Глава 45

Вскоре Эдмунд поднялся наверх, чтобы принять горячую ванну, пока Ленокс показывал леди Джейн новую заказанную им карту. Карту Персии. Он отправится на юг из Исфагана в Шираз, сообщил он ей. Она засмеялась и предположила, что это долгое путешествие и что-нибудь ему да помешает, но он упрямо отказывался допустить этот факт. Он сказал, что наймет гида, и что они с Грэхемом сядут в горный поезд, новый и по-настоящему скорый. Он спросил, а не хочет ли она поехать, и она сказала, нет. Спасибо, но что она с нетерпением ждет дня, когда они вместе отправятся в Италию, в чем давно уже поклялись. Именно там она провела свой медовый месяц.

— Ах, Чарльз… Венеция! Ты когда-нибудь бывал там?

— Нет, только в Риме.

— Она изумительна. И Флоренция, Сиена… как живо я помню все это.

Он улыбался, слушая, как она говорит ему о местах, которые объездила, когда была юной и замужней, но думал он совсем о другом: о том, как думает, что никогда еще она не была столь красивой, даже когда он видел ее на свадьбе, всего лишь двадцатилетней и сияющей.

Вскоре Эдмунд спустился вниз, заметно более чистый и счастливый. Он тоже поглядел на карту Персии и высказал мнение, что, может быть, на этот раз его брат, и правда, отправится в путешествие.

В дверь постучали в тот момент, когда Ленокс бережно сложил карту и поместил ее в старую подставку для зонтиков. У входной двери он столкнулся с Грэхемом и сказал, что сам ее откроет, ожидая увидеть Мак-Коннелла или Итедера.

Но на крыльце, слегка заснеженный, с глазами, налитыми кровью, стоял Клод Барнард.

— Мистер Ленокс? Могу я поговорить с вами?

— Ну, да, — ответил Ленокс в полной растерянности. — Грэхем, пожалуйста, проводите мистера Барнарда в малую гостиную. Я сейчас же к вам присоединюсь, — сказал он Клоду.

Он поспешил в библиотеку.

— Пришел Клод Барнард, — предупредил он, не давая им времени опомниться. — Джейн, ты останешься тут или вернешься домой, как сочтешь нужным. Эдмунд, а ты встань у двери малой гостиной, будь так добр. В случае, если он прибегнет к насилию, я дам знать нашим старым посвистом. — Это был птичий посвист, которым они пользовались в детстве. Он мог означать «берегись!», или «я тут», или «на помощь!».

— Да, конечно, — сказал Эдмунд. — Конечно.

— Я бы пригласил тебя внутрь, но он может выйти из равновесия.

— Тем более причин сделать так, Чарльз.

— Нет. С твоего разрешения, я абсолютно против.

Эдмунд пожал плечами. И минуту спустя Ленокс вошел в малую гостиную, а Эдмунд встал у двери.

Войдя, Ленокс немного помедлил. Комната была небольшой, редко используемой, полной ошибок: неудобные кресла, неудачно задуманное бюро, посредственная картина. Единственным ее достоинством было окно, выходившее в сад за домом. Там и стоял Клод, куря сигарету, засунув другую руку в карман пиджака.

Он выглядел печальным и заметно осунувшимся даже за последние два-три дня. Он не услышал, как вошел Ленокс, и несколько секунд Ленокс смотрел на него с грустью. Жалости он, конечно, почти не испытывал, но обаяние молодого человека сменилось меланхолией.

— Мистер Барнард? — наконец сказал Ленокс.

Клод обернулся.

— А, мистер Ленокс! Холодный сегодня выдался денек, верно?

Наступило молчание.

— Не угодно ли присесть?

Клод кивнул, и лицом друг к другу они оба опустились в уродливые кресла, набитые конским волосом.

— Боюсь, я не могу сделать комплимент вашему вкусу, мистер Ленокс.

— Я редко захожу в эту комнату.

— А… вот что.

— Чем я могу помочь вам, мистер Барнард?

Клод горько засмеялся.

— Помочь мне? Ну-ну.

— Мне выразиться иначе? Что вы хотите сказать мне?

— У меня ощущение, будто я живу во сне, мистер Ленокс. Все обернулось так… так скверно.

— Да, именно так, — сказал Ленокс.

Клод резко вскинул голову.

— Я не уверен, что, собственно, вам известно.

— Напротив, мне известно все.

Теперь молодой человек посмотрел на него с удивлением.

— Все? Но, конечно же, нет.

— Да, уверяю вас.

— Так не скажете ли?

— Вы и ваш кузен Юстес убили Пруденс Смит и Джека Сомса, чтобы получить полные дивиденды по вашим акциям «Пасифик траст».

Клод тряхнул головой.

— Да, вижу, что так. — Он вздохнул. — Моим единственным утешением было прийти к вам по собственной воле, а теперь я лишился и его.

— Напротив, — сказал мистер Ленокс. — Вы поступили именно так. Ведь вы легко могли бы находиться сейчас по ту сторону Ла-Манша. Однако это ни в коей мере не искупление.

— Искупление? Говорю же вам… — Он умолк и закурил новую сигарету. Немного погодя он заговорил снова: — Да, я пришел к вам по собственной доброй воле. Не сомневаюсь, что мне висеть. Но что угодно, лишь бы не жить в этом кошмаре ни минутой дольше.

— Инициатором был Юстес.

— Юстес… Юстес… Вы бы не поверили, мистер Ленокс, но вопреки всем его занудным мнениям и неприятным манерам он способен быть убедительнее всех в мире.

— Лучше начните сначала, — перебил Ленокс.

Клод пыхнул сигаретой.

— Если вы знаете все, не вижу, зачем мне надо унижаться и рассказывать.

Ленокс расслышал ноту упрямства в голосе молодого человека и вместо того, чтобы читать ему нотацию, сказал мягко, но категорически:

— Все началось с вашего дяди, не так ли?

Клод растерянно посмотрел на него.

— Да, — начал он медленно. — Полагаю, это правда. Дядя Джордж. — Внезапно, будто пришпоренный мыслью, что его выслушают сочувственно, он разразился потоком слов. — Вы не поверите. Он… он прямо-таки жесток с членами нашей семьи, если на то пошло. Дал нам деньги, чтобы не оказаться в неловком положении, знаете ли, а потом колол этим глаза нам всем, стравливал нас между собой. Сделал наших родителей врагами. Вот почему мы с Юстесом сблизились: мы его ненавидели.

— Продолжайте, — сказал Ленокс.

— Полагаю, объективно он был к нам добр: снабжал нас карманными деньгами, платил за университет, позволил нам жить у него, как нам было удобно. Но не могу передать его постоянные упоминания и наедине с нами, и в обществе о том, скольким мы ему обязаны. Это было ужасно.

— А затем он дал вам деньги, ведь так?

Будто осознав, что был слишком откровенен, Клод угрюмо замедлил свою речь.

— Да, он дал нам некоторую сумму.

— И что вы с ней сделали?

— Думаю, вы уже знаете.

— Однако вы можете объяснить, что чувствовали. Я знаю только факты.

Вновь поощренный к откровенности, Клод сказал:

— Он дал нам по десять тысяч каждому. И вот тогда Юстес пришел ко мне.

— Он пришел к вам?

— Нас объединяла наша неприязнь к дяде, но все равно мне мой кузен не нравился. Тем не менее, он был неотразим. Сказал, что нашел для нас способ разбогатеть, для нас обоих, а мы оба знали, что в подобных вещах он большой дока. По-моему, он заправлял бюджетом своей собственной семьи лет с шести-семи, уберег их от страшного перепада от богатства к бедности, который испытал я. Видите ли, наш дядя уделял свою помощь, когда и как ему вздумается. — По лицу Клода скользнула тень его детского гнева.

Ленокс опять, скрыто его подталкивая, сказал:

— Значит, он нарисовал вам радужную картину?

— Он меня убедил. Сказал, что нам больше никогда не надо будет работать. И, конечно, он был прав. Даже согласись мы с решением правления, то, разумно распоряжаясь деньгами, мы вполне могли бы жить на то, чем располагали, не говоря уж о росте цены акций. Но, понимаете, он задурил мне голову грезами о неограниченном богатстве… — Клод раздавил сигарету о подоконник открытого окна и запустил руку в волосы. — Десять тысяч фунтов ни в какое сравнение с ним не шли.

— Насколько понимаю, были долги, — сказал Ленокс, предлагая Клоду новую сигарету.

— К чему тянуть, — с горечью ответил Клод. — Ведь вы уже знаете. Я много пил, влез в карточные долги, а неоплаченных счетов накопилось столько, что волей-неволей мне пришлось бы поужаться. Из десяти тысяч фунтов у меня осталось бы от силы три-четыре тысячи. Конечно, большая сумма, но недостаточная, чтобы жить так, как я хотел жить… Или нет. Как я хотел бы показать дяде Барнарду: вот, как я живу! — Вновь по его лицу скользнула та же тень гнева. — Даже во всем себе отказывая, я израсходовал бы их за пять лет.

Ленокс понимал, что наступил момент, требующий большого такта.

— И Юстес предложил выход…

Клод промолчал, но затем кивнул.

— Да, он меня убедил. Сказал, что, убрав Сомса из правления, мы будем богаты, и конец всем моим тревогам, тревогам моей семьи, всем ехидствам дяди Барнарда. В один присест по сто тысяч каждому.

— Сначала об убийстве речи не было, ведь так?

— В начале не было. Сперва мы просто распустили слухи, что Сомс — пьяница и остался без гроша. Мы думали, что, может, его выведут из правления, в согласии с общественным мнением. Боюсь, мы сильно подпортили ему жизнь, бедняге. — Говоря это, он взглянул на Ленокса почти с вызовом, но лицо детектива сохраняло невозмутимость. Клод продолжал, будто рухнула плотина. — Ничего не получилось, и, понимаете, мало-помалу Юстес убедил меня, что от этого зависят самые наши жизни. Как я вам уже сказал, происходило это будто во сне: убить кого-то, спрашиваю вас? У меня было достаточно денег, друзей хоть отбавляй, богатый дядюшка, пусть и тиран — так как же меня удалось уговорить? Какое безумие! Но до меня дошло только после смерти Пру… а тогда уж от этого зависела самая моя жизнь. Я не мог пойти на попятный, твердил Юстес.

— Продолжайте.

— Нет. Я и так уж наговорил лишнего. Я даже не знаю, какую помощь вы можете мне оказать. — Он стоял у окна, продолжая курить.

Ленокс почти прошептал:

— Наверное, это было нелегко — убить девушку, которую вы знали… которая, возможно, вам нравилась.

— Нравилась? — угрюмо сказал Клод, быстро оборачиваясь к Леноксу. — Да, она мне нравилась, это правда… Помните, как я ужинал один наверху в «Скачках»? Я думаю, именно тогда я по-настоящему понял, что произошло. Когда я очнулся, то в первый раз увидел, каким коварным, жутким человеком был мой кузен… был на самом деле. И меня охватила такая тоска! Это не оправдание, нет, но это правда.

— Что значит: вы очнулись?

— Понимаете, когда я убил Пру, я этого на самом деле не понимал. Юстес дал мне какой-то яд, он его выцыганил у нашего дяди, и еще пузырек с ядом для отвода глаз из комнаты экономки. — Ленокс кивнул сам себе. — Он ведь знает ботанику и пользовался им для растений. А мне откуда было знать? Я Оксфорд еле окончил со степенью третьего класса. Она, думается мне, слышала, как мы говорили про Сомса. И бедняжка Пру настолько доверяла мне, что решила поговорить со мной напрямик. — Он раздавил сигарету и взял новую, предложенную Леноксом. — Он не казался реальным, этот яд. Я как-то не связывал его со смертью Пру, хоть это и звучит странно. Такой маленький пузырек, будто с лекарством.

— Но вы же дрались, не так ли?

— Дрались?

— И вам требовалось заставить ее молчать достаточно долго, чтобы успеть отравить ее после драки. — Заметив, что Клод намерен возразить, Ленокс добавил чуть более резко: — Послушайте, была борьба, в которой вы обожглись.

— Да, вижу, вы, и правда, знаете все. Мы действительно сцепились. Шепотом, чтобы нас не услышали. Но она была жутко рассержена. И я действительно обжегся. Но под конец я убедил ее промолчать, пока я уговорю Юстеса отказаться от плана. Я сказал, что это была просто болтовня.

— Вот так вы ее обманули?

Наступило долгое молчание. Ленокс знал, что подошел момент, когда Клод либо попытается бежать, либо сломается. Неторопливо, без единого резкого движения он достал запыленную бутылку и две стопки из отвратительного гардероба, завещанного ему той или иной тетушкой. Клод был не первым подозреваемым, кого он приводил в эту комнату. Он медленно наполнил стопки ржаным виски и протянул одну молодому человеку. Клод поглядел на нее, помедлил долю секунды, затем взял ее и сделал глоток. С надломом в голосе он продолжал:

— Сделать это для меня было пыткой. В то утро я много выпил, но не это было истинной причиной, почему я не отступил. Это только поспособствовало. Я ревновал, понимаете. Суть в том, что она мне по-настоящему нравилась… что я почти любил эту горничную. — Он засмеялся с таким недоумением на лице, что почти казалось, будто он говорит о ком-то другом, о каком-то другом случае. Ленокс вспомнил Дека и Джеймса, их разные реакции. Очевидно, в Пру таилось нечто особое, и трое молодых людей не просто любили, они были одержимы.

Более не нуждаясь в частых подталкиваниях Ленокса, Клод продолжал:

— И Юстес — он же такой умный! — рассказал мне в то утро про парня из кабака, тайком забиравшегося к ней в комнату. Про Дека. Не знаю, как он это рассчитал, но меня охватила ярость. Она меня пожирала. Я спустился вниз… я подмешал яд в ее стакан с водой… притаился в коридоре. Смотрел, как она пьет, и испытывал почти счастье, знаете ли. Потом сменил свечу, положил записку и оставил какой-то другой пузырек, какой надо было оставить. Вот так.

— И, сделав это, должны были помочь с Сомсом.

Клод взглянул на Ленокса прямо-таки с удивлением, будто прежде разговаривал сам с собой.

— Это правда, — сказал он. — У меня не было алиби на то время, когда умерла Пру, а потому мне требовалось алиби для второго убийства. Я раскаивался, но, вы знаете, не хотел попасть в тюрьму или на виселицу.

Ленокс снова сел в кресло. Снег теперь валил густо. Клод все еще стоял у окна, и теперь, когда оба замолчали, ночь исполнилась глубокой тишью.

— Виселица… нет, не думаю. На минуту мне пришло в голову, что вы пытаетесь провести меня, что на самом деле вы использовали Юстеса. Но вижу, это не так. Необходимо было, чтобы бескровное убийство совершили именно вы, более легкое, то, которое казалось нереальным. Ваш кузен, несомненно понимая, что вы неспособны вонзить человеку нож между ребер, и подтолкнул вас к пределу, за который вы не могли перешагнуть. — Он помолчал. — Нет, виселица навряд ли. Двадцать-тридцать лет тюрьмы скорее всего.

Словно возвращенный пощечиной к реальности, Клод сказал:

— Тридцать лет? — Вид у него был ошеломленный.

Ленокс кивнул.

— Время по-настоящему проснуться, Клод. Это же вовсе не было шуткой.

Секунду спустя Клод вышел из оцепенения. Ленокс полуожидал этого, но все равно был захвачен врасплох. Клод смел его с дороги и кинулся к двери. Времени на птичий посвист не оставалось. Ленокс сумел только прохрипеть «Эдмунд!» настолько громко, насколько был в силах. Затем поднялся с пола (в его теле все еще прятались отголоски полученных побоев) и побежал к двери. По ту ее сторону Клод вырывался из рук Эдмунда, крепко его обхвативших.