XI. Случай двойственного сознания - М. Z. норм.; F. L. - гомосексуалистка и художница

М- Z., особа истерическая, склонная к приключениям и вольной жизни, однажды в одном университетском городе была забавы ради загипнотизирована студентами и проявила себя „превосходным медиумом". Затем она уехала в Париж, где обращалась то к спиритам, то в парижских госпиталях к врачам из школы Charcot. Спириты и телепаты сделали из нее ясновидящую, способную предсказывать будущее и яко бы отгадывать, что люди делают на дальнем расстоянии. В госпиталях ей, как истеричками Charcot, пользовались только для демонстраций и объявили неизлечимой; в то же время разные антрепренеры эксплуатировали ее в качестве телепатического вундеркинда, и она на подмостках зарабатывала большие деньги, которые тотчас же растрачивала.

Вследствие систематического злоупотребления ея истерическим сомнамбулизмом, последний все чаще стал проявляться самопроизвольно.
1. Часто, особенно ночью, у нея появлялись самопроизвольные сомнамбулически-истерические припадки, длившиеся 2—3 дня, и пробуждалась, не имея ни малейшего представления о том, что она в таком состоянии делала. Она вставала, говорила, взбиралась, как обезьяна, на подоконники, крыши и решетки, но никогда не падала,
2. Кроме того она подвергалась самопроизвольным истерическим (истерико-эпилептическим) припадкам, во время которых, потеряв сознание, внезапно падала, рвала на себе платье и волосы, царапала себя и затем вставала, лазила и т. д.

Однажды во время разговора на улице она вдруг потеряла сознание и очнулась чрез 3 дня на том же пункте своих размышлений, не зная, что с нею творилось в течение 3 дней. К „этим 3-дневным блужданиям" мы еще вернемся. Врачи ни разу не сумели воздействовать на ее истерические припадки (2). Назовем обычное ее бодрствующее состояние М. Z. сомнамбулическое F. L.
Благодаря такому непрерывному злоупотреблению ее мозгом со стороны жадных до чудес спиритов и врачей, — от суждения о действиях которых лучше воздержимся,— М. Z. становилась все нервнее, капризнее, раздражительнее и, вследствие истерических своих припадков (1 и 2), все менее способнойзарабатывать средства к жизни. Она вернулась к своей семье и направлена была ко мне для лечения.

Это было существо маленькое, хрупкое, около 30 лет, с взглядом пронизывающим, вдруг делающимся неподвижным, существо необыкновенно капризное и своенравное, с цыганским характером, вполне поддающееся импульсам минуты и вместе с тем довольно интеллигентное. Занималась она всевозможными делами, но ничего не делала путного, больше всего любила свою свободную парижскую жизнь, довольно ловко выполняла некоторые работы, но без надлежащей выдержки, и, смотря по обстоятельствам, выступала особой то очень скромной, то очень претенциозной. С трудом решилась она подвергнуть себя суггестивному лечению, полагая, что ничто ей больше не поможет. Я должен был сначала объяснить ей, что это лечение совсем не то, что гипноз в парижской Salpetriere.

Мне тотчас же удалось ввергнуть ее в сомнамбулическое состояние; я завязал с нею диалог и усилия свои прежде всего направил на преодоление сомнамбулизма и истерических .припадков. Впрочем, очень скоро обнаружилось, что в сомнамбулическом состоянии вырабатывалась вторая личность — назовем последнюю F. L., — которая говорила о себе в третьем лице и знала то, чего не знала М. Z. — F. L. была художница, страстно обожавшая луну и по ночам чувствовавшая к ней влечение. В половом отношении F. L. видимо была гомосексуалисткой и влюблялась в женщин, тогда как М. Z была особой сравнительно нормальной с легкими садическими порывами (охотно кусала до крови своего любовника). Некоторыми повторными вопросами мне удалось отчасти установить, что она делала в Париже в течение тех 3 дней, которые исчезли из сознания М. Z. Но ответы свои она давала медленно и с усилием. Подобно г-ну N. (см. выше случай Naef'a), ей с трудом лишь удавалось вновь ассоциировать некоторые положения из сомнамбулического своего состояния, чем вновь иллюстрируется характер диссоциации мышления во сне. По ея словам, она спала в одной кровати с „Анной Т.", с которою отдавалась лесбосской любви, была в одном сомнительном обществе в Латинском квартале, затем на улице С, у рисовальщика цветов Дюрана, у которого сама рисовала цветы, и т. п. В лесбосской любви она призналась не сразу, но с блаженным видом и в эйфорическом настроении.

Затем, когда я решительно заявил, что М. Z. и F. L.— одно и то же лицо, что то, что делает F. L.—сплошной вздор,— что отныне она по ночам должна спокойно спать,— что я запрещаю F. L. ночью блуждать,— она пришла в возбуждение, стала сопротивляться, говорить о своей обожаемой луне и т. д. Тогда я сделал попытку внушить F. L. (сомнамбулистке), что по пробуждении она, как М. Z., вспомнит все, что открыла или рассказала мне во сне, как F. L. Но вскоре я вынужден был отказаться от этой попытки,— больная сильно заволновалась, получила головную боль, с нею почти сделался истерический припадок, и я быстро потерял бы свое влияние. М. Z., очевидно, была пристыжена и эмоционально сильно задета всплывавшими в сознании воспоминаниями, особенно гомосексуального свойства. В виду сего я немного позднее сделал попытку изложить это дело М. Z. на яву. Вначале она пришла в такие возбуждение, что я решил сексуальной темы лучше не затрагивать. Она-де никогда не занималась рисованием, все это глупости и т. д. Но позднее, значительно поправившись, она однажды сама заявила мне, что теперь туман кое-где пред нею проясняется. У нея-де имеется одна фотография ее собственной персоны, которая для нее всегда была загадкою. Она изображена на ней в блузе, перед мольбертом, с кистью и палитрою в руке. Но она абсолютно не помнит, чтобы ее когда-либо сфотографировали в таком костюме; она никогда-де не занималась рисованьем и абсолютно не понимает, как эта фотография попала в ее руки, но, однажды нашедши ее в своем кармане, должна была в ней узнать себя. Дело, повидимому, должно находиться в связи с тем, что я сообщил ей из рассказа F. L. Действительно, на следующий день она принесла мне фотографию художницы. Все было верно! На фотографии взгляд ее был довольно неподвижный.

Несколько возбужденная моими опытами, больная ночью получила сомнамбулический припадок. На следующий день она, испуганная, явилась ко мне и заявила, что ночью она, повидимому, в одной сорочке вышла из комнаты на улицу, ибо дверь оказалась раскрытой и все было в беспорядке, когда она утром проснулась, очень усталая, на полу с грязными ногами. — Затем в гипнозе она (F. L.) тотчас же рассказала факты, забытые М. Z. Была лунная ночь (это было верно). Луна привлекла ее к себе. Она в сорочке направилась по перилам лестницы и затем вышла на луг созерцать обожаемый месяц.

Теперь мне все становилось яснее, что экспериментирование было бы в данном случае очень интересно, но для больной вредно. Я охотно подверг бы проверке пресловутые ее телепатические способности, но предпочел лучше воздержаться от такого опыта, ибо для этого мне как раз понадобилась бы F. L. Долг же мой заключался в противоположном, — в том, чтобы подавить F. L. и с помощью нормального сна вернуть здоровье М- Z. В действительности, как может сохранить здоровье человек, и во сне, и на яву проявляющий духовную активность! Подобно этой бедной жертве экспериментаторского рвения и любопытства студентов, спиритов и врачей, такой человек в руках бессовестных людей должен сделаться нервным, раздражительным, неспособным к труду,— словом, истери-ческой куклой в руках бессовестных людей. Предыдущие мои опыты, однако, были необходимы, ибо они дали мне ключ к раскрытию двойственной жизни больной.

С того времени я перестал давать ей неприятные приказы, гомосексуальной темы более не затрагивал и искренним, участливым отношением старался завоевать доверие сомнамбулистки F. L
Кстати, гипнотизировал я ее по системе Wetterstrand'a в той же комнате с другими больными и внушения нашептывал ей на ухо (как всегда делаю).—Я говорил F. L. любезности и дружески излагал ей свои научные воззрения; она-де (F. L.) знает о М. Z., тогда как М. Z. ничего не знает о F. L. И вот обе они живут в одном и том же мозгу, и бедный мозг гибнет от этой двойной работы. Я апеллировал к великодушию F. L-; она-де должна пожертвовать собою, дабы осталась одна здоровая М. Z. Она должна бросить свои мечты о луне, спать и т. д. Дружескими увещаниями я добился от F. L. соответствующего обещания. Затем я запретил соскакивать во сне с кровати, вообще ворочаться на постели, внушил на ночь глубокий, вполне спокойный сон и т. д.
Следствием было постепенное успокоение. Правда, наблюдалось еще несколько легких сомнамбулических припадков, но из комнаты больная не выбегала больше ни разу, а через несколько недель прекратились и эти припадки. В то же время М. Z. заметно поправлялась. Вновь появились аппетит и способность к труду. Изменчивые настроения (грусть, раздражительность и т. д.) исчезли. Словом, чрез 2 месяца М. Z. оказалась в состоянии поступить на должность к одной старой даме. С тех пор (3 месяца) она, повидимому, совершенно здорова и женщине, у которой прежде жила, написала, очень довольная и счастливая, о своем исцелении после долголетней болезни. С тех пор я не получил о ней никаких известий, так как однако она конституционально-наследственная истеричка, исцеление вряд ли было продолжительно.

Эгот случай, правда, не такой рельефный, как случай г-на N. с его австралийской поездкой, тем не менее и он довльно поучителен. Он подтверждает положение, которое я предложил бы формулировать следующим образом:

На яву человек ничего или почти ничего не знает о своей жизни во сне. В сомнамбулическом состоянии или же во сне он, наоборот, обыкновенно знает о своей жизни на яву. F. L. знала о М. Z. и говорила о ней, как о „второй F". Но это знание отрывочное, парекфорированное, сонное.— О своих действиях и помыслах, как в сомнамбулическом состоянии, так и на яву, сомнамбулист знает лишь отдельные, наполовину галлюцинаторные образы, следующие друг за другом дисоциированно, точно в тумане, тогда как автоматическая деятельность инстинктов одна остается хорошо ассоциированной. Для последней должно, следовательно, допустить „третье", более животное сознание, находящееся преимущественно в связи с деятельностью второстепенных мозговых центров, тогда как сознание во сне есть исключительно результат парекфорированной деятельности большого мозга. В сомнамбулическом состоянии F. L. была проворна, как кошка, лазала по перилам лестницы и производила гимнастические эволюции на головокружительных высотах (как ей часто рассказывали), тогда как М. Z. была особой очень осторожной и боязливой.