КРЕЩЕНИЕ НЕБОМ

 

Прошел год, и в альплагере «Ала-Арча» вновь появил­ся Галкин. Вслед за ним накатила вся команда «Буре­вестника», команда парашютистов во главе с Петриченко, что само по себе могло свидетельствовать о характере той программы, которую наметили для себя участники этой новой экспедиции на Памир. Экспедиция 1967 года каза­лась теперь разведкой, не более. В заявке — восхождение с разных сторон на пик Ленина. Массовый десант пара­шютистов на отметки «6100» и «7100». Затем перебази­ровка на Фортамбек. Десант группы парашютистов-альпи­нистов на Памирское плато с последующим восхождением на пик Коммунизма.

Ребята понесут наверх титановую капсулу с посланием к молодежи будущего. Эта капсула будет оставлена в вер­шинном туре на высочайшей точке советской земли, на от­метке 7495 метров. Там сказано:

«ЦК ВЛКСМ. Молодежи XXI века. Вскрыть в 2018 году.

Дорогие друзья!

Мы не знаем, кто вы — студенты или ученые, рабочие или хлеборобы, — нам ясно одно: вы — представители советской молодежи, представители Ленинского комсомо­ла, который всегда в пути, всегда творит, дерзает, сози­дая новое общество. Через время мы протягиваем вам руки.

Нас разделяют полвека. Наверное, вы сильнее нас, больше знаете, обладаете более совершенной техникой. Но мы с вами из единой связки поколений. Мы, альпини­сты, любим горы, любим нашу великую Родину — Союз Советских Социалистических Республик так же горячо, как вы...

...Вам, поколению 100-летия комсомола, мы завещаем все свое духовное и материальное богатство, вам передаем негасимую искорку революции, несите ее дальше, в века...

Стоя здесь, на вершине, мы думаем о вас — о тех, кто продолжит наше восхождение к вершинам коммунизма...»

Как и в прошлом, 1967 году, экспедицию проводит московский «Буревестник» Но каждая горная республи­ка может послать своих полномочных представителей, лучших альпинистов-высотников. От Киргизии пригла­шаются мастера спорта, лаборант политехнического ин­ститута Анатолий Тустукбаев, столяр художественных ма­стерских Владимир Кочетов, кандидат в мастера спорта, слесарь-монтажник строительства Токтогульской ГЭС Анатолий Балинский и перворазрядник, инженер-гидро­геолог Евгений Стрельцов. Работа найдется каждому. Будет испытываться прочность купола новых альпинист­ских парашютов. Изучаться возможность приземления с разных высот. Будет проведен ряд медико-биологических исследований, что наряду с чисто спортивными задачами сделает экспедицию мероприятием еще более увлекатель­ным и полезным. Кстати, в той семерке, что будет сбро­шена на Памирское плато, есть вакансия. Так что, если кто...

Намека было достаточно. Еще бы, прыгать-то на Па­мирское плато! Этот район для Толи Балинского обладал не меньшей притягательной силой, чем когда-то Антарк­тида, с той разницей, что Памирское плато просто-напро­сто ближе и, значит, реальней. А теперь оно и вовсе реально, надо лишь поработать в группе парашютистов вначале на сборах в «Ала-Арче» в качестве наставника-инструктора, а затем, сменив роль, стать учеником тех же парашютистов.

Никогда не имел дела с парашютистами. Что за на­род? Да еще испытатели, «люди редких профессий», «раз­ведчики пятого океана», «романтики с планеты Земля»... Какие они?

Сходил с ними на Корону. По «двойке». Они и теперь, после прыжка на Памир и знакомства с фирновым плато, не проявляли особой любви к альпинизму, а скорее терпе­ли его, как терпят противочумные прививки, без которых запрещен въезд в пограничную зону. Нужны уколы? Что ж, колите. Нужен подъем на высоту? Что ж, пошли на Корону, раз уж без этого нельзя на Памир. Терпеливо топтали глубокий снег, раскисший под полуденным солн­цем. Старательно ставили палатки для ночевки, заплани­рованной неподалеку от вершины с таким расчетом, что­бы утром по крепкому насту спокойно выйти наверх, к туру с запиской.

Когда палатки были поставлены, Петриченко подошел к Балинскому.

— Слушай, Толя, раз уж так обязательно идти на самую макушку, может, сегодня и сходим? Чего тянуть?

— Но ведь утром-то легче! По холодку, со свежими силами...

— С какими силами, откуда? Может, сейчас и сходим? Чего сидеть, душу томить? Еще до темноты три часа, успеем!

Отпросились у руководителя сборов. Пошли. Странное дело, с этими людьми, такими далекими от гор, Толе куда проще находить общий язык, чем с иными товарищами-альпинистами, с кем, казалось бы, должны были понимать друг друга с полуслова. Да и сам пришелся по душе парашютистам, прижился у них, что опять-таки удавалось далеко не всем. Особенно не терпели здесь людей сует­ливых, многословных, людей с претензией, не привык­ших к серьезной и будничной работе.

В Балинском парашютистам нравилось многое: его спокойная обстоятельность, его стремление делать все основательно и наверняка, его отзывчивость к любому, даже незнакомому ремеслу, суть которого он схватывал с легкостью много повидавшего и поработавшего человека, привыкшего во всем полагаться прежде всего на свои ру­ки. Ребята шутили, что Толя без ножа может вскрыть консервную банку, а что касается пивных бутылок, так это для него еще проще: подденет ногтем большого паль­ца, и пробки нет.

Наверное, он и в самом деле мог проделывать такие фокусы. Однако, как истинно рабочий человек, к инстру­менту привык относиться уважительно, будь то штопор, охотничий нож, перфоратор или набор титановых скаль­ных крючьев по рублю штука, запас которых он пополнял чуть ли не с каждой получки. К альпинистскому снаряжению Балинский был особенно неравнодушен, и у него все­гда все было свое, начиная от спального мешка и кончая блоком для подъема рюкзаков на стенных маршрутах. Об альпинисте можно судить даже по тем шерстяным носкам, с которыми человек отправляется в горы. У Балинского носки всегда были на зависть крепкие, высокие, как пайпаки. И если Балинский вытаскивал из рюкзака куртку-анарак, она оказывалась у него особенной. На­девал пуховку, она была раза в полтора больше обыкно­венной.

А главное, не работа находила Балинского, а он рабо­ту. И это не могло быть не оценено по достоинству. Попав в команду Петриченко, в общем-то, не очень рас­крывающуюся перед человеком «со стороны», он и дня не чувствовал себя гостем, тотчас, не ожидая приглаше­ний, включившись в сложную хлопотливую работу по подготовке к прыжкам. Отличала его от парашютистов разве что рыжеватая мужичья борода, которую он отпу­стил для памирских холодов и которая так не вязалась с парашютом, шлемом, всем аэродромным антуражем. А ес­ли учесть, что брюки, выданные в каптерке, оказались для Толи, мягко говоря, коротковаты, что из-под куцых ка­зенных штанин выглядывали подвернутые по щиколотку синие тренировочные бриджи, а на ногах красовались аль­пинистские, на толстенной рубчатой подошве «вибрамы», то нетрудно представить оживление, возникавшее вся­кий раз при его появлении у самолета.

—Да сними ты эти брюки, — не выдержал однажды Петриченко, — ты мне все дело сорвешь этим цирком. Людей отвлекаешь!

В свой первый прыжок Балинский так старался выпол­нить все то, чему учили парашютисты, что, занятый эти­ми мыслями, и волнения особенного не испытал, а тем бо­лее такого, когда руководителю приходится повторять команду или даже дружески помочь, если у новичка не хватает решимости сделать этот единственный и такой невозможный шаг в пустоту. Он с трудом дождался команды, а в люк ринулся с такой энергией, что много­опытнейший Слава Томарович, наблюдавший за прыжком, сделал ему на земле соответствующее внушение:

—Ты так на крыло запрыгнешь. Ты просто ложись на воздух. Ты ведь не в речку прыгаешь, верно? С само­лета!

Второе замечание Толя получил за выполнение затяжного прыжка. Да еще и какое, ведь на земле о чем только не успели подумать! Прошли положенные десять секунд задержки, а купол над Балинским все не раскрывался. Парашют отказал? Тогда где же запасной? Или, может, парень растерялся? Что удивительного? Всего лишь тре­тий прыжок!

—Я что думал, — оправдывался Балинский после прыжка, — когда человек волнуется, он хитрит, он будет считать быстрее. И я старался считать медленно. А по­том еще накинул для верности. До тринадцати...

Что такое настоящий прыжок, он понял в тот момент, когда вылетел из громадного чрева Ан-12 и на скорости 400 километров в час шваркнулся о воздух, плотный, как бетонная стена. Удар, рывок, отработанный газ турбин — все это не очень способствовало сохранению нормального самочувствия. Он даже испытал нечто вроде головокру­жения и, смущенный таким проявлением слабости, при случае осторожно проконсультировался на этот счет с каким-то, незнакомым парашютистом, надеясь, что о его со­мнениях не станет известно Петриченко.

— Так у тебя сколько прыжков? — спросил парень.

— Четыре. Это пятый.

— Чудак. У людей по двести и то же самое. Ты чего хотел?

На шестом прыжке скоростная программа подготов­ки альпиниста-парашютиста была выполнена. Итак, он готов к десантированию на фирновое плато. Но преж­де пик Ленина. Надо было встречать тех, кто прыгнет на 7100...