Глава 53.
Ветер с песком обжег лица парней. Альфред и Артур с трепетом ждали решения Ивана. Но тот не торопился, сначала оскалился, как дикий зверь, мысленно проклиная поганца. Воздух накалился, казалось, что ответ ясен в пользу гордыни.
Америка, естественно, хотел подчинить его своей воли, но и второй вариант считал не таким уж и плохим. Победить Россию в бою – это так восхитительно! Даже интереснее. Альфред и не знал, чего больше хотел: его покорного падения на колени или же лютой ярости, как у загнанного в ловушку животного. Хотелось героически победить этого непокорного!
Иван уже сжал кулаки и заскрипел зубами от закипающей крови. Он видел, почему ликовал враг, уж больно знал этого парня, а трудный выбор лишь сильнее выводил из себя.
«Россия, нет… - Артур расстроился еще больше, когда ощутил безумие Брагинского. – Гнев к добру не приведет. Ну же, Ваня, давай, соберись и придумай что-нибудь. Не теряй самообладания!»
Артур на собственной шкуре испытал, что ненависть приводит лишь к поражению.
Но Иван почти потерял рассудок от жажды кровушки американской, и чуть не рванул с места на врага, когда раздался резкий и приказной голос Керкленда:
- Успокойся!
Америка и Россия как-то одновременно обернулись на британца. Тот же, глядя на Ивана, так же строго продолжил:
- Соберись и прими решение, а то проиграешь, как я Италии!
Подействовало. С глаз Ивана словно пелена сошла вместе с жаждой смерти.
«Он прав, ведь Альфред именно этого и хочет, - собрался он с мыслями и вдруг согнул руки в локтях, разжал кулаки и посмотрел на свои дрожащие ладони. - Но что мне выбрать?»
Радость осветила сердце Керкленда – только такой спокойный Россия способен извлекать из своей гениальной головы самое невероятное и неожиданное.
Керкленд давно это заметил: когда Ивана кто-то обижал острым словом, а тот, если не выходил из себя, то отвечал очень резко и твердо, а порой и отшучивался так, что обидчик выглядел, как минимум – глупо.
Поэтому даже Англия начинал трястись, если Иван вдруг замолкал на его язвительную реплику: за эти пару мгновений его молчанья можно было вырвать все волосы на заднице, мысленно биться об стенку, искусать губы и ногти, сойти с ума, в конце концов; а всему виной – ответ, вооруженный мечом правды. Тот, кто решается ему перечить злословием, должен быть самонадеянным упрямцем или дураком, и уповать на то, что Иван, скорее, потеряет разум от гнева и тогда уже не скажет ничего умного.
Но есть и обратная сторона медали: проиграть в споре с Иваном – неприятно, но и злить его – тоже больно. Особенно наедине с ним! Ведь когда Россия теряет рассудок, то и все аргументы с доводами тоже пропадают, кроме одного – кран. Вот его незаменимый аргумент в споре, в котором он не может победить из-за ярости!
А так как злословие Англии – это не просто грех, а приобретенный навык, который оттачивался веками, то не зря он боялся оставаться с Россией наедине. Британский «злословный навык» мог проявляться и неосознанно, так, пробурчит, обидит и даже не заметит. Поэтому Артур общался с Россией только на людях, когда Иван не мог просто так взять и двинуть по морде, потому что на них смотрит множество любопытных глаз. Нет, мог, конечно, но мораль не позволяла, не этично, словом. При своих бы ударил, но не при Германии, Франции и прочих, перед кем он хочет показать себя с хорошей стороны.
А этим Англия как раз бессовестно пользовался! Стоило только им собраться на каком-нибудь совещании, так тут же нападал на Россию в словесной перепалке. Ивану оставалось только глотать обиды, если злился, но потом у него выработался «иммунитет»: успокаивался и жестко отбивался от нападок. И не только английских. Но Артур много крови у него попил тогда. Бедный Ваня перед каждой встречей мировых держав уже испытывал страх перед язвительностью этого высокомерного лицемера.
Но стоило Ивану затащить Керкленда в уединенное местечко на разговор по душам, как брит мигом замолкал и поджимал хвост, заикался и делал все возможное, чтобы убежать и оказаться в «толпе», дабы вновь почувствовать свое превосходство над Брагинским.
Даже молчаливый Япония сразу просек трусливые игры британца, поэтому предложил Америке (когда тот настоял на идее «испугать Англию») разыграть Керкленда в День Всех Святых, организовав тому самый страшный кошмар – тет-а-тет с Иваном. Да, он испугался... испугался, что по навыку своему скажет что-нибудь не то и получит по морде краном.
Это была американская месть за то, что тот пугал его всякой нечистью.
Артур невольно вспомнил все это и… с болью улыбнулся. Прошлые нападки на Ивана, да и трусость с подлостью в целом теперь вызывали лишь стыд. Но он извлек из этого ценный урок. Сердце требовало покаяния, потому и болело, но Ивану сейчас не до его извинений.
- Россия, - снова обратился к нему Керкленд, а его улыбка стала шире. – Вспомни, почему во многих интернациональных анекдотах русские выходили сухими из воды даже из самых нелепых историй?
Альфреду не понравился их разговор:
- Мне долго ждать? А то я сам сделаю первый шаг, - раздраженно поторопил он Ивана и недовольно скрестил руки на груди. Прищурился.
«Я уже и забыл о спокойствии! Но… спасибо, Артур, - глаза Ивана вдруг засияли, и он тоже улыбнулся, подняв взгляд на противника. – Так и есть. Только в спокойствии проявляется мужество. Гнев, он рождается после страха, а чего мне бояться?»
Джонс напрягся – заметил знакомый огонёк в глазах Брагинского. Да, русский что-то придумал.
- Альфред, - Россия опустил руки, спрятал их в карманы и вздохнул. – Я не покорюсь тебе, но и Гил не погибнет.
- И как ты это сделаешь? Очень интересно! – Америка даже рассмеялся, словно собеседник сморозил глупость, но тут же замолчал и насторожился.
- Знаешь, - Россия вдруг посмотрел на темное хмурое небо. Снежинки неторопливо посыпались вперемешку с дождем, а русский словно знал об их появлении. Когда белая странница коснулась его щеки, то тут же растаяла. Россия загрустил отчего-то. Да и день клонился к закату. – Знаешь, Альфред, не утруждай себя. Я сам попрошу Князя освободить Гилберта…
- А? – в голос удивились братья его решению.
Да, ответ, как и ожидалось, был неожиданным, простите за каламбур, но это не совсем то, что хотел услышать Артур. Да и Альфред тоже.
- С ума сошел? Он же охотится за твоей душой, идиот! – тут уже разгневался Керкленд и всплеснул руками.
Да. Гнев – это страх и сейчас Артур боялся за Россию так, что даже в жар бросило.
- Ты поставишь на кон свою душу ради того, кто уже мертв?! – теперь и Америка зашипел.
- Лучше так, чем тебе достаться, темная душечка Ал! – повысил голос Иван и обреченно рассмеялся. – Простите, ребята, но вы реально достали меня, ха-ха! Спасу нет!
На мгновение показалось, что он снова тронулся умом, но это лишь означало, что Иван вправду отчаялся и принял неоспоримое решение не в свою пользу.
- Не позволю, негодяй!!! – Америку затрясло от злости и неведомое ранее чувство поразило его сильнее, чем яд Зависти.
Он не знал, что это за мерзкое чувство, этакий коктейль из ярости и чего-то невероятно горького, словно поражение. Хотелось кричать от боли.
- И как же? – уже тихо поинтересовался Брагинский, стерев свою улыбку с лица.
Альфред замер.
- Нет… - Артур вдруг представил себе, как этот сумасшедший русский добровольно сдается в руки Князя и… исчезает навсегда. – Нет!
Англия побежал к Ивану со всех ног:
- Так не должно быть! Прошу тебя – не губи себя! – он чуть не сбил русского, но тот его поймал в объятия.
- Я должен спасти душу Гилберта, иначе мне не будет покоя из-за вины, - тихо ответил ему Брагинский и прижал британца к себе.
Америка стоял, как вкопанный. Осторожно коснулся своих щек и понял, что они влажные от слез.
«Почему мне так больно?» - про себя недоумевал он.
- Мне тоже не будет покоя… - Англия вцепился в Ивана. Не желал отпускать. – Ведь я признал тебя, хоть и клялся, что не бывать этому. Не зови Князя, – брит сильнее смял одежду русского. – Это нечестно, ведь ты так долго вразумлял меня, а сам…
Тут Россия положил руку ему на голову:
- Я больше не злюсь на тебя, Артур. И я рад, - Ваня был рад услышать слова признания, хотя он знал об этом, но все же. - Так что, отпусти меня.
- Нет! – воспротивился Англия. – Не позволю! Тогда уж лучше в рабство Альфреда, там хоть жив будешь! Хочешь, я с тобой сдамся? Вместе веселее…
Что же касалось самого Джонса, то он не вмешивался и не нападал сейчас по нескольким причинам. Во-первых, Артур имел большее влияние на Ивана: вдруг отговорит от продажи души? Во-вторых, пока Англия оттягивал время, Америка поступил так же, как недавно Брагинский: успокаивался и обдумывал то, как заставить Ивана передумать.
«Если он уйдет, то это будет самая бессмысленная война в моей жизни, - тревожился Темный Америка, ища ответы, а его голова порой тоже выдавала гениальные мысли, что бы там о нем ни говорили. – Моя цель – завоевать Россию, а не погубить. Если он исчезнет то, как глупо я буду выглядеть перед всем миром? Его смерть – победа надо мной! Нельзя допустить этого, да и…»
В груди закололо.
«Почему так болит? Из-за гамбургеров, что ли?» - негодовал он.
«Расскажи мне о смерти, мой маленький принц,
Или будем молчать всю ночь до утра,
Слушая проколотых бабочек крик,
Или глядя с тоской мертвым птицам в глаза?» - пока замешательство стало перерывом в переговорах, Россия вдруг ненавязчиво запел, прижимая к себе Артура.
И еле заметно раскачивался из стороны в сторону, словно утешал дитя в своих руках. Кроме того, Сердцеед все еще разрушал душу Гилберта, отчего тот сильнее страдал и молил о спасении, пусть и негласно. Но от Ивана не скрыть этих мук.
«Мы не будем здесь вместе никогда…
Ты хочешь отдать всё, но этого мало.
Тебе так хочется слез, но их не осталось…» - продолжил он утешать того, кто когда-то был его лютым врагом.
Того, кто стал ему другом.
Того, кого придется оставить…
А Керкленд и вправду не мог больше заплакать. Устал. Так сильно, что захотелось уснуть на много-много дней в этих теплых руках. Закрыл глаза. Каждое слово песни будоражило саму суть Артура…
«Тихий шелест колосьев, звездная даль,
Фиолетовый бархат в блестках дождя.
Это самое жестокое слово,
Это – то, что никто не хочет принять…»
Тьма плотнее окутала сердце Ивана, и он только сейчас испытал, что она не помогает ему, а губит. Но он как раз хотел утонуть в этой пустоте и тоже закрыл глаза.
«Спрячь меня навеки, Темная вода.
Ты хочешь отдать все, но этого мало.
Тебе так хочется слез, но их не осталось…
Мы не будем здесь вместе никогда…
Это самое жестокое слово…» - голос Вани стал тише, казалось, словно он эхом поднимается к самому небу.
«Это самое жестокое слово…
Это самое жестокое слово…» - он пел со скорбью перед неизбежностью.
А Артур пропускал через себя все его печали, хотел забрать всё до капли, но поток лился и лился, казался бесконечным ключом.
«Это самое жестокое слово…
Это самое жестокое слово… - Россия поднял веки и устремил свой взор на последние лучи солнца. –
Никогда…
Никогда…»*
«Никогда…» - это слово било молотком, как приговор безжалостного судьи по имени Смерть.
«Это самая бескровная, но сильная рана в моей жизни… - Англия больше не нашел слов, чтобы остановить Ивана. – Кто-нибудь, скажите ему, уговорите… Альфред…»
- Размечтался!!! – этот светловолосый парень, словно услышал мольбы брата и указал пальцем на парочку. – Брагинский, ты не умрешь так спокойно, я тебе это обещаю!
Америка не злился. Напротив, довольно улыбался.
«Неспроста», - Иван заподозрил неладное и сердце екнуло.
Правильно, когда Америка растерян, то подобен суетливому зверю. Но сейчас наверняка что-то замыслил.
- Придержи коней, которые тебя постоянно куда-то несут, - Джонс приближался к ним, но уже так уверенно и бодро.
- Если ты про сердечных «коней», то они постоянно ещё и гадят в конюшне, - за Ивана ответил Артур, подавшись назад, но, не развернувшись к своему опасному родственничку. Стоял лицом к России и держался за плащ обеими руками. Слушал, как Ал задышал в затылок. – Поэтому иногда нужно чистить свое сердце…
- О, как?! – Америка неожиданно положил руки на плечи брата, заставив того вздрогнуть, а потом просто слегка сжал их и продолжил: - А ты стал таким добреньким, Арти, однако.
Когтистые пальцы младшего братика сжимали и разжимали его плечи, но от такого массажа Керкленд не мог расслабиться, напротив, напрягался сильнее. Россия молчал и наблюдал, ведь пока Альфред ничего страшного не делал. Но воздух накалился.
Америка словно назло тянул время.
- Раша, если ты опять вздумаешь убежать от меня в неизвестные дали Преисподней, то я… - тут он склонился и потерся щекой о щеку Артура, сощурившись. – Кое-кто может пострадать… потом…
Взгляды Ивана и Альфреда снова столкнулись.
- И еще… - добавил Ал, больно впиваясь ногтями в старшенького. – Я на этом не остановлюсь. Ты решил спасти одну душу, я же погублю всех, кем ты дорожишь. И начну с самых маленьких…
Ал покосился на своего родственничка, хотел еще что-то сказать, но удар по лицу не заставил себя долго ждать. Джонс отлетел назад и упал на пятую точку, а Россия замер, с вытянутым перед собой кулаком. Другой рукой – снова прижал к себе Артура лицом к своей груди.
- Как же ты меня достал… – опять взбесился Брагинский. – Не трогай их, они не причем!
Керкленд стоял смирно. Он уже не удивлялся угрозам Америки в свой адрес и его умению вмешивать чуть ли не весь мир в свои проблемы. Но сейчас британца это не волновало – его захватило другое.
«Россия дрожит, он боится за Пруссию, за меня… за нас всех… – Артур никогда не был так близок к истинным чувствам Ивана, отчего сам трепетал и не мог что-либо предпринять. – Даже за Америку, хоть тот и стал для него самым настоящим проклятьем».
Раньше британцу были неведомы чувства Вани и то, как отвечает русское сердце на те, или иные слова. Он всегда казался таким непробиваемым, словно все беды ему были нипочем, так как Артур и остальные просто верили, мол, сильный, потому и такой. Веруя в эту силу, многие уповали на него: не жалели, особо не волновались, думали, что все обойдется само собой, ведь это Россия.
И почему-то Керкленд невероятно поразился тому, что Ваньке-то сейчас страшно и больно так же, как и всем. Люди настолько привыкли к киношным «героям», которые бесстрашно кидаются в бой и всегда выходят сухими из воды. Но в настоящей жизни человек всегда боится, а когда на него еще и возлагают ответственность «разрулить» ситуацию, уповая на его бесстрашие и удачу, то этому человеку становится по-настоящему жутко. А люди стоят в сторонке и ждут, смотрят, как в кинотеатре, вместо того, чтобы помочь. А если что не так, то просто разочаруются и пойдут искать другого, более смелого и удачного «героя».
«А ведь раньше я еще и нарочно создавал такие условия, чтобы лишний раз насладиться его борьбой за жизнь, наивно полагая, что найдется «злодей», который заставит его бояться, пробив его «стену бесстрашия», - размышлял Англия, содрогаясь от этой истины. – Как же я ошибался! Нет никакой «стены». Россия боялся, каждый раз боялся до трепета, до безумия, но он об этом не говорил, а иной и не увидит. Его оставляли одного против всего мира или «злодея»… Я даже вообразить не могу, как же велик был его страх! А потом еще и ропщут: почему он такой дикий?»
Арти снова прислушался к биению его сердца.
«Это ж сколько терпения надо, чтобы выносить всех нас? И любить…» - теперь Керкленд понимал, почему Беларусь так яро защищала брата, обзывая всех недостойными.
Именно она, словно живое олицетворение его ненависти, роптала на всех, кто его обижает. Сестра говорила то, что хотел сказать Иван; она ненавидела тех, кого он готов был удушить голыми руками. Эта девушка, словно отражение его темного сердца – она приняла на себя его тяжесть.
«Может именно поэтому он ее так боится? – про себя усмехнулся Артур. – В ее глазах видит себя Темного…»
Джонс же развеселился. А как же? Ему снова удалось напугать Россию.
Америка вскочил на ноги и затараторил, размахивая руками:
- А ты что думал? Уйдешь и всё? Ага, как же! И если надо, то… - Америка вдруг достал свой сотовый, что-то быстро понажимал и бросил Ивану.
Но телефон поймал Керкленд, отстранившись от груди, так как не захотел получить сотовым по голове. Он посмотрел на дисплей: красовалась фотография ракетных установок.
Россия тоже посмотрел, и глаза увеличились – страшная догадка настигла его.
- Как думаете, чем они начинены? – спросил их Ал, словно говорил о сущих пустяках. - То-то же! Если понадобится, то устрою мировой ядерный ад.
Нет, Америка больше не психовал. Говорил хладнокровно и серьезно, отчего становилось не по себе. Артур даже испариной покрылся.
- Брагинский, весь мир у меня в заложниках. Что же теперь ты скажешь? – шантажировал он его, можно сказать, по-крупному.
- Вот как? – Иван вдруг улыбнулся в ответ, но вовсе не весело. – Но ведь тогда и ты можешь погибнуть.
- Но ведь и ты собрался умирать… - уже с нотками скорби заговорил Ал. – И что мне делать… без тебя?
- Ты что, массовый суицид решил устроить?
- Знаешь, если ты оставишь меня одного в этом мире, система которого никак не лечится, то… - тут он задумался, отвел взгляд, но вдруг радостно заявил. – К черту! Давай всё разнесем сами? Ты же предлагал напасть на Князя, так давай уничтожим то, что ему так нужно.
- А?! - Англия открыл рот в изумлении.
Он вдруг понял одну истину. Очень важную истину! Но как-то поздно она ему открылась: Темные… они не способны к созиданию. Не только в борьбе несут разрушение, но даже в простом разговоре их беседа сводится к одному – к катастрофе мирового масштаба! Даже тогда, когда Керкленд попросил успокоиться и собраться, их мысли все равно сосредоточились только на смерти. Такова природа Темного разума. И чем дальше в лес…
«Да что за хрень?! – мысленно вознегодовал британец. – Зачем я их привел к этому ложному спокойствию? В ярости они бы друг друга били, а теперь они хладнокровно и рассудительно начнут уничтожать не только себя, но и весь мир! Ну, вот, хотел как лучше…»
- Прекратите! Один хочет себя убить, другой – весь мир! – теперь разошелся и Керкленд.
Встал между ними и схватил обоих за грудки. Даже захотел стукнуть этих двух лоб в лоб! Это ему вдруг напомнило то, как раньше Ваня делал точно так же, когда он с братом ругался из-за него. И не один раз!
- Ха-ха! Так все правильно: я – экстраверт, он – интроверт. А так как оба Темные: ему хочется убить себя, мне – всех, кто меня окружает, - Америка развеселился. – Кто на что созидает, то и разрушает.
Артур вдруг удивился: Америка тоже понимал свою разрушительную темную силу, но ничего с этим поделать не мог. Руки британца отпустили одежды и опустились. Ему стало горько: эти парни теперь пришли к осознанному злу. Даже Америка, которого можно было бы посчитать за «бессознательного» злодея.
- Отойди и не мешай, здесь будет жарко, - посоветовал ему брат и улыбнулся, но как-то обреченно. – Брагинскому совесть не позволит продать душу Князю, зная, что за этим последует, не так ли?
Америка покосился на русского.
- Тогда у меня остается только один выход, - твердо сказал он.
- Ты сразишься со мной? – обрадовался Ал.
- Да.
- Насколько далеко мы сможем зайти? Что ставим на кон?
- Жизни.
- Замечательно! Как же долго-предолго я тебя разводил, - Америка и не верил, что настал час смертельного поединка с Россией. – Наконец-то ты серьезен и не пытаешься меня переубедить.
- А хули? Сейчас замочу, раз просишь, - русскому пришлось смириться перед его жаждой поединка.
- Настрой есть и это главное! – предвкушал Джонс. – Я докажу, что смогу поработить тебя!
А ведь многие мечтали об этой схватке. Например, Англия. Раньше он всё делал, чтобы стравить эту парочку.
«Какого черта сбываются мои самые темные и старые желания?» - британцу стало жутко от того, что издавна старательно созидал в своих грезах зло, и вот оно явилось во всем своем омерзительном великолепии – пугая и насмехаясь над глупцом.
Он стоял между ними, склонив голову. Ничего не вышло. Кому-то придется пострадать. А ведь ему оба дороги…
- Артур, не стой здесь, - теперь и Брагинский его прогонял.
Англия поднял голову и посмотрел на него.
«А что, если это последний раз, когда я его вижу живым?» - Артур прикусил нижнюю губу, так как задрожала она.
Керкленд кивнул, уже собрался уйти, но захотелось оставить что-нибудь себе на память, если… если произойдет самое страшное. Но что взять? Решение пришло быстро: обнял и взял то, что теперь ему дороже всего – тепло. Да то самое тепло, что может излучать только любовь. Артур принял ее, запоминая все ее величие и… тепло…
Их объятие было скоротечным, можно сказать секундным, но этого было достаточно. Однако, британец не спешил, посмотрел и на Альфреда. Хотелось и от него оставить память, если…
Но даст ли тепло? Вряд ли… Что ж, придется, наоборот, ему что-то оставить.
Несмотря на искаженный тьмой образ Америки, Керкленд подошел и к нему. Обнял без лишних слов и так же быстро отошел. Джонс удивился его поступку, да и что-то странное вторглось к нему в душу, всколыхнуло ее. Осталось. Что это было, он так и не понял.
Артура встретили ребята, чтобы отступать вместе, а то еще заденут ненароком. Даже Венециано попался на глаза, и для британца он оказался самым желанным лицом в эту минуту. Арти, не обращая внимания на немца, увел итальянца за собой.
- Эй! – приревновал Людвиг. – Куда?
- Оставь их! – больно стукнул его по плечу испанец, за что был одарен неодобрительным взглядом. – Беда у Артура, не видишь, что ли?
Антонио указал пальцем на парочку Темных и продолжил:
- Они для тебя никто, ты здесь из-за Италии, но для Керкленда – катастрофа.
- Главное, чтобы эта катастрофа нас не коснулась, - пробурчал тот на замечание и вздохнул. – Меня больше волнует, что с Гилбертом будет. Не забудет ли Россия о нем в разгаре битвы?
***
Америка с Россией подождали, пока Артур покинет их, проводили его взглядом, затем переглянулись.
- Вот мы и одни, - подытожил Альфред.
- Ну что ж, надеюсь, никто не посмеет встать между нами, - сказал Иван, не двигаясь, и только ветер шевелил его светлые волосы и темные-претемные одежды.
Только шарф сиял своей белизной – не тронула его тьма. А в полумраке казалось, что он и вовсе светится.
- А иначе снесем и не заметим, это уж точно, - согласился с ним Альфред и только сейчас отметил белизну этой незаменимой части России.
У всех Темных одежда от верха до носов и трусов черна и темна. Не приемлет зло белого или иного цвета светлого, тошно от него Темному, так, что либо переодевается он, либо, если нельзя, то призывает все силы зла превратить материю одежды в темные тона. Но…
«Почему на нем шарф светлый?!» - неимоверно поразился Джонс этому и вытаращился на врага с выделяющейся полосой на шее, да белой лентой развевающейся на ветру.
- Сними его, Россия, не мозоль глаза, - вдруг потребовал Америка. – Дерись, как Темный с Темным!
- О чем ты? – не понял его Брагинский и даже склонил голову на бок. – Что мне снять?
- Да шарф! Шарф сними, тупица! – разозлился Джонс, указывая пальцем на белую ленту.
Иван схватился за белую ткань, оттянул и посмотрел на нее. Ослепительно белая, пусть и есть отпечатки грязи. Иван вспомнил сестрицу: она подарила ему тепло. Светлое и искреннее. Оно грело не только тело, но и душу.
- Прости, Альфред, но без него мне холодно будет, - покачал головой Ваня и улыбнулся воспоминаниям о старшей сестрице.
- Ничего, потерпишь! Ты же русский, а русские морозов не боятся, - настаивал американец.
Ему вдруг захотелось сделать все, чтобы стянуть с того то, что он сам сейчас не может носить. Это ранило его: значит Иван сильнее того, что отвращает его, Темного Америку.
- Русский – это не тот, кто не боится холодов, а тот, кто тепло одевается, - Иван переиначил поговорку про сибиряков.
- Сними! – бесновался враг.
- Пошел ты, не сниму! – уже и Брагинский повысил голос.
- Это же всего лишь шарф, сними!
- Тогда почему ты от меня это требуешь, если это «всего лишь шарф»? – парировал русский.
- Тогда я сам его стащу с твоей шеи! – пригрозил Америка кулаком.
- Даже если убьешь – не снимешь, - Россия не уступал, чем сильнее гневил противника.
- Упрямец, однако, - Джонс собрал волю в кулак и не дал ярости ослепить разум.
- Нет, это ты глупый упрямец, я же – принципиален, - оспорил Иван и улыбнулся, знал, что сейчас вулкан взорвется.
- Вот как?! Думаешь, что самый умный нашелся? – Альфред разошелся, растеряв всякую сдержанность. – Не хочешь – заставлю! Так давай же поднимем наши народы и пусть победит тот, кто прав!
- О, я только за правду, - согласился и Иван.
- Давай, иди, собери всех, а я – своих, а всем своим друзьям-странам скажи, чтобы не вмешивались! Ты понял меня, Брагинский?
- Где соберемся? – лишь спросил Россия. – Ведь между нами океаны. Но учти, ты хочешь войны, а не я. Значит, я не пойду первым на твои земли.
- Хорошо, я понял, так даже лучше – огонь будет полыхать на твоей земле, а не на моей…
***
- О чем они говорят? Ничего не слышу из-за ветрища… - расстраивалась Украина, глядя в бинокль на брата.
- Мне тоже интересно, я думал, что они, типа, нападут друг на друга, как звери, но они стоят смирно и о чем-то разглагольствуют, - Польша даже не знал: плакать или радоваться?
***
Керкленд же увел итальянца за собой.
- Италия, Италия! Что же будет? – трепетал он, держа того за руку. – Что мне делать, если я их потеряю? Я не хочу быть больше тем, кем был раньше. Раньше я не любил так, как сейчас, и теперь мне страшно. Честно, если произойдет ужасное и Россия с Америкой погибнут, то из близких только ты у меня останешься и…
Тут он вспомнил Франциска да покраснел:
- …И этот урод, Франция, тоже. Но с ним я не могу разговаривать так, как с тобой, ибо он постоянно норовит соблазнить меня, сука. А мне порой не хватает простого человеческого общения, без всяких там извращений.
Италия чуть опешил от британской искренности и вытаращился на него. Он привык к его постоянной холодности и скрытости. Да, иногда Артур открывался, становился теплее, чем обычно, но потом возвращал свое хладнокровие. Сейчас он просто обжигал своей искренностью.
Веня привык, что от этого человека изливается какая-то определенная «температура души», и потому не рассчитывал на больший ее «градус». Он знал, насколько Артур мог «разогреться», и чаще это небольшая «температура», если вообще не холод.
Но в эту минуту сэр Керкленд держал его за руку, прижимал ее к своей груди и пылал как никогда ранее.
- Венециано, я завидую тебе, ты хороший, - все говорил он. – Не гони меня, если я останусь один. Прошу.
Италия растерянно закивал ему в ответ. Дар речи потерял.
«Так интересно. Плохие люди не видят своего зла, а вдруг став хорошими – верят, что все еще злы и не видят своего добра…» - Веня улыбнулся.
Он был рад тому, что Артур узрел то зло, которое совершал. И теперь рядом с ним было тепло.
- Ответь мне, чего молчишь? – недоумевал Англия, даже чуть голос повысил.
Италия же засмущался, но рассмеялся:
- Прости, ты удивляешь меня иногда, - все же ответил он. – Я и забыл…
Италия помнил, как раскаивался Керкленд тогда, когда проиграл ему. Плакал в три ручья и просил прощенья. И отныне британец к нему с каким-то благоговейным трепетом относится.
- Да не брошу я тебя теперь, мы же друзья, - уверил его Венециано и, протянув руки, обнял за шею. – Людвиг поворчит немного, но никто не сможет отобрать у меня свободу – я сам выбираю с кем мне дружить.
***
- Германия, тебе там изменяют, - усмехнулся испанец, глядя через бинокль на уединившуюся парочку: Англию с Италией.
- Нет, они просто… просто обнимаются… - Людвиг словно выдавил из себя эти слова, тоже наблюдая за итальянским изменником.
«Прибью же! - про себя злился он. – Когда-нибудь…»
Он уже давненько никого так не ревновал.
- Эй, народ, они расходятся! – воскликнул поляк, указывая на другую парочку.
- Не может быть! – удивился Германия, вновь схватившись за бинокль.
Так и есть: Россия возвращался к ним.
- Это ведь уже не Гил, не так ли? – подскочила и Украина.
Сестры побежали навстречу брату.
- Ваня-Ваня, это ты?! – кричала старшенькая.
Беларусь же не могла за ней угнаться, поэтому бежала позади.
Россия остановился. Приготовился к тому, что его сейчас могут снести с ног и затопчут на радостях.
- Ванька!
Первую поймал в объятия Украину, а Наташка потом обняла их обоих и прижалась к ним. Девушки заплакали.
- Дурак, напугал! – ругала его старшая.
Их обступили остальные. Даже Керкленд был удивлен тому, что Альфред не сцепился с Иваном прямо здесь и сейчас.
«Почему? Неужто передумали?» - понадеялся он, скорее, даже размечтался, наивный.
Брагинский заметил вопросы в глазах союзников, поэтому отстранил от себя сестер.
- Война не окончена, но это будет битва моя и Америки, - ответил он, обведя всех взглядом. – Спасибо… Спасибо всем! Не ожидал, честно. Но сейчас - идите домой. Не вставайте между нами. Мы друг другу дали время на подготовку. Потом он нападет на меня…
- Ясно, - понимающе кивнул Людвиг, но вдруг поджал губы и все же спросил. – А что с Гилбертом?
Россия не сразу ответил на столь болезненный вопрос – второй раз ему приходилось отвечать перед Людвигом за Пруссию.
- Погибает, - вздохнул он.
- Что?! – Германия бесстрашно схватил Ивана за грудки и впился взглядом в его глаза. – Поверить не могу, что из-за тебя он душу отдает…
Брагинский понимал его гнев, потому и не отталкивал.
Наталья же, по своей мужественной привычке «Защитить брата от супостата!», рванула вперед, чтобы с силой оттолкнуть немца, но Ваня вовремя поймал ее за плечи одной рукой и, прижав к себе сбоку, крепко удерживал. Она не стала вырываться – поняла, что Россия не хочет чьего-либо вмешательства. Лишь обняла его и покосилась на немца да надулась, нахмурилась.
Литва даже умилился ревности своей невесты.
«Такая не предаст», - подумал он.
Брагинский бесстрастно продолжил:
- Мы не знали, чем это обернется. Кроме того, это была его воля.
Людвиг неохотно отпустил русского. Он все еще недоумевал.
- Почему он так печется о тебе? – все же спросил немец.
Иван пожал плечами:
- Хотя, нет, знаю, - Россия печально растянул губы в улыбке. – Сказал, что любит. И я верю ему, это многое объясняет.
- Так и сказал?! – Людвиг помнил своего брата-баловня и даже вообразить себе не мог, как бы тот признавался в любви кому бы то ни было.
- Вряд ли бы он шутил, ведь теперь его душу пожирает дьявольский клинок, - Россия вдруг посмотрел на молчаливого, но взволнованного британца.
Тот был безумно рад тому, что война затянулась и теперь у него есть время на относительно спокойную беседу с Иваном.
- Спасибо, ребята, - еще раз поблагодарил их Россия и по привычке погладил своего любимого прибалта – Ториса. – Даже те, кто тут оказался совершенно случайно – я рад. Больше не могу скрываться от самого себя. Я должен сделать…
Тут он поднял глаза на темное небо.
- …Я должен сделать кое-что страшное и неприятное… - его голос дрогнул.
То, на что он решился – терзало его.
- Убьешь Альфреда, да? – не выдержал Артур и спросил то, что беспокоило. – Ты действительно на это решился?
- Разве есть другой выход? – вопросом на вопрос ответил Брагинский, и его глаза блеснули на миг, когда он посмотрел на британца.
«Ты же Россия, придумай что-нибудь…» - хотелось сказать Керкленду, но тут же устыдился.
Ведь совсем недавно он познал тягость той непосильной ответственности, которую от Брагинского требуют окружающие.
- Хорошо, - сдался Англия и сделал шаг к нему. – Я не буду просить от тебя чудес. Но…
Тут он замолчал – загрустил.
- …Но ты надеешься, не так ли? – Россия привык читать подобную просьбу в глазах.
Он не стал дожидаться ответа, отвернулся и пошел, бросив: «Счастливо!»
- Подожди, ты куда? – испугался британец.
«Не исчезай так скоро!» - побежал за ним.
- Домой в Москву. И вы все идите. Здесь больше нечего делать, - коротко ответил Иван, не сбавляя шага.
- Позволь с тобой, мне все равно через Москву, - не отставал Керкленд.
Дыхание перехватывало – боялся. Иван резко остановился, да так, что брит чуть не вписался в его спину носом.
- Артур, послушай, - обернулся Брагинский к нему. – Я понимаю твою тревогу, но иногда мне нужно уединение от всех вас. Не обижайся, но я полечу один!
Керкленд все же обиделся, хотел вспылить.
- Нет, не понимаешь, - сдержался-таки он и нагло прошел вперед русского к самолетам.
В сердце защемило от боли, но он продолжил:
- Я чуть не умер в ожидании нашей встречи. Позволь побыть рядом хотя бы до Москвы. Если не хочешь говорить, то я умею молчать…
Россия всегда… всегда поражался наглости англосаксов. Даже сейчас.
- Я тебя прибью когда-нибудь, - пригрозил Россия, догоняя его и хватая за локоть.
- Всегда к Вашим услугам, - отшутился Керкленд, не глядя на Ивана, но остановился.
А не смотрел, так как горечь накатила.
- Артур… - Россия почувствовал его дрожь.
- Не исчезайте… никогда… Ни ты, ни Альфред… - Англию впервые терзало такое бессилие перед чем бы то ни было.
Он стоял в растерянности, опустив голову. С одной стороны Россия просит покоя, с другой: а вдруг он больше никогда не увидит Ивана?
- Перед смертью не надышишься, - Брагинский вдруг притянул Керкленда к себе и обнял со спины. – Полетишь со мной или же нет: мне все равно готовиться к битве с Америкой.
Несмотря на страшные слова, Артуру стало спокойней в его руках. Его снова объяло странное тепло. И это несмотря на то, что Иван Темный.
- Ты прав, - Англия прислонился к нему плотнее и чуть прикрыл веки. – Но все же дорожишь каждым вдохом, ведь так? Разреши побыть с тобой немного. Прости, если опять беспокою, видимо, не научился я еще не причинять тебе боли…
- Ладно, делай что хочешь, - смирился Иван перед его настойчивой волей и отпустил. – У меня есть еще одно дело перед сбором. Так что – полетели.
Артур с радостью отправился с ним. Да, он знал, что навязался, но было бы грустно потерять его сейчас.
«Между нами слишком многое стоит! – трепетал он, глядя на широкую спину русского. – Я должен вернуть ему долг. А должок-то у меня перед ним немалый, я бы сказал «должище».
Англия споткнулся в узком проходе самолета и чертыхнулся. А потом испугался того, что упомянул нечистого.
«Ох, с каких это пор я таким суеверным стал?» - самого себя спрашивал он.
Брагинский приказал экипажу лететь в Москву.
- С дозаправкой в Красноярске, - пояснил капитан, и Россия кивнул ему.
Экипаж ушел в кабину пилота, а Иван обернулся к своему ненаглядному попутчику.
- Если ты здесь из-за того, что у тебя в кои-то веки совесть проснулась, и вина заставляет преследовать меня, то я уже простил тебя. Или ты мне не веришь? – Брагинский спросил прямо в лоб, словно мысли прочитал.
Керкленда в жар бросило.
- Верю… - твердая воля русского смутила британца, и теперь он не мог связать и двух слов.
- До Москвы и по домам, - бросил Россия и сел в кресло, обнял себя руками, закрылся.
Его поза так и говорила: «Я в домике!»
«Почему он так резок?!» - вдруг разгневался Керкленд, хотел уже высказаться, но что-то его остановило.
«Оглянись и увидишь!» - голос совести громогласно ответил ему и остановил.
Англия затаил дыхание, словно получил удар под дых. Вспомнил свои злодеяния против России: жестокие, коварные, беспощадные, последствия которых сейчас губят душу Гилберта и есть все шансы, что уничтожат и самого Ивана.
«Боже, всё, что я сейчас делаю, говорю: «Прости, виноват…» А еще смею злиться на него за грубость и недоверие! - устыдился Артур и опустился на колени. – Он прощает, но нет мне доверия…»
Он упал ниц, слезы раскаяния застилали глаза. Самолет вздрогнул и развернулся для взлета, из-за чего соленые капли окропили пол.
«Какой же я дурак! Ивана уже так замучили, что сейчас он никому не доверится, ни на что не уповает. Один… совершенно один, даже когда рядом есть кто-то. Так что же тогда его держит и подкрепляет?»
- Артур, встань, не создавай трагедии, ее и так предостаточно, - попросил Темный Брагинский.
Тьма плотно засела в нем, но что-то не давало ей подчинить его полностью и охладить душу.
- Сядь уже, взлетаем, - Иван положил одну руку на подлокотник, другой постучал по соседнему креслу. – А то еще ухом к сидению приложишься.
Англия поднял голову, кивнул и примостился рядом. Сердце забилось сильнее. Самолет взлетал, заложило уши.
- Россия, а все-таки у тебя должен быть секрет твоих побед, - Англия нарушил тишину и даже улыбнулся.
Ему стало тепло. Взгляд же упал на грязные ботинки. Ноги гудели от усталости. Да и все тело тоже ныло.
- Расскажи, мне тоже интересно, - отшутился Брагинский.
- И это не грехи, Россия, - Артур откинулся на спинку и повернул голову в его сторону. – Грехи… они разрушают. Поверь моему опыту. Они топят, а не спасают.
Брагинский вдруг перестал улыбаться, задумался.
- У тебя другой ключ к победе, но ты не признаешься. Знаешь, многие это заметили, но искали его в злодеяниях, а не добродетелях. Все яростно искали и до сих пор ищут. Но все пути ведут к тебе, Россия.
- Правда? Тогда я забыл, куда его положил, - Брагинский ответил так беззаботно, словно он потерял носки, а не что-то очень важное.
Англия сначала поразился его небрежности, но затем умилился его детской непосредственности даже в таком Темном облике – британец рассмеялся в голос.
- Я не удивлюсь, если у тебя вдруг под кроватью будет лежать атомный снаряд! – все еще удивлялся он.
- Ну-ну, я бы эту бомбу поставил в ванную, чтобы извлекать энергию из нее и обогревать воду, - подхватил шутку Россия.
- Жуть!
- За то за газ платить не надо…
- Ладно, ты только это, ключик найди обязательно, хорошо? – попросил Керкленд и закрыл глаза.
- Постараюсь.
- Обнадеживает, - британца накрыла волна покоя.
Артур и забыл, что такое бывает. Как же он был рад, что во всем разобрался.
«Если все закончится благополучно, то я из кожи вон буду лезть, чтобы заслужить доверие Ивана…» - с этой счастливой мыслью он провалился в сон.
Брагинский же, наоборот, потерял покой. Слова британца воодушевили его. Русский не знал ответа на его вопрос, но собирался сделать то, что делал всегда, когда случалась полная задница.
«Как же хорошо, что Альфред дал мне время…» - Иван расстегнул верх плаща, залез под горловину и вытащил свой нательный серебряный крестик, висящий на крепкой нити.
Серебро сильно потемнело.
«Прости, Господи, ты все еще очищаешь меня, а я только и делаю, что грешу…» - Иван поцеловал крест.
***
Керкленда разбудил странный, но приятный аромат. Брит потянулся, не открывая глаз, и чуть опешил: он не в кресле спит, а лежит на чем-то жестком. Перевернулся, открыл глаза и увидел стремительно приближающийся белокаменный пол. На удивление, поцеловался с ним предельно тихо.
«Где я?» - Англия приподнялся на локтях.
Справа от себя обнаружил скамью, с которой и упал, а на ней черный плащ Брагинского, стянутый до пола. Тени слишком живо играли, и Арти посмотрел пред собой: напольный подсвечник и аналой, на котором лежала икона.
Керкленд ошарашено встал на ноги. Еще бы! Только что был в самолете, теперь в храме, а перед ним икона Божьей Матери. Как же печально ее лик смотрел на Артура, казалось, что вот-вот заплачет. Душа англичанина содрогнулась: «Зачем предавал Небеса?»
Он испугался настолько, что если бы сейчас предстал перед Страшным Судом, то просто бы сгорел от стыда и ужаса перед Святыми.
- Прости меня, Дева Мария, - он никогда так не трепетал перед Небом, как сейчас. – Грешен…
Он даже зажмурился, но что-то заставило его осмотреться.
В воздухе витал приятный запах восковых свечей и ладана. А в центре зала перед крестом на коленях стоял Россия и молился.
- Темный в храме… - опешил Англия.
Но теперь он понял, о каком срочном деле говорил Брагинский.
«Интересно, о чем молится?» - Керкленд знал, что подслушивать грешно, но… такова его противная натура.
Подкрался, прячась за колоннами и высокими подсвечниками, благо никого другого не было в храме. Подслушал с середины.
- …Я всегда прихожу раз за разом, как блудный сын. Прости, растерял твои дары, не справиться мне с Грехом и Князем. Не дай исчезнуть. Выручи, даже если я откажусь от помощи. Просто помоги, мне не на кого больше положиться. Я искал друзей, но приобрел врагов. Если паду духом, спаси. Если обманут – разоблачи. Мне одному не справиться с Грехом, поэтому я и молю…
Артур не стал больше слушать. Совесть закрыла ему уши. Вышел из храма на мороз. Да, в России сейчас не жарко. Керкленд осознал кое-что важное: не бывает атеистов в окопах под огнем. Но не в этом суть.
«А всегда говорил, что его лучшие друзья армия и флот, лжец, - усмехнулся лукавый союзник и вернулся в храм за плащом Ивана, ибо замерз. – Надежда его питает. Надежда на благодать свыше…»
Но не успел и шага за порог ступить, как натолкнулся на Темного Брагинского. Казалось, что тот стал чуть светлее…
- Пошли, прогуляемся, мне нужно развеяться, - развеселился Иван, накинул свой плащ на плечи англичанина, схватил за руку и потянул за собой.
Артур удивился, ведь совсем недавно тот прогонял его, а теперь они вышли на улочку. Людей было мало. Свежий снег хрустел под ногами, а мороз щекотал лицо и руки.
- Знаешь, пожалуй, я расскажу тебе один секрет, - откровенничал Иван, сжимая руку британца.
«Есть слёзы на чудотворных иконах,
Есть слёзы почти как вода,
Есть звёзды для декораций в салонах,
И те, что на небе всегда…» - умиротворенно запел он, заглянув в витрину богатого магазина, но лишь на мгновение.
Парни продолжили свой путь по улицам мегаполиса.
«Есть каждый час, исполненный смыслом,
Есть нервная суета.
И кто-то уйдёт, а кто-то станет под пули,
Но не предаст…» - напевал он, и его слова проникали в самую суть Артура.
Не смел перебивать. Ему открывались самые сокровенные мысли и чувства Ивана. Уже это ценилось им.
«Есть красота, подвластная времени,
И вечная красота.
Но нас подведёт наше слабое зрение,
А тёмный инстинкт предаст…» - Россия остановился на развилке дорог и свернул в заснеженный парк с ледяными скульптурами.
«Есть вспышки, что длятся доли секунды,
Есть свет, что будет всегда,
Есть просто друг и есть друг, который
Никогда не предаст…»
Брагинский приложил руку к груди, и Англия заметил душевную муку на лице Ивана, но он принимал испытания с таким блаженным видом, что и не подумаешь, сколь тяжел его личный крест, тем более, если нести его не совсем правильно.
Но Иван таков: не ищет легких путей.
«Есть счастье лишь на пару мгновений,
И горе, что будет всегда.
Одно утешение - друг, который
Никогда не предаст…»
Россия вдруг остановился, отпустил Керкленда и простер руки:
«Он в небе широком и вольном!
И если случится беда,
И станет вдруг нестерпимо больно,
Он никогда не предаст…»**
Ваня неторопливо опустил руки; на самом деле ему хотелось зарыдать от тяжести своих грехов, несчастий, неприятного решения по поводу Альфреда. Да что там зарыдать – закричать хотелось, да так, чтобы земля дрогнула. От всей души.
Пусть он и сдержался, но Артур пропустил его «крик» через себя и чуть не оглох. С тех пор, как Россия простил его, негодяя, Керкленд стал видеть и пропускать через свое сердце то, что ему раньше было недоступно.
«Удивительно! Те, кто говорили, что понимали чувства России… в общем, я думал, что для этого нужно обладать каким-то даром или же считал враньем, - задумался Англия. – И кто мне это говорил? Точно, Гилберт! Вот о какой любви он говорил, о некой таинственной связи… Я тогда злился из ревности и не понимал, о чем это он вообще. Но вот она! Связь, которая открывает тебе глаза на самые тонкие струны, и ты уже слышишь не отдаленный звон, а целую музыку - отражение души. И она, как и музыка бывает разной: радостной и печальной, спокойной и тревожной, воодушевленной и унылой.
Уму непостижимо! Я и не думал, что люди могут быть близки именно так: просто слушать и понимать саму душу, тем более такую... русскую…
Я прожил так много лет, но на такие возвышенные отношения никогда в жизни не поднимался. Это… это ни с чем телесным не сравнить: пожрать, поспать, потрахаться – ничто с тем, как умеет радоваться и петь душа. И…»
Керкленда объяла небывалая легкость, что-то светлое наполняло да наполняло его, хотелось даже сказать: «Довольно, а то улечу и сгорю!» Только брит об этом подумал, как тепло отпустило его. После тех тревог и мучений – духовный свет показался лавиной счастья.
- Так вот они какие, плоды духа, - он положил одну ладонь к себе на грудь, другую – Ивану. – Плоды тела же – ненасытные.
- Да, но, к сожалению, чаще именно весы плодов тела перевешивают, - согласился Россия и посмотрел на руку британца.
Она дарила тепло, несмотря на мороз. Взгляд русского скользнул вверх по руке, по складкам темного плаща, затем остановился на светлом лице Артура.
- Будь моим другом, я всегда хотел этого, - Россия никогда не терял возможности подружиться, в который раз-то…
Раньше Керкленд лишь смеялся над ним или же недоумевал, думая: «Совсем дурак, что ли?»
Сейчас он бы расплакался, но потратил последние слезы на раскаяние.
«Ему это удалось, - поражался Арти, прижимаясь к нему и обнимая за бока. – С ума сойти! Он так долго бился-бился через стену непонимания ко мне. А когда надежда была уже потеряна, и он собрался уйти, я почему-то сам ее разбил. Так и есть – друг может лишь стучаться и молить, а открыть двери может только тот, кто внутри. Он молодец, достучался до дверей моего сердца, но, сволочь, когда стал уходить, заставил побегать…»
- Я Богу не соперник, но теперь претендую на первое место среди изменчивых, - заулыбался Керкленд, притираясь лицом к плечу Ивана. Тепло.
И ни одна паскудная или пошлая мыслишка даже не промелькнула в их головах…
«Я покинул болото безнадежности, но как скоро снова провалюсь в него? – задумался Россия, прижимая к себе столь долгожданного друга. – Артур прав. Люди, страны, все мы – изменчивы, непостоянны…
Гилберт, держись, я что-нибудь придумаю!»
***
Альфред места себе не находил: он торжествовал из-за того, что теперь может всерьез взяться за Россию, без лишних колебаний со своей и его стороны. Он нестерпимо жаждал этой схватки, готов был устремиться прямо сейчас к своему сопернику, но самолеты, танки и провизия не может просто взять, и появиться там, где нужно. Да и его солдаты тоже. Время… время…
Как же Джонс раздражался, ненавидел ждать – хотелось всего и сразу. Злость его так ослепила, что срывался на своих подчиненных по поводу и без такового. Даже ударил одного, да так, что чуть не прибил силищей своей. Терял самообладание.
«Так, соберись! Чего это ты так разошелся, а? – самого себя ругал Альфред, сжимая кулаки. – Это все Иван! Мог бы сразу с этого и начать! Только время потеряли, прятался от меня, как последний трус, за спиной как живых, так и мертвых – прусса этого проклятого. И не сидится же ему в загробном мире! Лезет в дела живых, вот и получил по заслугам…»
Альфред зашел в свои апартаменты, чтобы собраться с духом и успокоиться.
Вошел, закрыл дверь, и только поднял голову, как заметил Темных гостей: Гордыня, Зависть и Обжорство расположились на небольшом диванчике, словно они тут уже давно ждали Америку – лукаво улыбнулись ему.
Гордыня был в облике Ивана и сидел посередине между двумя другими Грехами, откинувшись назад и сложив ногу на ногу. Обжорство был по правую сторону от Князя, Зависть – по левую; оба подперли подбородки руками, облокотившись о подлокотники дивана, каждый со своей стороны. Они имели облик самого Альфреда и походили на близнецов, но у Зависти взгляд был надменным, злым, отталкивающим, вечно недовольным, как у Сердцееда, отметил как-то Джонс. У Обжорства – голодным, жадным, хищным, как у лютого зверя.
Альфред чуть опешил от такого тройного сюрприза. Замер, насторожился.
- Не бойся, - ответил ему Князь и подался вперед. – Мы пришли поддержать тебя, наставить, если нужно.
- О, правда? – рассмеялся Джонс, но настороженность не утихла.
Не верил им. Уже настроил себя на то, что ему нужна от них только сила и ничего личного.
- Да, - Гордыня поднялся с дивана и направился к взволнованному парню. – Я дам тебе столько сил, сколько ты и вообразить не сможешь.
Князь знал о его желаниях, потому усмехнулся и продолжил:
- Готов ли ты ради силы пойти на многое?
«Опасность!» - где-то в глубине души Америки раздался маленький огонек и кричал неутомимо.
«Меня на что-то разводят… - догадался Ал и прищурился, не спешил с ответом. – На уговор…»
Зависть и Обжорство вышли из неподвижности и переглянулись. Америка предположил, что они разговаривали между собой мысленно, но о чем, он не ведал. Князь на мгновение покосился на них, словно слышал их безмолвную беседу, но вернул свое внимание к «покупателю».
- А что ты еще можешь предложить помимо силы? – Альфред решил оттянуть время, ну, или обговорить некоторые пункты сделки с Дьяволом.
- О, я тебе могу показать свой прайс-лист! – оживился лукавый с мастерством и прозорливостью опытного маркетолога. – Чего ты еще желаешь?
В его руках появился свиток, который он протянул немного удивленному Америке.
- Можешь взглянуть, - продолжил мастер лжи. – Вдруг что-то еще заинтересует.
Искушал.
- Нет-нет! – растерялся Америка, отталкивая злосчастный свиток.
- Значит, только силу? – уточнил Князь, словно подвел итог.
«Точно! Если я скажу «нет», то лишусь того, что уже приобрел!» - вдруг испугался Ал.
- Сила силой, но мне нужна победа над Россией, его порабощение навеки веков, - собрался парень и говорил твердо. – Только тогда я смогу с тобой договориться.
- Хорошо, договорились, - подытожил Князь.
Вся дьявольская троица злорадно улыбнулась, и растворились в воздухе.
«Договорились-таки…» - Америка почувствовал себя обманутым.
На душе стало как-то холодно, словно кто-то взял, да свет приглушил. Сердце замерзало…
«Не время унывать, меня ждет битва! Когда завоюю Ивана, переделаю мир так, как я захочу!» - попытался он воодушевить себя подобными мыслями, но на душе не становилось легче. Напротив, беспокойство набирало обороты, а тяжесть каменной грудой легла на сердце.
«Если… если произойдет страшное… то, клянусь, Россия, я утащу тебя за собой… - Альфред закрыл лицо руками и заплакал от безнадежности. – Я не буду там один! Я не позволю тебе быть выше меня! Я утащу тебя в Ад за собой! Я не пожалею тебя так же, как и Князь никого не жалеет…»
---------------
* Flёur – «Маленький принц».
** Flёur – «Друг, который никогда не предаст».