Людовик XVIII и закон о печати 1814 г. Возвращение Наполеона. Дополнительный акт к Конституции 1815 г. Поражение при Ватерлоо и вторичное отречение от престола.
Провозгласив общий принцип, правительство Людовика XVIII немедленно приступило к составлению закона о печати. Проект закона, вскоре составленный Ройер-Коллардом и де Гизо, при содействии аббата Монтескье, вызвал бурную оппозицию, во главе которой стал Бенжамен Констан. Либеральные издания, как «Journal de Paris» и «Journal des Débats», также подняли голос против нарушения обещаний, данных в § 8 конституционной хартии. В палате депутатов дебаты длились шесть дней. В результате, после некоторых поправок, проект был утвержден 21 октября 1814 г.
Новый закон отличался от закона 1810 г. значительной краткостью: он состоял из 22 статей. Первые 10 статей относились к первой главе «о публикации произведений»; остальные 12 статей входили в другую главу «о полиции печати». Было и другое, более важное отличие, которое впоследствии обошло цензурные уставы всей Европы и в русском уставе сохранилось до настоящего времени. Это именно постановление, заключающееся в первом параграфе и гласящее, что всякое произведение печати по объему не менее 20 печатных листов может быть издаваемо без предварительной цензуры. Смысл подобного требования ясен. Правительство отказывалось от предварительного просмотра толстых немногочисленных и вообще малодоступных книг и сосредоточивало все свое внимание на более ходких произведениях печати.
Все произведения, объемом менее 20 листов, по усмотрению главного директора книгопечатания или префекта, могли быть подвергнуты предварительной цензуре. Если, по крайней мере, два королевских цензора находили, что сочинение заключает в себе клеветничество (un libelle diffamatoire), или может нарушить общественное спокойствие, или противно конституционной хартии, или вредит добрым нравам, то генеральный директор воспрещал печатание. В начале заседаний сессий обеих палат должна была избираться комиссия из трех пэров, трех депутатов и трех королевских комиссаров, в которой главный директор книгопечатания делает доклад о всех наложенных, со времени последней сессии палат, запрещениях на произведения печати. Если комиссия не признавала мотивов главного директора основательными, то запрещения снимались. Во избежание проволочек и материальных потерь желающим предоставлялось отдавать свои произведения на предварительную цензуру, причем, в случае одобрения, писатель и типографщик освобождались от всякой дальнейшей ответственности. Что касается периодических изданий, то таковые могли издаваться только лицами, получившими королевское разрешение.
Закон 21 октября 1814 г. с особенной строгостью обрушился на книготорговцев и типографщиков. К промыслу последних никто не допускался без королевского свидетельства и присяги. (S'il n'est breveté par le Roi et assermenté.) При всяком нарушении законов и регламентов о печати королевское свидетельство (le brevet) могло быть взято обратно. Всякая типография, не заявленная главному директору, считалась тайной и, как таковая, подлежала разрушению, а типографщик подвергался штрафу в 10 000 франков и шестимесячному тюремному заключению. Ни одно произведение не могло поступить в печать или в продажу без предварительного уведомления секретариата (главного директора в Париже и префектуры — в провинции) в первом случае и представления установленного числа экземпляров — во втором. За нарушение этих требований закона назначался штраф в 1000 франков. Штраф в 6000 франков угрожал типографщику за ложное обозначение имени и жительства на произведениях печати. За продажу книг без обозначения типографии, где они печатались, книготорговцы подвергались штрафу в 2000 франков.
Все указанные стеснения печати не остались на бумаге. Для наблюдения за их осуществлением через три дня по опубликовании закона 21 октября последовал ордонанс, которым назначались 20 новых королевских цензоров, а также, в развитие основных требований закона, были преподаны более детальные указания. Так, статьей второй типографщикам предписывалось в регистрационную книгу заносить не только название книги, поступающей для печати, как это требовалось еще на основании § 11 закона 1810 г., но также «число страниц, томов и экземпляров и формат издания». Целых 10 параграфов из всего числа двенадцати посвящено разъяснению применения закона 21 октября [1814 г. — Прим. ред.] и более ранних к порядку печатания и обращения картин, гравюр и эстампов.
Что касается периодической прессы, то, хотя на основании § 9 закона 21 октября издание ее ставилось в зависимость от королевского разрешения (l'autorisation du Roi), новым приказом канцлера было оповещено, что ни одно периодическое издание ни в Париже, ни в провинции не может выходить без специального разрешения, которое во всякое время могло быть взято обратно в Париже главным директором полиции, а в департаментах — главным директором книгопечатания и книготорговли. Это существенное дополнение закона бесшумно вошло в практику!
Восстановление цензуры произвело всеобщее раздражение против Людовика XVIII. Внешнее и внутреннее состояние страны было до того запутано, так нуждалось в широком свободном творчестве всех общественных сил и партий, что когда Наполеон, покинув остров Эльбу, снова появился во Франции, то был встречен, как спаситель.
5 марта 1815 г. Людовик XVIII получил первое известие о том, что Наполеон покинул остров Эльбу, а через 20 дней развенчанный император был уже в Тюильри, откуда издал декрет об упразднении должности королевских цензоров и главной дирекции по делам книгопечатания и книготорговли. Печать была предоставлена «всем излишествам». О том, как использовала печать предоставленную ей свободу, можно судить по тому, что Гизо в своих воспоминаниях писал: «Газеты и памфлеты увеличились и с каждым днем становились ядовитее; они обращались почти беспрепятственно и без опасений. Свобода вдруг стала всеобщей: или говорили совсем громко, или раскрывали, свои надежды, или предавались враждебным проискам с таким видом, как будто бы это было вполне законно и успех был обеспечен».
Веяния времени коснулись даже прежнего палача по делам печати. В циркуляре, разосланном 31 марта 1815 г. департаментским префектам, Фуше, вновь поставленный во главе полиции, писал: «Нужно оставить заблуждения этой полиции нападок, которая, неустанно волнуясь подозрениями, неустанно беспокоясь и буйствуя, всем угрожает, никого не гарантируя и мучает не защищая. Нужно войти в границы полиции либеральной и положительной, такой полиции наблюдения, которая успокаивает своим обращением, умеренной в своих розысках, всюду присутствующей и всегда оказывающей помощь, стоящей на страже народного благосостояния, промышленности и общественного спокойствия».
Сам император, подышав воздухом Эльбы, стал неузнаваем. В беседе с Бенжаменом Констаном Наполеон, между прочим, сказал: «Чего вы хотите? политических дебатов, свободных выборов, ответственных министров, свободы прессы? Я также этого всего желаю и в особенности свободы печати. Было бы абсурдом стараться задавить ее. Я твердо убежден в этом...»
Решительная перемена во взглядах императора на печать выразилась в Дополнительном акте конституции Империи 22 апреля 1815 г., в котором говорилось: «Каждый гражданин имеет право печатать и обнародовать свои мысли за своей подписью, без всякой предварительной цензуры, под условием законной ответственности на суде присяжных, которые определяют и меру исправительного взыскания».
В течение «ста дней» Наполеон предоставил печать «всем излишествам». Но было уже поздно: поражение при Ватерлоо заставило Наполеона подписать вторичное отречение от престола и отправиться на остров Святой Елены. Там, в уединении предаваясь размышлениям, он говорил: «Сын мой должен царствовать со свободой печати. В настоящее время это необходимость. Свобода печати принадлежит к таким учреждениям, о которых не спорят, хороши ли они. Вопрос только в том, долго ли можно отказывать в них духу времени и общественному требованию?»