III.Сахалинский период(июнь 1926—июль 1928 г.)

Сахалинский период (июнь 1926—июль 1928 г.) имел огромное значение в становлении этнографа и лингвиста Крейновича. В эти годы он приобрел бесценный опыт проведения полевых исследований и общения с людьми иной культурной традиции. Именно на основании собранных в те годы материалов спустя почти 45 лет была написана и опубликована великолепная этнографическая работа — книга «Нивхгу».

Нивхи, исконные жители низовьев Амура и острова Сахалин,были оседлыми рыболовами и охотниками на морских и лесных животных, занимались собирательством. Потомки древнейшего населения этих мест, они сохраняли в культуре и социальной организации много архаичных черт, одновременно заимствовав некоторые культурные особенности у своих соседей — айнов,тунгусо-маньчжурских народов. К тому времени, когда Юрий собрался ехать на Сахалин, о нивхах и других народах Дальнего Востока, благодаря подвигам и трудам российских офицеров Г.И.Невельского, Н.К.Бошняка, Д.И.Орлова, ученых-исследователей Л.И.Шренка, Б.О.Пилсудского, Л.Я.Штернберга, были собраны богатые и разнообразные, но отнюдь не исчерпывающие материалы.В годы пребывания Крейновича на Сахалине нивхи (гиляки)сохраняли свои традиции: они вели размеренный образ жизни, рыбачили и охотились, почитали духов природы, родовых предков, проводили обрядовые праздники. В многочисленных нивхских деревеньках и сезонных стойбищах повсюду слышна была только нивхская речь, и любой желающий смог бы выучить тогда этот удивительный и своеобразный язык. По воспоминаниям самого ученого, многие нивхи в те годы очень плохо говорили по-русски, а то и вовсе не говорили. Начинающему этнографу повезло. Он получил уникальную возможность увидеть традиционное нивхское общество изнутри.Приехав на Сахалин, Крейнович хотел скорее приступить к изучению языка и сбору этнографических материалов, но должен был совмещать занятия наукой с работой в Сахалинском революционном комитете в качестве помощника уполномоченного по Охинскому району. Он писал Штернбергу: «...больше всего меня смущает широта, неопределенность и размах работы моей среди туземцев. Ведь это не шутка, работать по изменению всего хозяйственного уклада, то есть надо помочь им вылезти из нищеты...».

Менее чем через полтора месяца он переходит на работу завхозом, затем воспитателем туземной школы-интерната в национальном селении Хандуза. Дело в том, что работа в ревкоме не только отвлекала от научных занятий, но и требовала больших нервных затрат, особенно от такого человека, как Крейнович.Для Юрия в то время были характерны перепады настроения, и он нуждался в постоянном одобрении и поддержке. Редкостная увлеченность сочеталась в нем с самомнением, связанным, по-видимому, с исключительными способностями к изучению языков — ему легко давалось то, на что у других ушли бы годы тяжелого труда. Сам Крейнович понимал особенности своего характера и психики: « «...» все не так, быть может, уж плохо, если бы не моя нервозность, которая из мухи слона делает». В другом письме к Штернбергу он писал: «Скоро я моей богине Неудаче сложу гиляцкую молитву и стану приносить ей в жертву пучки серянки, табак». А повод был — «разошелся, не застал информатора». Он явно недооценивал проделанную работу, полагая, что за 2 месяца ничего не сделано, в то время как в письмах встре

чаются тексты на обоих языках! «Я понял теперь, что такое полевая работа и какие трудности она представляет. Самое тяжелое — это все же язык вначале, а затем не менее тяжелый сбор фактов и постоянная проверка их». Попав в деревню Хандуза, расположенную на берегу одноименной речки, впадающей в залив Чайво на северо-востоке острова, где было всего несколько одноэтажных домов, он обнаружил, что в школе-интернате жили и учились дети эвенков, уйльта (ороков), якутов и почти не было детей нивхов, несмотря на то что нивхи населяли берега залива. Одной из задач Крейновича как молодого специалиста стало привлечение их в интернат, хотя условия жизни в интернате были тяжелыми и дети часто болели. В первую зиму его пребывания на берегу залива Чайво разразилась эпидемия кори, которая свалила не только школьников, но и взрослое туземное население. На руках молодого воспитателя умирали маленькие воспитанники интерната. Сам Крейнович тоже заболел воспалением легких и долго не мог оправиться от болезни. В суровых климатических и бытовых условиях у него началось обострение туберкулеза. Вскоре он вновь возвращается в ревком, где работу Юрия курировал секретарь Сахалинского ревкома А.Ильин. В письме под грифом «секретно»от 18 ноября 1926 г. из Александровска он напутствовал молодого уполномоченного по туземным делам: «Ваша работа в основном должна сводиться к следующему: не допускать кабальных сделок. Выяснять все случаи закабаливания. Главной задачей является то, чтобы по возможности больше добытой пушнины было сдано в факторию, а не ушло в другие руки. Необходимые с Вашей точки зрения мероприятия по организации и защите интересов туземце представляйте в ревком. Как задание ставится составление наиболее полных туземных словарей,которые бы своим построением и содержанием могли дать возможность средне владеть разговорным языком туземцев».Представитель Комитета Севера по Дальневосточному краю К.Я.Лукс помог молодому человеку и словом и делом. Весной 1927 г. он ходатайствовал об отправке Крейновича в санаторий «Олентуй» в Забайкалье из-за обострившегося туберкулеза. После кратковременного отдыха и лечения Юрий вернулся на Сахалин. Он перебрался на западное побережье острова, где климат был несколько мягче, ездил оттуда в селения Тымовской долины, где организовал первый ликбез, агитировал нивхов создавать артели, выяснял их настроение.

Крейнович серьезно относился к своим обязанностям уполномоченного по туземным делам. Много километров прошел он пешком и проехал на собачьих упряжках и телегах по Сахалину, создавая туземные советы и агитируя за артели. Два года пролетели быстро. К 1928 г. на Сахалине было создано пять туземных советов: Висковский и Москальвский вРыбновском районе, Ныйский и Чирвинский в Рыковском районе и Чайвинский в Охинском районе. В июне того же года

планировалось закончить создание двух туземных советов в Александровском районе и довести советизацию туземцев Сахалина до 70%.На Сахалине Крейнович вел дневники и с первого же дня заносил туда свои наблюдения и впечатления. В общих тетрадях в толстых картонных обложках мелким почерком простым карандашом и ручкой почти каждый день он записывал беседы со стариками, новые нивхские слова, древние мифы и легенды, делал зарисовки разных этнографических объектов. Тексты и стиль этих сравнительно ранних дневников значительно отличаются от литературного текста и последовательности событий, изложенных в книге «Нивхгу». Постепенно он осваивал разговорный нивхский язык, чем приводил в восторг самих нивхов. «У меня, по-видимому хороший слух и хорошая способность копировки звуков их речи. Чурка и Плетунка <...> высокого мнения о моих способностях».

Человек другой культуры, он искренне пытался понять мировоззрение нивхов и зафиксировать его особенности: ел одну пищу с нивхами, спал в их домах, рыбачил, принимал участие в обрядах и праздниках, совершая жертвоприношения духам. Нивхи в шутку назвали его «сказочным начальником», и не только из-за его особого интереса к нивхским легендам, сказкам и преданиям, но и потому, что он читал им нивхские сказки, записанные еще Штернбергом, одновременно практикуясь в языке.Юрий просил нивхов рисовать разные сцены, раскрывающие их хозяйственные занятия и ритуалы. Это был взгляд изнутри на культурные традиции самих носителей этих традиций. В архиве ученого сохранились рисунки «очень умного и приятного»нивха Керкера из стойбища Масхлаво на темы медвежьего праздника, охоты на морского зверя, разделки морских животных в стойбище, а также на темы мировосприятия нивхами Вселенной;есть в архиве и отдельные рисунки из жизни амурских нивхов. Лишь малая часть собранных уникальных материалов была опубликована в 30-е годы. Л.Я.Штернберг живо интересовался успехами своего ученика. В письмах он сообщал университетские новости, спрашивал о собранных материалах, давал советы и рекомендации по теме исследования. Известие о смерти Льва Яковлевича в августе 1927 г. застало Крейновича в дороге. 28 июля 1928 г. производственная практика на Сахалине окончилась, и Юрий уехал в Ленинград.