Учение о знании и познании

— Так вот, считай, что есть двое владык, как мы и говорили: один – надо

всеми родами и областями умопостигаемого, другой, напротив, надо всем

зримым. Усвоил ли ты эти два вида, зримый и умопостигаемый?

— Усвоил.

— А раз душа бессмертна, часто рождается и видела все и здесь, и в Аиде, то

нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому ничего удивительного нет

в том, что и насчет добродетели, и насчет всего прочего она способна

вспомнить то, что прежде ей было известно. И раз все в природе друг другу

родственно, а душа все познала, ничто не мешает тому, кто вспомнил

что-нибудь одно, − люди называют это познанием, − самому найти и все

остальное, если только он будет мужествен и неутомим в поисках: ведь

искать и познавать − это как раз и значит припоминать.

Занебесную область не воспел еще никто из здешних поэтов, да и

никогда не воспоет по достоинству. Она же вот какова (ведь надо наконец

осмелиться сказать истину, особенно когда говоришь об истине): эту область

занимает бесцветная, без очертаний неосязаемая сущность, подлинно

существующая, зримая только кормчему души – уму; на нее-то и направлен

истинный род знания.

Душа, никогда не видавшая истины, не примет такого образа, ведь

человек должен постигать [ее] в соответствии с идеей, исходящей от многих

чувственных восприятий, но сводимой рассудком воедино. А это есть

припоминание того, что некогда видела наша душа, когда она сопутствовала

богу, свысока глядела на то, что мы теперь называем бытием, и поднималась

до подлинного бытия. Поэтому по справедливости окрыляется только разум

философа: у него всегда по мере его сил память обращена на то, чем

божествен бог. Только человек, правильно пользующийся такими

воспоминаниями, всегда посвящаемый в совершенные таинства, становится

подлинно совершенным.

Тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами и такой массою

всевозможных вздорных призраков, что, верьте слову, из-за него нам и в

самом деле совсем невозможно о чем бы то ни было поразмыслить!

У нас есть неоспоримые доказательства, что достигнуть чистого знания

чего бы то ни было мы не можем иначе как отрешившись от тела и созерцая

вещи сами по себе самою по себе душой. Тогда, конечно, у нас будет то, к

чему мы стремимся с пылом влюбленных, а именно разум, но только после

смерти, как обнаруживает наше рассуждение, при жизни же − никоим

образом. Ибо если, не расставшись с телом, невозможно достичь чистого

знания, то одно из двух: или знание вообще недостижимо, или же − только

после смерти. Ну, конечно, ведь только тогда, и никак не раньше, душа

остается сама по себе, без тела. А пока мы живы, мы тогда, по-видимому,

будем ближе всего к знанию, когда как можно больше ограничим свою связь

с телом и не будем заражены его природою, но сохраним себя в чистоте до

той поры, пока сам бог нас не освободит.[4]