишь ногтем, но… ему нельзя. Не позволено свыше. Да и не в этом суть. Цели у него несколько другие, не уничтожить, а поработить, занять место Бога в сердцах людей. Если «перевернет» Землю – проиграет Ему.
Князь отпустил побледневшие губы Ивана из плена своих и тут же скривил их в усмешке. Наслаждался тем, что добыча узрела его превосходную силу и устрашилась.
- Ты просто не представляешь, на что я способен на самом деле, - прошептал Гордыня и скользнул губами по уху, затем к щеке, снова подбираясь к устам. – Но я могу поделиться этой великой силой с тобой, если всецело подчинишься Мне…
Соблазнял и искушал:
- Давай объединим мир вместе? Разве не этого ты хотел?
У Брагинского голова шла кругом от всего, что происходило с ним.
Князь уже откровенно наглаживал его руками, а голосом ласкал слух:
- Я не прошу ответить прямо сейчас, я дам тебе подумать. Когда мы объединимся, то весь мир ляжет у наших ног, я научу тебя творить чудеса, ты ни в чем не будешь нуждаться, как и твой народ. Все, кто посмеют пойти против нас – погибнут. Я подарю тебе все блага этого мира… только…
Тут он крепче прижал парня к себе, а рукой слегка сжал горло.
-…Только покорись Мне… - словно что-то невероятно интимное предлагал ему Князь. – Покорись телом и душой…
Иван же почувствовал себя в крепких змеиных кольцах. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Тьма никогда так откровенно не прикасалась к нему, не говорила так ласково, но смертельно опасно, никогда не была так навязчива, как сейчас. И если раньше она незримо следила и вставляла палки в колеса, то теперь и шагу не дает ступить. Преграждает путь, виснет на шее, тащит за собою, временами, то в открытую угрожает что-то отнять, то тут же хочет обложить всевозможными подарками.
Белый пар выдыхаемого горячего воздуха из своих уст напомнил Ивану, что он дышит, а, значит, жив.
- Ты обещал отпустить меня сейчас, - напомнил ему Россия.
- Но только сейчас, - игриво ответил ему Гордыня и разжал объятия.
Отвернулся и направился туда, где кипела жизнь.
Оставшись один, Иван радовался недолго, стоял как истукан на носу этого проклятого корабля и слушал отдаленную музыку и смех людей. Посмотрел на небо, но и оно казалось продолжением океана.
Ледяная беда сильнее давила на плечи. А после объятий Тьмы казалось, что остались вмятины на замерзшем теле. Да, Брагинский замерз до дрожи.
«Ну, раз я в прошлом, то стоит взглянуть, чем же занимались люди за минуты до трагедии…» - любопытство взяло вверх, и Россия отправился в разведку.
Высший свет блистал от собственного величия, пил вино и танцевал, не представляя, что его ждет. С одной стороны темная сторона Ивана говорила : «Ну и хрен с вами, невежды!», но совесть противилась: «Где твое милосердие?»
- Мне со льдом, пожалуйста, - кто-то из богатых пассажиров заказывал дорогое спиртное, которого было больше, чем чего-либо на борту.
Иван наблюдал за барменом и людьми, заказывающими выпивку. Он бы тоже выпил, но…
«Но у меня нет денег, я же из прошлого…» - даже немного расстроился Иван, но засунул руки в карманы и нащупал бумагу.
Вытащил. Деньги.
«Развлекайся!» - услышал голос Князя в своей голове, и тут же осмотрелся по сторонам, разыскивая негодяя, но не нашел.
«Была бы реальность – выбросил…» - Иван все же заказал крепкого виски.
- Вам со льдом, сэр? – привычно спросил бармен.
Иван вдруг замялся, но кивнул.
Стюард открыл холодильную камеру.
- Простите, сэр, лед кончился, но если вы немного подождете, то я принесу его, - виновато отозвался служащий.
- Тогда не надо, - Брагинский опустошил стакан и мрачно посмотрел на мужчину. – Скоро лед сам себя принесет…
На борту был и эконом-класс. Там люди уже попроще, более милые по духу для русского. Они смеялись, пели и танцевали без лишнего шарма, но так же восхваляли «плавающего идола».
Беспомощность и печаль сильнее проникали в душу – ожидание катастрофы было стократно мучительнее, чем сама трагедия.
«Так вот как он решил меня мучить?» - сообразил Иван, но от этой мысли все равно не было какого-либо толка.
Он обошел почти весь корабль, и голова шла кругом от всего того, что было на нем и того, что таилось за его пределами в океане. Иван иногда выходил на палубу и мог видеть невидимый обычному глазу лед. Тогда русский снова возвращался в прокуренные помещения и вновь выходил на свежий воздух: ходил туда-сюда, тревожно, как тигр в клетке.
«Я теряю рассудок!» - русский уловил себя на том, что беспомощность достигла всевозможных пределов.
Над океаном сгустился туман, словно кто-то невидимый нарочно портил видимость, чтобы скрыть опасность. И чем ближе был час расплаты, тем гуще он становился.
Иван даже пробился к капитану корабля, но тот и слушать не стал. А экипаж сказал, что нет никакой опасности, и только посмеялся…
«Чертовы британские гордецы! - злился Иван на них. – Проснусь – побью Керкленда, пират хренов…»
Угроза была не серьезной, просто негодовал. Да и за что бить Артура, когда тот падал ниц, раскаиваясь?
В который раз Россия вернулся на палубу. Встал, закрыл глаза и прислушался к своему сердцу. Хотел успокоиться: «Что ты? Ведь это прошлое. Оно неизменно. Почему так тревожишься? Что? Лучше бы не видел? Конечно, читать и представлять – не значит быть на месте. Смирись. Смирись, их не спасти. Печально, да? Но что поделать? Тебя сейчас окружают призраки… и…»
Брагинский вдруг вспомнил, как Гордыня поменял название «Титаник» на «Мир».
Кораблекрушение – это малое из бед.
«Так вот, что ты хотел мне сказать? Ну, это уже давно не секрет, - Россия мысленно обратился к Князю. – Ты давно хочешь уничтожить человечество с самого его зарождения. Или ты хочешь мне сказать, что близок к своим замыслам? Но насколько близко?»
Иван поднял веки – айсберг уже показался на видимом горизонте, приближаясь в туманной вате. В душе похолодело, но губы дрогнули и… песня изверглась из уст Ивана:
«Я видел секретные карты,
Я знаю, куда мы плывем.
Капитан, я пришел попрощаться с тобой… с тобой
И твоим кораблем…
Я спускался в трюм,
Я беседовал там
С господином – начальником крыс.
Крысы сходят на берег
В ближайшем порту
В надежде спастись.
На верхней палубе играет оркестр,
И пары танцуют фокстрот,
Стюард разливает огонь по бокалам
И смотрит, как плавится лед.
Он глядит на танцоров, забывших о том,
Что каждый из них умрет.
Но никто не хочет и думать о том,
Пока «Титаник» плывет.
Никто не хочет и думать о том,
Пока, пока «Титаник» плывет…»
Иван представил себе не корабль, а Землю и всех «этих» людей. Сон расплывался, терял свою реальность и на палубе появились беззаботные страны: смеющийся Франциск, заигрывающий со всеми подряд; вечно угрюмый Керкленд, спорящий с Америкой о чем-то, как, впрочем, и всегда; Италия протягивающий бокал вина Германии, хотя тот уже стоял с кружкой пива и недовольно покосился на угощение; Китай продававший сувениры и майки с изображением «Титаника». Все были на этом корабле…
«Матросы продали винт эскимосам за бочку вина,
И судья со священником спорят всю ночь,
Выясняя, чья это вина.
И судья говорит, что все дело в законе,
А священник – что дело в любви.
Но при свете молний становится ясно –
У каждого руки в крови…»
Так и было – Иван на своих ладонях обнаружил липкую темную жидкость, стекающую между пальцами, а рядом снова нарисовался ликующий Гордыня.
«Я видел акул за кормой,
Акулы глотают слюну,
Капитан! Все акулы в курсе,
Что мы скоро пойдем ко дну.
Впереди встает холодной стеной
Арктический лед…»
Гора появилась вмиг, корабль попытался развернуться, но подводные ледяные ножи не позволили уйти – распороли сильнее, чем, если бы ударились лоб в лоб.
Нос пошел ко дну, и Россия уже не помнил, как оказался в морской пучине. Тьма наполняла его, но так же одновременно и опустошала.
Слышались отдаленные отзвуки криков и всеобщего ужаса, но теперь его это волновало меньше всего, ведь сам он оказался к бездне ближе, чем кто-либо из них.
А кто-то призрачный обнимал в своих тисках и тянул за собою вниз…
«Но никто не хочет и думать о том,
Куда «Титаник» плывет.
Никто не хочет и думать о том,
Пока… пока…»**
***
Украина проснулась от того, что Наташка зашевелилась и, протянув руку через брата, коснулась ее. Старшая привстала и глянула на своего подопечного родственничка. Тот был неестественно бледен и… не дышал?
Украина в слезы:
- Переборщила с таблетками! Нет, Ванька, очнись!
Она затрясла братика, а своим воплем перепугала Наталью, отчего и та побелела, как мел. На деле Иван дышал, но сестрица просто не заметила, как еле заметно поднималась его грудь, потому что заранее боялась его смерти из-за лекарственной передозировки.
Иван приоткрыл глаза, но Украина в суете не обратила на это внимания.
- Я знаю, что делать! – решилась она, собрав всю свою волю в кулак, сделала полный вдох и, зажав нос брата, вдула ему через рот.
Брагинский спросонья и так ничего не соображал, а тут вдруг горячий воздух расправил ему легкие. Мало приятного, даже болезненно…
Россия судорожно выдохнул и отстранил от себя Украину, схватив за плечи. Такого возмущения и изумления в глазах брата она уже давно не видела. Беларусь же уронила лицо в ладонь.
- С добрым утром, братишка! – не растерялась старшенькая и неловко рассмеялась.
«Ошиблась, однако…» - устыдилась она.
- Когда будешь спать, я тебе точно так же сделаю, - мстительно проговорил русский и прищурился. – Когда-нибудь…
- Я подумала, ты умираешь, - у той снова слезы заблестели.
Про таблетки она благоразумно промолчала и примостилась к брату, состроила невинные глазки.
- Умираю? – Иван невольно вспомнил недавний сон, но взглядом поймал склонившуюся над ним Наталью.
Та молчаливо и спокойно глядела на него, хотя в глазах отражалась тревога. Ее волосы чуть касались его лица.
- Мне приснилось, что все катится куда-то в ад… - невесело усмехнулся Россия и резко поднялся с кровати на ноги. – Пойду, приведу себя в порядок и буду ждать первых ударов от Альфреда.
Заметив, что сестры поспешили за ним, остановился на полпути к порогу и зыркнул на них.
- Вы же не последуете за мной в душ? – покосился на надзирательниц русский.
- Нет, только дверь не закрывай, - уверила его Беларусь.
- Тут же Франциск, - Ваня по привычке помнил о нем, как об извращенце номер один в мире.
- Пи..ды получит, - все тем же уверенным и серьезным тоном добавила младшенькая.
- Ну… это его точно отвлечет на время, - усмехнулся русский, хотя терпеть не мог, когда его девочки матерились.
Наталья залилась румянцем, но строгость с лица исчезла, уступив место усталости и грусти.
- Уверяю – сегодня я менее безумен, - Ваня поцеловал ее в лоб и, хотел было исчезнуть из комнаты, как был пойман за рукав рубахи.
- Не забывай – роднее нас нет никого на свете, - теперь и она уверяла его. – Куда бы ты ни бежал из семьи, вернешься, как только ранят.
Беларусь неохотно отпустила его и продолжила:
- Ты всегда так делаешь, а потом жалуешься на судьбу-злодейку.
Россия сделал вид, что не понял ее – не любил, когда осуждали все его неудачные попытки подружиться с кем-нибудь из не славян.
- А ты все смотришь и смотришь на них и, забывая про нас, идешь дружить с лицемерами в надежде, авось и получится, - та словно прочитала его мысли и решила высказаться. – А я и Украина – как постоянная переменная для тебя. Словно с нами ничего и никогда не может случиться, бессмертны словом, мол, да куда мы денемся, всегда будем рядом, а вот те – далеки и недоступны. Не боишься потерять всех? И нас, в том числе, ведь мы не вечны.
- Замолчи! – Иван потерял сдержанность.
Полоснули по больному и… ковыряют. Украина спряталась за кроватью и затаила дыхание.
«Давай, сестрица! Скажи ему, дураку!» - про себя поддерживала ее старшая.
- Правда глаза колет?! – Наталья вновь метнула словом четко и безжалостно. – Пока будешь соблазняться на забугорные прельщения, наказание не заставит себя долго ждать, изменник!
Беларусь разозлилась, сжала кулаки.
- Консервативна! – ответил Брагинский, хотя заметил ее ярость.
- Изменник! Бунтарь! – обзывалась сестрица. – Революционер, прельщенный Западом!
«Нашла коса на камень…» - Украина чуть не взвыла от досады.
- Из-за тебя и она теперь все на Запад смотрит! – Наталья указала пальцем на старшенькую.
Украина благоразумно промолчала, дабы не влезать в спор.
- Нельзя так ненавидеть весь мир, - Россия решил сменить свой гнев на милость.
- Если понадобится – буду одна против всех, но не приму их вероломства! – девушка была тверда в своих намерениях.
Но ее строгость вдруг растворилась, когда Иван коснулся ее макушки и, улыбнувшись, сказал:
- Я рад, милая, в верности тебе нет равных…
Наталья еще бы сказала пару обвинений в его адрес, пока не разглядела боль в глазах брата. Тем более, она слишком хорошо его знала: если Ивана осудят, то он сделает вид, что ему все равно, но в голове тараканы уже забегали и не дают покоя.
Да и не то время она выбрала для ссоры. России и так худо, а теперь в нагрузку прибавилось еще и это.
- Дурак… - Наталья терпеть не могла, когда слезы безудержно показывались на глазах. – Сам себе неприятность…
- Виноват… - у Брагинского голова кругом шла.
Когда его «западенцы» обвиняют – можно еще смело противостоять и даже оправдываться, если и вправду виновен, но когда родные – земля из-под ног уходит.
- Оставь меня, авось…
- Опять это «авось»! – сокрушалась младшая.
- Авось – значит уповать на Бога, - нашелся братец и обнял Беларусь.
Только так она усмирялась.
- Богу Богово, а кесарю кесарево… - ответила она, уткнулась ему в грудь и вздохнула.
***
Альфред вновь отложил первый удар. Размышлял над собственным спонтанным замыслом – убить Ивана.
«А ведь хотелось просто поработить, - Джонс лежал на кровати и глядел на лопасти люстры-вентилятора, которые с легким шумом прорезали воздух. – Но я попробую, а если не удастся – казню негодяя».
Князь не появлялся, хотя Америка ждал его. На самом деле он опасался того, что тот предъявит ему возмездие за отступничество, но нет. Его вообще – нет.
«Затаился где-то…» - цыкнул Джонс.
Порой он обзванивал, спрашивал, что да как с вооружением и прочей подготовкой.
Но пребывать в четырех стенах и сходить с ума от собственных мыслей – нет сил. Он бы сходил к своему психоаналитику, который всегда внушал ему в минуты уныния: «Запомни: люби себя, ты самый лучший…» и тому подобное, что и так раздувало его безграничное самолюбие. Сейчас же Ал не мог ему сказать, что к нему приходит сам Сатана со своей свитой и воздействует на него.
***
- Ракеты готовы! – отрапортовали с центра запуска.
- Ударить по мишеням! – приказал Джонс и посмотрел на электронную карту мира.
На ней появились светящиеся точки ядерных баллистических ракет, которые направились за океан… в Россию.
Альфред сжал пальцами кожаные подлокотники кресла и не отрывал глаз с монитора.
«Назад пути нет… - невесело подумал он и прищурился. – Что же нас ждет? Предполагаю несколько исходов: Россия проиграет и поклонится мне, станет рабом; Россия предпочтет смерть. Вариант, проиграю я, Америка, не рассматриваю, так как я все-таки продал свою душу ради…»
Альфред только сейчас осознал невероятную правду:
«…Ради тебя Брагинский? Ха-ха! Забавно получилось, не так ли? Чтобы ты стал моим и ничьим больше! Я, черт возьми, реально продал свою душу. Ты – моя страсть, не даешь мне покоя своим существованием. А от страстей, как говорится, избавляться нужно, а то они не дадут покоя ни днем, ни ночью. А теперь… гори! Гори Россия сейчас, а потом в аду!»
***
- Обнаружены межконтинентальные баллистические ракеты, - доложили Брагинскому из противоракетной обороны.
- Ну, что ж, зенитки к бою, будем ловить ядерных птичек, - ничуть не удивился Иван.
- Вражеских ракет много, в небе будет ядерный фейерверк. Какие мишени пропускать, если придется?
- Защищайте города, те ракеты, которые полетят в леса – можно пропустить, - разрешил Брагинский.
- Приказ понят!
Иван выскочил на улицу и, глядя в небо, упал на колени. Он был готов. Предполагал, что ракеты полетят к нему еще тогда, когда Альфред на пару с НАТО били его, поэтому распорядился о массовом производстве зенитных установок.
Дело в том, что о ядерной войне говорили много, и создавали различные системы против ракет, но… было одно Но!
Ни одна из этих систем ни разу не была в настоящем бою, вот как! Да, были испытания, удачные и не очень, но реальную полезность той или иной боевой системы может показать только сама война.
Россия не терял надежды. У него есть то, чего в мире нет, то, что его бывшие правители еще не успели распродать – зенитная ракетная система С-400.
Она настолько уникальна, что ведет одновременный обстрел до 36 целей с наведением на них до 72 ракет. И это не простое бахвальство. Альфред уже давно не совершенствовал подобные системы, а концентрировался больше на атаке, чем на защите.
«Лучшая защита – это нападение!» - вот его американский девиз на войне.
Он настолько привык быть недосягаемым для других стран, ведь, чтобы воевать с ним, нужно пересечь океан. Но это не значит, что противоракетная оборона у него никудышная, напротив, одна из лучших в мире, но большую часть денег он все равно тратил на вооружение другого типа.
Если сравнить некоторые характеристики, то у Альфреда максимальная дальность стрельбы по баллистическим целям около двадцати километров, а у российских зениток – до шестидесяти. Если же брать аэродинамические цели (самолеты и крылатые ракеты), то оборона Америки уничтожает их в радиусе восьмидесяти километров, а русские же системы – в радиусе четырехсот километров.
Россия привык получать удары, поэтому всегда заботился в первую очередь о защите: чем выше непробиваемость, тем больше смущение врага. Возможно, это своеобразное проявление гордыни: раны кровоточат, но ноги еще держат на земле, а руки бьют врага в праведном гневе, и как приятно видеть растерянность в глазах противника: «Чем же убить, если он должен быть уже мертв?!»
Но не это главное для Ивана, ведь в первую очередь хочется защитить свой народ, а бегство врага – лишь приятное приложение.
Победу еще заслужить надо. Брагинский стоял на коленях и молился, чтобы ядерная угроза не попала в города. Уж таков русский мужик: пока гром не грянет, не перекрестится.
Из окна за ним наблюдали Англия с Францией.
Они заметили во дворе еще одно лицо – Феликса. Тот надумал прийти к Ивану, совесть привела его сюда, да и Украина с Торисом здесь.
«Чем я хуже?» - подумал он тогда и отправился.
Застал Россию за молитвой. Улыбнулся и остановился неподалеку.
Артур же невольно вспомнил свой старый разговор с еще живым Гилбертом…
- Этот чертов поляк, он перед каждым боем бежит со своей армией к священнику! – бесновался пруссак. – И каждый раз появляется мелкий засранец Торис. Понять не могу, кому он молится: Богу или Литу?
- Ну, он же молит о защите, не так ли? – парировал тогда англичанин.
- И?
- И Бог посылает ему Ториса в помощь.
- Не хочешь ли ты сказать, что Бог на их стороне? – оскорбился Пруссия. – Это я несу Слово Божье! Так что от нечистого идет подмога к Польше!
- Тогда почему слабый Торис в защите друга выглядит так благородно? Сатанинская ярость несдержанна, а тут – совершенная сдержанность.
- Да пошел ты! Ты вообще, на чьей стороне?! – разгневался на него Пруссия. – Я – Великий! И Бог всегда на моей стороне! Я – особый!
- Я на своей стороне, - честно ответил Арти. – Я не подчиняюсь Папе Римскому уже давно.
- Изменник! Я и до тебя доберусь! Когда-нибудь… - грозился Великий.
Как же он был горд тем, что исполняет волю Ордена, волю Римского Папы, волю Бога. Поэтому считал себя избранным карать неверных огнем и мечем. И как же он ненавидел православных! Еще сильнее, чем язычников. Поэтому его основная ссора с Иваном и его сестрами была на религиозной почве, а не на политической. И как же он злился, когда русский поражал его своим мечом.
«Он и я молимся перед боем, так почему же тогда я ушел под лед, а не он? Неужели на то воля Божья? Или ему Сатана помогает?» - после того знаменитого поражения Пруссия стал немного сомневаться в своем божественном предназначении, отчего еще сильнее возненавидел русского.
«Нет, так Бог меня испытывает!» - этими мыслями он утешался и снова, воодушевившись, шел на восток.
- Раньше люди во всем видели божественный промысел, даже язычники, - вслух подумал Керкленд, коснувшись пальцем стекла. – А сейчас… сейчас нам вера в Бога как история осталась. Если бы человеку тех времен (не обязательно христианину) сказали, что Бога нет, он бы покрутил пальцем у виска и ответил с усмешкой: «А куда же Он делся?» и счел бы безумцем.
- Да, но что-то изменило наш образ мысли, - согласился с ним француз.
- Мы считаем себя цивилизованными, а, может, от изобилия благ мы так обезумели? – Артур убрал руку от стекла и поймал Франциска за запястье.
- Чем меньше благ и чем ближе опасность, тем чаще мы обращаемся за помощью к Богу. Как сейчас Иван, - согласился тот и улыбнулся.
Как же француз любил сентиментального Керкленда.
- Бог временами отбирает у нас блага, чтобы мы обратили внимание на Того, кто их дает, и хотя бы сказали: «Спасибо», - улыбнулся брит, глядя на руку друга. – А когда мы говорим: «За что Ты нас так?» то проявляем сверх невежество. Какие же мы паразиты – живем за Его счет и считаем, что сами всего достигли. А ведь, если Он захочет, то мы даже воды не сможем найти.
- Война – повод поговорить о Боге. Так было всегда. Когда все разрешится, мы снова забудем обо всем, окунувшись в безбожный мир своих страстей, - Франция обхватил его руку ладонями. – Неблагодарность – одна из причин наших страданий.
- Значит, эта война – испытание для России. Но она коснулось и нас.
***
Россия встал с колен и только сейчас заметил неподалеку Польшу.
- Хочешь, типа, вместе помолимся? – вдруг предложил гость.
- С католиками не молюсь, - насторожился русский и нахмурился.
- Вечно ты гоняешь меня за веру! – надулся Феликс. – Ко мне сегодня должны были прийти маляры и, типа, перекрасить мой дом, но я отложил все свои дела и пришел к тебе, неблагодарный.
- Если бы не Торис, так бы и не явился, - наехал на него Брагинский.
- Что за холодность?! – Поляк закапризничал и зажестикулировал. – Да, я не в восторге от тебя за многое! И за Катынь! И за веру! И за оккупацию! И, типа, еще за много чего, но…
Тут он стиснул челюсти и внезапно даже для себя успокоился. Взгляд уронил в ноги и покраснел:
- …Но кого мне тогда ругать, если ты вдруг исчезнешь?
- Я тебе только для этого нужен?
Феликс заскрежетал зубами, но отважился поднять голову. Посмотрел на Ивана, и представил себе, что… что это последняя их встреча. Феликс терпеть не мог быть серьезным и откровенным, но было бы очень глупо в такую минуту валять дурака.
«Вдруг это случится? Вдруг мой непобедимый и непокорный братец погибнет от рук мерзавца?» - горечь жалила сердце до слез.
- Нет! – импульсивный мальчишка бросился к нему с объятиями и зарыдал, сотрясаясь от икоты.
Теперь он ничего не мог сказать, одновременно радуясь и стыдясь своего признания.
Небо над Россией засияло от ядерных взрывов…
Его люди нашли деньги, чтобы увеличить производство зенитных устройств. А теперь представьте себе, как чувствует себя солдат, который ждет ядерную ракету. Промах по мишени означает не только его гибель, но и гибель целого города. На плечи этих ребят легла ответственность за миллионы жизни, и даже убежденный атеист начинал веровать во всевышние силы. С трепетом ждать, когда же эта ядерная угроза окажется лицом к лицу, на расстоянии меньше ста километров, подождать, чтобы она оказалась ближе и не промахнуться. Хотя есть системы автоматического самонаведения, но, глядя на летящую смерть, некоторые из людей успевали покрыться сединой.
Мониторы радаров показывали приближающуюся опасность, и люди тут же поглядывали на фотографии своих родных: родителей, жен, детей, братьев и сестер, и друзей. А когда ядерная ракета уже была в зоне досягаемости, в каких-то восьмидесяти километрах и сокращала свое расстояние до них, то люди невольно хватали друг друга за руки или вовсе обнимались, чтобы не погибнуть в одиночестве…
Феликс знал об американских ракетах, его оборонная система заметила сотни ядерных птичек. Поэтому он здесь. Хотелось запечатлеть Ивана в своей памяти, пока не поздно.
Феликс заключил его в объятья прежде, чем тот исчез бы. Ядерные удары могли бы поляка опалить, но не убить, ведь бомбардировка велась не на его земле.
Поднялся сильный горячий ветер, а небо окрасилось в кровавые оттенки, отпечатав ядерный след. Земля дрогнула, но не разверзлась.
Жар охватил Ивана, а голова пошла кругом. Словно ядом ужалили.
Затрещала рация.
- Прием, - сухо отозвался Россия, обнимая поляка одной рукой.
- Ни одна ядерная ракета не достигла городов. Около десяти упали в ненаселенных пунктах в тайге и за полярным кругом, - отрапортовал генерал.
- Хорошая работа, ребята, вы совершили чудо, - похвалил их Брагинский и вздохнул. – Конец связи.
Польша поднял голову и вопросительно посмотрел на спокойное, но несказанно радостное лицо Ивана.
- Меня Небеса снова пощадили, - ответил тот на его немой вопрос и счастливо заулыбался.
Достал свой счетчик Гейгера, который тут же затрещал. Так и есть: радиационный фон повысился, но жить можно.
- Если мутирую в осьминога, то забрызгаю Альфреда чернилами и удушу щупальцами, - пошутил Россия, глядя на показатели счетчика.
Послышались шаги. Парни обернулись и увидели сестер. Украина и Беларусь чуть не обезумели на радостях и заплакали.
- Везучие же мы! – обе обняли братьев.
Они верили в чудеса и считали, что опасность миновала не только за счет человеческого достижения в военном деле, а силой их веры.
Когда страсти утихли, ребята отпустили друг друга. Посмотрели на Ивана.
- Ну, и что же дальше? – спросил его Феликс.
Брагинский посмотрел на остывающее от жара небо. И сделал то, что любят все славянские народы – запел:
«Звездопад, да рокот зарниц.
Грозы седлают коней,
Но над землей тихо льется покой
Монастырей.
А поверх седых облаков
Синь - соколиная высь…»
Иван резким движением руки указал на землю:
«Здесь, под покровом небес
Мы родились!»
Затем простер руки:
«След оленя лижет мороз,
Гонит добычу весь день,
Но стужу держит в узде
Дым деревень.
Намела сугробов пурга -
Дочь белозубой зимы.
Здесь, в окоеме снегов
Выросли мы!»
Россия поймал сестер за плечи и приобнял:
«Нас точит семя Орды,
Нас гнет ярмо басурман,
Но в наших венах кипит
Небо славян.
И от Чудских берегов
До ледяной Калымы.
Всё – это наша земля!
Всё – это мы!»
Его слова воодушевляли славянскую кровь. Иван отпустил девочек и указал на Запад:
«За бугром куют топоры,
Буйные головы сечь,
Но инородцам кольчугой звенит
Русская речь.
И от перелеска до звезд
Высится Белая рать.
Здесь, на родной стороне
Нам помирать!»
Голос воина усилился и стал кристальнее:
«Нас точит семя Орды,
Нас гнет ярмо басурман,
Но в наших венах кипит
Небо славян!
И от Чудских берегов
До ледяной Калымы.
Всё – это наша земля!
Всё – это мы!»***
- Да, накостыляй американскому басурману по самое не хочу! – поддержал его Феликс.
В такие минуты он был рад, что является частью семьи.
***
- Славяне всегда таким образом поднимают боевой дух? – поинтересовался Керкленд у Ториса.
Лит успел подойти к окну, когда закончилась бомбардировка.
- Почему ты меня об этом спрашиваешь? Я разве славянин?
- Ну, ты частенько воевал, как за них, так и против.
- Есть кое-что особенное у этого народа: их вера в Небесное Царство так велика, что нам и не снилось. Сколько помню, так перед боями они молились не только Христу, но и всем Святым, которых только знают, чтобы те молились за них и помогали. Они поднимают всё Небесное Царство, считая его продолжением своего земного царства. И с верой в Небесную Родину несутся на врага, пополняя его павшими воинами. Не знаю как сейчас, но в царские времена именно так и было. Поэтому они убеждены в своем божественном предназначении, почитая не только Бога, но и всех Небесных жителей, так, словно они живы и помогают поныне, - развернуто ответил Литва. – И чтобы не ударить лицом в грязь перед Христом и предками, отдают жизни во имя Небесного Царства.
- А ты сам-то веришь во все это? – Керкленд поразился этому откровению.
Литва замолчал, задумался.
- Я жил со славянами в те времена. И с Россией жил. Не знаю, как сейчас, но раньше их реальность была неразделима с видимым и невидимым миром, сливаясь в один общий мир.
- Вот как… - задумался Керкленд.
Он снова открыл для себя Россию и его сестер. Нет, он всегда знал, что славяне глубоко верующие, но в обычном его представлении вера в Бога и земная реальность – две разных вещи.
«Если в его реальности он, Россия, часть Небесного Царства, то… то теперь я понимаю, почему он посчитал себя изменником, связавшись с Гордыней!» - осенило британца.
Раньше он не особо понимал причин душевных мук русского, решил, что тот просто обезумел от отчаяния.
«Все гораздо безумней! – все еще удивлялся Керкленд и вновь посмотрел на ликующих славян. – Какие же они странные! Но, если подумать, то ни одна душа на его земле сейчас не пострадала от ядерного взрыва. А ведь Альфред выпустил сотню ракет! Чудо ли? Неспроста… »
- Кто-то незримый явно бережет его… - уверовал брит и улыбнулся.
- Наказывает и бережет, затем снова наказывает и бережет, - заулыбался Торис. – Усмиряет его гордыню…
- И как долго Он его усмирять будет?
- Пока не вылечит от Греха, должно быть, - в разговор включился и Франция.
- А если вылечится, не заберет ли к Себе? – забеспокоился Арти, даже нахмурился.
- Лучше так, чем отдать его в рабство Гордыни. Может показаться, что чрезмерно жестоко, но на деле – это милость для Ивана. Если Брагинский сокрушит свое сердце, то ему воздастся, - Бонфуа вспомнил то, как сам боролся со своим грехом и чуть не проиграл. – Бог не жесток, это нам не хватает ума, чтобы понять, что нас берегут от зла. Заставляет трезветь от иллюзий лжи…
***
- Сэр, наши ракеты уничтожены, - как-то неуверенно доложил майор, так как сам себе не верил.
- Что?! – Джонс вскочил с кресла и вырос перед мужчиной. – Как? Все?
- Часть сменила свою траекторию и упала в тайгу и Заполярье. Остальные – сбиты, - ответил тот и отступил.
Альфред глянул на огромный монитор. Ракет не было. Тишина.
- What the fuck?! - вырвалось из его уст.
Он уже не знал, что сильнее в нем заклокотало: изумление или ярость?
Выбежал из зала и понесся в свободный от людей кабинет. Чуть ли не выбив дверь, закрыл ее и достал сотовый. Судорожно набрал номер России и приложил трубку к уху.
***
«Не валяй дурака, Америка!» - послышалось из кармана.
- А вот и чертёнок, - даже с некоторой любовью произнес Иван и решил ответить.
- Здоровеньки булы! – почему-то по-украински решил его поприветствовать. - Чи вже ж ти на мене та не забыв?
Америка собирался обрушить на него свой матерный английский, но мелодичный славянский «кольчугой прошелся» по нему. Ал аж растерялся на пару мгновений.
- Fuck you, asshole! – все же выругался он.
- Сам дырка в жопе, иль у самого очко сжалось, раз заговорил об этом? – Брагинский продолжил «конструктивную» беседу.
- Ладно, скажи, чего ты там наколдовал на этот раз? – Джонс вспомнил причину звонка.
- Ага, вот взял и рассказал тебе все свои секреты. Разбежался!
- Ты изобрел новые зенитки?
- С-500 имеются только на эскизах…
- Продай!!!
- С ума сошел?! Я что, на дурака похож? От этого же зависит моя жизнь. Сам совершенствуй свою защиту!
Америка чуть успокоился. Действительно, глупо просить врага продать что-то из его же вооружения. Но с некоторыми странами прокатывало.
- Россия… - теперь его голос показался благоразумным и тревожным. – Чем ты ответишь на мою атаку? Тоже пошлешь ядерные боеголовки?
Джонс вдруг осознал одну истину – ему не удастся повторить подвиг Ивана с имеющейся обороной. Поджилки затряслись: представил, как его города и люди сгорят в адском огне.
- Знай, что и после этого я не сдамся! – Альфред ударил в стену кулаком, пробил ее, поднимая клубы цементной пыли.
- Забудь про ядерное оружие, приходи ко мне, так сразимся, - вдруг предложил ему Брагинский, чем несказанно утешил его.
- Что? – не поверил ему Джонс и вытащил руку из дыры.
- Я пропускаю свой ход – иди ко мне со своим войском, - повторил Иван. – Нападай.
Альфред стиснул челюсть – пришлось признать свое поражение. Россия второй раз дает ему фору.
- Я буду ждать тебя, стреляй первым, - его голос казался невероятно мягким и нежным, словно он говорил не о войне, а о свидании. – Приходи ко мне.
- Приду! Вот увидишь, приду! – пообещал Джонс и уже собрался прервать связь, как услышал последние слова Брагинского: «Печеньки прихвати!»
Альфред собрался сокрушаться от первой неудавшейся попытки, он предполагал, что русский скажет напоследок что-нибудь пафосное и высокомерное, а тут печеньки какие-то…
Растерялся, с изумлением уставился на сотовый.
- Печеньки?
- «Переходи на нашу сторону зла – у нас есть печеньки!» - появившийся Обжорство процитировал блуждающий Интернет-мем.
- А?! – Джонс отпрянул от него, ударившись спиной о стену.
Тот рассмеялся:
- Не знаю, что имел в виду Иван, но раз уж ты на Темной стороне… - задумался Грех и почесал свой подбородок. - …То стоит прихватить таковые.
- Пошел вон! – прогонял его Ал.
- Ну-ну, твой соперник просто посмеялся над тобой, - рядом появился Зависть и его версия про печеньки казалась куда более правдоподобной.
- Точно! Этот урод всегда только и смеется надо мной! – разгневался парень и воодушевился.
- Тогда собирай своих людей и манатки, и дуй на соседний материк к Брагинскому, - распорядился Гордыня, оказавшись слева от него.
Альфред отправился выполнять поручение, хотя бы для того, чтобы не быть в окружении этих трех.
Невольно вспомнился приятный голос Ивана: «…Иди ко мне…» или «…Я жду тебя…». Аж мурашки по коже пробежали.
«Какое, однако, у нас будет воинствующее чаепитие», - загрустил он.
На мгновение он себе представил, что можно его обнять без каких-либо последствий. И он бы это сделал…
Он уже собрался, взял рюкзак, но у дверей упал на колени, закрыл лицо руками.
«Что мы творим?! Что я творю? – страшился он до дрожи. – Если бы сейчас была надежда на спасение, то я бы все вернул… все вернул…»
Мокрые от слез ладони скользнули вниз по лицу.
«Но нет никого, кто бы вернул меня! Никто не молится обо мне, все хотят лишь моей смерти… Но я буду бороться даже один, и, если понадобится, утяну за собой!»
----------------------
*Любэ – «Не валяй дурака, Америка!»
**Наутилус Пампилус – «Титаник».
***Алиса – «Небо славян».