Людовик XVIII и закон о печати 1814 г. Возвращение Наполеона. Дополнительный акт к Конституции 1815 г. Поражение при Ватерлоо и вторичное отречение от престола.

Провозгласив общий принцип, правительство Людовика XVIII немедленно приступило к составлению закона о печати. Проект закона, вскоре составленный Ройер-Коллардом и де Гизо, при содействии аббата Монтескье, вызвал бурную оппозицию, во гла­ве которой стал Бенжамен Констан. Либеральные издания, как «Journal de Paris» и «Journal des Débats», также подняли голос про­тив нарушения обещаний, данных в § 8 конституционной хартии. В палате депутатов дебаты длились шесть дней. В результате, после некоторых поправок, проект был утвержден 21 октября 1814 г.

Новый закон отличался от закона 1810 г. значительной кратко­стью: он состоял из 22 статей. Первые 10 статей относились к пер­вой главе «о публикации произведений»; остальные 12 статей вхо­дили в другую главу «о полиции печати». Было и другое, более важное отличие, которое впоследствии обошло цензурные уставы всей Европы и в русском уставе сохранилось до настоящего време­ни. Это именно постановление, заключающееся в первом парагра­фе и гласящее, что всякое произведение печати по объему не ме­нее 20 печатных листов может быть издаваемо без предваритель­ной цензуры. Смысл подобного требования ясен. Правительство отказывалось от предварительного просмотра толстых немногочис­ленных и вообще малодоступных книг и сосредоточивало все свое внимание на более ходких произведениях печати.

Все произведения, объемом менее 20 листов, по усмотрению главного директора книгопечатания или префекта, могли быть подвергнуты предварительной цензуре. Если, по крайней мере, два королевских цензора находили, что сочинение заключает в себе клеветничество (un libelle diffamatoire), или может нарушить об­щественное спокойствие, или противно конституционной хартии, или вредит добрым нравам, то генеральный директор воспрещал печатание. В начале заседаний сессий обеих палат должна была избираться комиссия из трех пэров, трех депутатов и трех королевс­ких комиссаров, в которой главный директор книгопечатания де­лает доклад о всех наложенных, со времени последней сессии па­лат, запрещениях на произведения печати. Если комиссия не признавала мотивов главного директора основательными, то зап­рещения снимались. Во избежание проволочек и материальных по­терь желающим предоставлялось отдавать свои произведения на предварительную цензуру, причем, в случае одобрения, писатель и типографщик освобождались от всякой дальнейшей ответствен­ности. Что касается периодических изданий, то таковые могли из­даваться только лицами, получившими королевское разрешение.

Закон 21 октября 1814 г. с особенной строгостью обрушился на книготорговцев и типографщиков. К промыслу последних никто не допускался без королевского свидетельства и присяги. (S'il n'est breveté par le Roi et assermenté.) При всяком нарушении законов и регламентов о печати королевское свидетельство (le brevet) могло быть взято обратно. Всякая типография, не заявленная главному директору, считалась тайной и, как таковая, подлежала разруше­нию, а типографщик подвергался штрафу в 10 000 франков и шестимесячному тюремному заключению. Ни одно произведение не могло поступить в печать или в продажу без предварительного уведомления секретариата (главного директора в Париже и пре­фектуры — в провинции) в первом случае и представления установленного числа экземпляров — во втором. За нарушение этих требований закона назначался штраф в 1000 франков. Штраф в 6000 франков угрожал типографщику за ложное обозначение име­ни и жительства на произведениях печати. За продажу книг без обозначения типографии, где они печатались, книготорговцы под­вергались штрафу в 2000 франков.

Все указанные стеснения печати не остались на бумаге. Для наблюдения за их осуществлением через три дня по опубликова­нии закона 21 октября последовал ордонанс, которым назнача­лись 20 новых королевских цензоров, а также, в развитие основных требований закона, были преподаны более детальные указания. Так, статьей второй типографщикам предписывалось в регистра­ционную книгу заносить не только название книги, поступающей для печати, как это требовалось еще на основании § 11 закона 1810 г., но также «число страниц, томов и экземпляров и формат издания». Целых 10 параграфов из всего числа двенадцати посвя­щено разъяснению применения закона 21 октября [1814 г. — Прим. ред.] и более ранних к порядку печатания и обращения кар­тин, гравюр и эстампов.

Что касается периодической прессы, то, хотя на основании § 9 закона 21 октября издание ее ставилось в зависимость от королев­ского разрешения (l'autorisation du Roi), новым приказом канцле­ра было оповещено, что ни одно периодическое издание ни в Париже, ни в провинции не может выходить без специального разрешения, которое во всякое время могло быть взято обратно в Париже главным директором полиции, а в департаментах — глав­ным директором книгопечатания и книготорговли. Это существенное дополнение закона бесшумно вошло в практику!

Восстановление цензуры произвело всеобщее раздражение про­тив Людовика XVIII. Внешнее и внутреннее состояние страны было до того запутано, так нуждалось в широком свободном творчестве всех общественных сил и партий, что когда Наполеон, покинув остров Эльбу, снова появился во Франции, то был встречен, как спаситель.

5 марта 1815 г. Людовик XVIII получил первое известие о том, что Наполеон покинул остров Эльбу, а через 20 дней развенчан­ный император был уже в Тюильри, откуда издал декрет об упраз­днении должности королевских цензоров и главной дирекции по делам книгопечатания и книготорговли. Печать была предоставле­на «всем излишествам». О том, как использовала печать предостав­ленную ей свободу, можно судить по тому, что Гизо в своих вос­поминаниях писал: «Газеты и памфлеты увеличились и с каждым днем становились ядовитее; они обращались почти беспрепятствен­но и без опасений. Свобода вдруг стала всеобщей: или говорили совсем громко, или раскрывали, свои надежды, или предавались враждебным проискам с таким видом, как будто бы это было вполне законно и успех был обеспечен».

Веяния времени коснулись даже прежнего палача по делам пе­чати. В циркуляре, разосланном 31 марта 1815 г. департаментским префектам, Фуше, вновь поставленный во главе полиции, писал: «Нужно оставить заблуждения этой полиции нападок, которая, неустанно волнуясь подозрениями, неустанно беспокоясь и буй­ствуя, всем угрожает, никого не гарантируя и мучает не защищая. Нужно войти в границы полиции либеральной и положительной, такой полиции наблюдения, которая успокаивает своим обраще­нием, умеренной в своих розысках, всюду присутствующей и все­гда оказывающей помощь, стоящей на страже народного благосо­стояния, промышленности и общественного спокойствия».

Сам император, подышав воздухом Эльбы, стал неузнаваем. В беседе с Бенжаменом Констаном Наполеон, между прочим, ска­зал: «Чего вы хотите? политических дебатов, свободных выборов, ответственных министров, свободы прессы? Я также этого всего желаю и в особенности свободы печати. Было бы абсурдом стараться задавить ее. Я твердо убежден в этом...»

Решительная перемена во взглядах императора на печать выра­зилась в Дополнительном акте конституции Империи 22 апреля 1815 г., в котором говорилось: «Каждый гражданин имеет право печатать и обнародовать свои мысли за своей подписью, без вся­кой предварительной цензуры, под условием законной ответствен­ности на суде присяжных, которые определяют и меру исправи­тельного взыскания».

В течение «ста дней» Наполеон предоставил печать «всем изли­шествам». Но было уже поздно: поражение при Ватерлоо заставило Наполеона подписать вторичное отречение от престола и отправиться на остров Святой Елены. Там, в уединении предаваясь раз­мышлениям, он говорил: «Сын мой должен царствовать со свобо­дой печати. В настоящее время это необходимость. Свобода печати принадлежит к таким учреждениям, о которых не спорят, хороши ли они. Вопрос только в том, долго ли можно отказывать в них духу времени и общественному требованию?»