ДЕТЕРМИНИЗМ И СВОБОДА ВЫБОРА: «СНЯТИЕ» ПРОБЛЕМЫ

 

Именно механизм сверхсознания на базе объективной детерминации поступков присущими каждому из нас генетическими задатками и условиями воспитания, порождает не требующее доказательств субъективное чувство личной ответственности за свои действия, то есть потребность вновь и вновь спросить себя: а прав ли я, поступая таким образом?

Способность сомневаться в обоснованности своих поступков, способность анализировать их возможные последствия, способность соотносить эти последствия с системой ценностей, которую человечество формировало на протяжении всей своей истории («Совесть есть память общества, усвояемая отдельным лицом»,- сказал Л. Толстой), представляет внутренний механизм, объективную реальность субъективно ощущаемой свободы выбора. Отказ от такой самооценки, бездумное копирование моделей поведения, заимствованных исключительно в своем ближайшем окружении, есть тоже выбор пока мы ведем речь о психически здоровом субъекте. О важности воспитания способности всестороннего анализа своих поступков хорошо написали супруги Л. и Б. Никитины: «Мы стремимся воспитать ребенка так, чтобы в сложных случаях он научился действовать не из страха или какой-то выгоды, не по принципу «наших бьют!» и не потому, что «хочу, чтобы было по-моему!», а по справедливости. Чтобы умел оценить каждую ситуацию, решить, кто прав, кто виноват, на чьей стороне выступить» [Никитина, Никитин, 1979, с. 7].

Вместе с тем способность к самоанализу может обернуться и рефлексией, бесконечным перебиранием доводов «за» и «против».

«...Когда Левин думал о том, что он такое и для чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал спрашивать себя, об этом, он как будто знал, и что он такое и для чего он живет, потому что твердо и определенно действовал и жил; даже в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил, чем прежде.

...Рассуждения приводили его в сомнения и мешали ему видеть, что должно и что не должно. Когда же он не думал, а жил, он не переставая чувствовал в душе своей присутствие непогрешимого судьи, решавшего, который из двух поступков лучше и который хуже: и как только он поступал не так, как надо, он тотчас же чувствовал это» [Толстой, 1955, с. 856].

Разумеется, этот «непогрешимый судья» не был задан Левину от рождения, его сформировала вся предшествующая жизнь героя, начиная с раннего детства. Но человеческий мозг при выборе поступка далеко не всегда производит анализ всех альтернатив, припоминает все доводы в пользу того или иного решения, все примеры аналогичных ситуаций, пережитых самим субъектом или другими известными ему людьми, как правило, он не в состоянии взвесить все возможные последствия предстоящих действий. Для такого рассудочного анализа очень часто просто не хватает времени. И потребность, устойчиво доминирующая в структуре данной личности, диктует свое решение, которое воспринимается субъектом как «веление совести», «зов сердца», «внутренний судья».

По-видимому, деятельности сверхсознания и сопутствующим этой деятельности эмоциям принадлежит важная роль в процессах трансформации объективных потребностей развития общества в личностные установки субъекта, в мотивы его поведения. Представление о прямом переходе потребностей общества в мотивацию индивидуального поведения его членов путем логического осознания этих потребностей вряд ли соответствует действительности. Как справедливо подчеркивает венгерский философ Л. Гараи: «... детерминанты, вытекающие из общественного бытия, опосредствованы не индивидуальным сознанием (или самосознанием), а независимыми от него фундаментальными для психологии явлениями - потребностями, интересами и т. д.» [Гараи, 1968, с. 24]. Выше мы говорили, что «велением совести», «внутренним судьей» служит социальная норма, глубоко усвоенная субъектом и перешедшая в сферу неосознаваемого психического. Однако такому переходу, по-видимому, подлежат только нормы, сохраняющие свое значение для человечества на протяжении чрезвычайно длительного времени. Этим высшим ценностям должно быть обеспечено надежное хранилище от превратностей и противоречивости сиюминутных влияний. Массовое «промывание мозгов» не раз в истории демонстрировало свою эффективность, в короткие сроки склоняя широкие круги населения к следованию за реакционными лозунгами. Искаженное таким образом сознание отступало на второй план перед распаленными инстинктами вседозволенности. Но всегда оставались люди, способные противостоять «освобождению от химеры, называемой совестью» и прислушивающиеся к ее голосу.

Неизменно подчеркивая классовую обусловленность моральных норм, марксизм не приемлет нравственного релятивизма. Классовое (если речь идет о классах, представляющих прогрессивные тенденции исторического развития) не противоречит общечеловеческому, не совпадает с ним. Характерно, что прогрессивные для своего времени силы неизменно выступали с идеалами равенства, братства, достоинства и ценности каждой отдельной личности. Напротив, реакционеры всех мастей, преследуя свои классовые интересы, упорно апеллировали либо к подсознанию (к сфере примитивных инстинктов, тенденций самосохранения, страха, беспомощности), либо к эгоистическому рационализму, к расчету, к заключениям типа «а что я могу сделать?», «сила солому ломит» и т. п. Альтернативой «зоологического индивидуализма» в подобных случаях обычно выступали не самоценность и достоинство личности, а культ «массы», предполагающей ее слепое следование за авторитарным вожаком.

Вот почему понятие «общественного» остается бессодержательным, пока мы не уточним его историческую ценность. «Поступок считается нравственным, если его мотив соответствует требованиям долга... Долг требует подчинения личной воли общественной воле» [Бандзеладзе, Гаприндашвили, 1971, с. 136]. Здесь необходимо уточнить: о долге перед кем идет речь и что из себя представляет «общественная воля»? «Общее благо идет впереди личного» - таков был один из двадцати пяти пунктов нацистской программы, принятой в 1920 г. в Мюнхене. [Нуйкин, 1971, с. 198]. Общее общему рознь.

Должны ли быть осуждены нацистские судьи, исполнявшие законы третьего рейха? - спрашивал Стенли Креймер в фильме «Нюрнбергский процесс». Не с точки зрения победителей (тогда зачем процедура суда?), а в контексте закономерностей существования и развития человеческой цивилизации. И как мы помним, интуиция художника подсказала Креймеру наиболее убедительное опровержение формально безупречных доводов адвоката: решающее слово режиссер предоставил не судье, но одному из обвиняемых.

То, что сегодня встречается как желаемое исключение (заметим, что ответ обвиняемого в «Нюрнбергском процессе» - это скорее «ход» режиссера, чем реальный поступок бывшего нациста), должно стать естественной нормой у людей будущего. «... При человеческих отношениях наказание действительно будет не более как приговором, который провинившийся произносит над самим собой... В других людях он, напротив, будет встречать естественных спасителей от того наказания, которое он сам наложил на себя...» [Маркс и Энгельс. Сочинения, 1955, т. 2, с. 197].

Психика человека - продукт человеческой истории, его социального бытия. Она дважды детерминирована системой общественных отношений, потому что человек вырастает в общественной среде и потому что он присваивает опыт предшествующих поколений. Но преемником и носителем этих социальных влияний является материальный телесный орган - мозг, который работает по присущим ему законам, доступным познанию не менее других законов природы. Чем полнее и глубже мы познаем законы нашего собственного поведения, тем эффективнее окажутся средства формирования и совершенствования личности, методы обучения, воспитания и перевоспитания. Подобно другим достижениям науки успехи человековедения могут быть использованы и в прогрессивных и в реакционных целях: для гармонического развития духовно богатой, творчески активной личности или для массового производства живых роботов.

Будем оптимистами и ограничимся только первым вариантом. Не таит ли и он потенциальной угрозы дальнейшему развитию цивилизации? Что если психологи будущего станут с самыми лучшими намерениями формировать идеальных людей в соответствии с исторически ограниченным представлением авторов об этом идеале? А потом выяснится, что идеал-то несовершенен, что в «модели» гармоничного человека предусмотрено далеко не все? И пойдут по миру идеальные люди, не выдерживающие испытания Будущим...

Скажем прямо: такая опасность человечеству не грозит. Не грозит потому, что природой наложен запрет, подобный запрету на изобретение вечного двигателя или на определение скорости электрона одновременно с его положением на орбите. Этот запрет - наличие сверхсознания, принципиальная невозможность произвольного вмешательства в механизмы творческой деятельности мозга. Человека можно лишить жизни или рассудка, но полностью запрограммировать его мышление и его поведение нельзя. И в этом, материалистическом смысле его психика обладает свободой развития, которую можно устранить разве что вместе с жизнью.

Итак, сверхсознание есть особый механизм высшей нервной (психической) деятельности, с помощью которого биологическая, а затем социальная эволюция «сняла» противоречие между объективной детерминированностью человеческой психики и необходимостью субъективно ощущаемой свободы выбора как обязательного условия развития личности, обогащения и возвышения присущих ей потребностей. По своему функциональному назначению этот механизм может быть сопоставлен с ролью мутаций в прогрессивном развитии живой природы от простого к сложному, имея в виду не лучшее приспособление к внешней среде, не повышение устойчивости (способности к самосохранению), но такое усложнение внутренней организации, которое позволяет живым существам осваивать новые, ранее недоступные сферы окружающего мира.

Уже на этом уровне возникновение принципиально новых живых существ с возросшими и расширившимися функциональными возможностями являет нам синтез детерминизма и свободы. Процесс биологической эволюции в одно и то же время «несвободен» по отношению к естественному отбору и относительно «свободен», независим от среды, в смысле изменчивости, вариабильности, новизны подлежащего отбору материала.

По справедливому утверждению К. А. Тимирязева творческая деятельность мозга подобна «творчеству природы». Эта деятельность несвободна по отношению к действительности, ибо она должна быть адекватным, объективно верным отражением действительности, независимо от того, идет ли речь о научных теориях или о произведениях искусства. Вместе с тем только известная свобода процесса формирования научных гипотез и художественных замыслов от давления ранее накопленного опыта создает возможность развития и совершенствования человеческой культуры.

Наконец, на уровне социального поведения человека мы еще раз встречаемся с диалектически противоречивым единством детерминированности и свободы. Поведение человека, принимаемые им решения, его поступки в решающей мере детерминированы условиями его индивидуального развития, его воспитания, включающего всю сложную совокупность исторических, экономических, классовых, национальных и т. п. факторов. Социальные требования к субъекту не только многообразны, но и противоречивы: семья может требовать одно, ближайшее окружение (неформальная референтная группа) другое, а интересы общества- третье. В конечном счете продуктивно то поведение, которое соответствует тенденциям социального прогресса, причем эти тенденции далеко не всегда совпадают с ранее сложившимися нормами, усвоенными субъектом. Вот почему его отношение к нормам с самого начала должно быть творческим с той степенью критичности, которая необходима для любого творческого процесса.

Таким образом, анализ высших и наиболее сложных проявлений психической деятельности человека привел нас не к решению проблемы детерминизма и свободы выбора, а к «снятию» этой проблемы как неправомерно поставленной. Поведение человека равно как и его мышление в той мере, в какой они являются творческими, детерминировано вероятностно (до конца не предсказуемо) на стадии генерирования вариантов и более жестко - на стадии отбора. Функция отбора принадлежит сознанию, отражающему реальную действительность с учетом личного и, главным образом, исторического опыта человечества. Сознание производит этот отбор, руководствуясь двумя критериями: 1) наличием актуальных потребностей (в которых репрезентированы и потребности общества), 2) возможностью их удовлетворения с помощью всей суммы средств, доступных данному человеку данной эпохи (социальной группы, класса и т. д.) и в соответствии с нормами, существующими в данной социальной среде. Неполная, лишь частичная осознаваемость потребностей ведет к тому, что сознание преимущественно занято средствами, вооружением и нормами удовлетворения потребностей.

Вот почему прямая апелляция к сознанию представляет малоэффективный метод воздействия на поведение. Впрочем, сказанное ни в коей мере не означает принижения роли сознания в формировании человеческой личности, если рассматривать сознание как путь к сфере потребностей и мотивов через средства их удовлетворения и при содействии эмоций, в процессе удовлетворения возникающих. В сущности любое воспитание есть формирование системы потребностей воспитуемого: их набора, иерархии и норм их удовлетворения. А уж какими будут набор, иерархия и нормы - зависит от воспитателей.