Глава 10. Самоубийство

Пять лет спустя.
Министр, сцепив за спиной руки, неслышно шагал взад-вперед по мягкому ковру. Собравшиеся не решались прервать его размышлений, и только покашливания и сопение нарушали тишину погруженного в полумрак кабинета.
- Возможно, ты и прав, Лазареус. Возможно, и стоит усилить пропаганду в области уважения к магглам. Но ты совершаешь ошибку! Здесь совершенно прав Туллиус, наша молодежь должна общаться не с магглами! С маггловским прошлым она должна общаться! С маггловской наукой! С писателями их, музыкантами! Тогда мы, во-первых, будем знать, что именно наша молодежь от них воспримет, и застрахуем себя от воздействия нежелательных моментов в их культуре. Разве непонятно, что то влияние, что почти затронуло наших детей, теперь всецело владеет их детьми? Посмотрите, как они одеты! У тебя бы, Туллиус, их высекли в Большом зале просто за один вид, я даже не говорю об их языке. Поэтому, я согласен с программой Туллиуса - дети должны знать о магглах, но ни в коем случае не должны знать магглов! В общем, Туллиус, ты определенно не огорчаешь меня. До меня доходит, что вражды и оскорблений в Хогвартсе почти не стало?
- Так и есть, господин министр. Всего пару лет, и дети привыкают к уважению. По коридорам не бегают, друг с другом здороваются, с преподавателями почтительны.
- Я не ошибся в тебе. Хотя не могу сказать, чтобы не было к тебе вопросов, Туллиус. Объясни мне, почему при обыске школы было обнаружено целых пять томов запрещенной литературы? Чье это упущение?
- Виноват, господин министр! Думаю, темные маги...
- Ты больше делай, Туллиус. Больше. Виновных нашли? Пресекли?
- Разумеется, господин министр!
- Ну а мы продолжим. Хотя то, что еще не до конца искоренена темная магия, меня огорчает, вопросы вызывает и другое. Ты говорил, Лазареус, что шепчутся на кухнях? Чем же недовольны люди?
- Виноват-с, каждый за свои грешки трясется! Потому и растет негодование - легче надзор убрать, чем исправиться!
- А еще разоблачения эти. Кто это у нас в министерстве войну друг с другом устроил?
- А сие есть клевета либо шантаж, уголовное преступление-с, это по ведомству аврората!
- И правда, Гарри, что же твои орлы? Нашли баламута?
- Никак нет, господин министр! Первое время отрабатывалась версия, что разоблачения носят характер подковерной борьбы, проще говоря, идут из разных источников. Но в последнее время мы приходим к выводу, что скорее всего шантаж имеет единый центр, и мы концентрируем внимание на этой версии.
- Что ж, если ты полагаешь, что кто-то тайком у нас ротацию кадров форсирует, то чего этот аноним добивается?
- В этом главный вопрос, сэр! Скорее всего, хочет потеснить кого-то...
- Кого же ты имеешь в виду, Гарри - министр замер и прищурился.
- Не исключаю, что кого-то из высшего руководства...
- Ты мне отыщи этого джентльмена, если он есть, конечно. Очень мне с ним потолковать хочется. С одной стороны, он конечно нам услугу делает, от предателей, коррупционеров, двурушников наши ряды вычищает. Но если он к справедливости стремится, зачем ему, спрашивается, прятаться? Да и в любом случае, хорошая игра - честная игра, не так ли, джентльмены?
По кабинету прошелся одобрительный гул.
- Кстати, Персиваль - я тут брошюрку твою читал. Пакостная брошюрка, скажу я тебе. Что там о равенстве людей говорится, это, конечно, хорошо, но к чему там об относительности сказано, о плюрализме? Может, у тебя в редакции кто-то невольно на провокации пропаганды попался французской? Или ты не знаешь, чего их ставленники добиваются, к чему людям эту терпимость и относительность внушают? А у тебя там, получается пособники их сидят? У меня только один вопрос - дураки или подлецы?
- Разберусь...недоглядел... - бормотал начальник департамента, из-под рыжей шевелюры стекала капля пота.
- Не беда, если недоглядел. Беда, если глаза закрыл. Ладно, хватит воздух нам с вами сотрясать. К делу, джентльмены. У всех работы много.

Март занавешивал улицы мокрым туманом, державшимся весь день. Алекс прогулялся по сырости, взглянул на окрестности Хогсмида, на всякий случай стараясь запомнить их. Вернувшись домой, принялся строчить: к ночи следовало отправить статью об устройстве и проживании осиротевших детей из волшебных семей. Вот уже пять лет, как Алекс перешел на социальную тематику.
Постучавшись, заглянула Тана.
- К рыбе лучше рис или картошку?
- Картошку, если ты не против. Сев все равно гарнир не ест.
- Он вообще скоро есть перестанет, - жена легко вздохнула. – Уж этот мне трудный возраст. – Подошла, поцеловала в затылок. – У тебя все нормально? Ты весь день как будто что-то ждешь.
- Все прекрасно.
Врать получалось легко: практика – великая вещь. Он за последние пять лет лгал столько, сколько иные – вроде Невилла, коллеги жены – не насочиняют за всю жизнь.
С первым разоблачительным материалом в «Ежедневный пророк» он пришел загримированный, представился вымышленным именем, говорил измененным голосом. Статьи пи ал, полностью перекроив свой обычный стиль. Деньги передавать велел на подложный адрес. Сперва задаривал жену, но когда она начала расспрашивать, откуда он берет такие суммы, сообразил, что часто отговариваться премией не удастся. И с тех пор, по мелочи откладывая, что-то выдавая на хозяйство, галлеоны Алекс обменивал – опять же под чужой личиной – на маггловские деньги и подкидывал в приюты и больницы. С Таной они не так уж часто ночевали в одной постели, и она не знала про его кошмары. Опозоренные им люди приходили и молча смотрели в глаза, в самое нутро. Те, кто после унизительных публичных разбирательств покончил с собой, приходили с петлями на шеях, зеленые от яда, с мертвыми глазами. А последнее время часто снился мчащийся прямо на него поезд.
Получив свиток с очередными данными, Алекс решился. Пора покончить с этим. Он пойдет в аврорат и расскажет все, от слова до слова. Если решат, что он должен нести ответ – будет нести. Если жена и сын отвернутся – так тому и быть, он заслужил.
Покуда шла учебная неделя, Алекс собрал все послания с компроматом (их было велено уничтожать, но он хранил их в тайнике, о котором не могли знать жена и сын). Постарался восстановить в памяти картину измены и последующего шантажа, лица залезшей под него девчонки и маггла под Империо – толстый такой, на бурундука похож. Оставалось провести с семьей последний вечер, когда все, как прежде.
Из форточки тянет свежей сыростью и немножко дымом. Коты завели хоровое пение. На облаках розоватые следы заката. Жена ужинать зовет.
На кухне пятнадцатилетний сын – худющий, длинный, угловатый, патлы до плеч – уселся на табуретку с ногами и не отрывает острого носа от книжки. Жена помешивает тушащуюся рыбу, пробует картошку.
- Готово. Тарелки берите.
- Ноги на пол поставь, - это Алекс сыну.
- У?
- Не у, а ноги на пол поставь. И книжку быстро убрал.
- Сейчас, пап, сейчас…
- Сейчас ремня получишь, если не сядешь нормально.
Жена кладет Алексу руку на плечо. Последнее время у него нехорошая привычка появилась: если нервничает, придирается к сыну. Да и тот, по совести сказать, как будто на Марсе проводит большую часть дня. И ночи: стал той еще совой, совсем распустился в этом их Хогвартсе. До настоящих ссор между Алексом и Северусом дело не доходит, и все же сын отдаляется быстрее и быстрее, замыкается. Иногда кажется: потому что чувствует гниль в душе отца.
Тана перегибается через стол, обращается к сыну спокойно:
- Что у тебя? Зелья?
- Расширенный курс ЗОТИ, - глаза поднял, заблестели из-под косм. – Старое издание, Ал одолжил. А то на уроках такую чушь несут.
- В школе только этого не ляпни, - Тана на секунду мрачнеет. – А книжку лучше отложить, обидно будет, если выпачкаешь.
Сопя, сын откладывает книжку, спускает длиннющие ноги на пол, начинает ковырять вилкой рыбу. Алекс вдруг улыбается и треплет его по волосам. Тот выворачиватеся, старательно хмурясь:
- Ну пап…
В самом деле, чего ссориться. Дома, может быть, последний день. Завтра опять прицепиться к соседу, аппарирующему в Лондон – и кто знает, что случится после.

Сильвия Селвин вышла из редакции журнала «Ведьмин досуг» и зацокала каблучками по весеннему тротуару. Полгода она бедовала, перебиваясь случайными заработками, и вот – о счастье! – её взяли в популярный журнал. А статью о маникюрных заклинаниях, кторую она прсилала, как пробу, уже напечатали.
Сдвинув серую шляпку за затылок, Сильвия сдула упавший на лоб белокурый завиток. От радости она стала щедрой, и так как в сумочке остался кусок булки, то ей захотелось покормить уток, кучковавшихся в пруду на внутреннем дворе.
Редакция «Ведьминого досуга» занимала одно здание с редакцией «ежедневного пророка», но располагались они в разных крыльях, а между крыльями был внутренний двор, давно превращенный в небольшой сквер с цветочными газонами, тополиной аллейкой и аккуратным прудиком, где жили утки-мандаринки. Поставив стройную ножку в сером чулке и узком темном ботинке на низкий парапет, Сильвия принялась ломать булку и бросать крошки в воду.
Вдруг кто-то встал рядом, пристально разглядывал её с минуту. Девушка хотела было скосить глаза, но полы шляпки загораживали обзор. Сильная рука схватила её за локоть и сдернул с парапета так, что она чуть не потеряла равновесие.
Сильвия сразу узнала его. И он её узнал. Несчастный журналистик-сквиб, окосевший от пресности ласк глупой и скучной жены, готовый облапать первую девчонку, что пообещает нечто иное. Любовник, правда, недурной, даже пять лет спустя его приятно вспомнить. А он на что-то злится – неужто жену поставили-таки в известность, до чего она довела мужа своей никчемностью в постели? В планы Шефа, кажется, это не входило.
- Здравствуй, милая, - а страшно. Он, насколько помнила Сильвия, ходил вооруженным. Точно, вот упер ей в бок маггловскую стрелялку. – Я сдаваться иду, пойдем вместе?
- Я вас не знаю, - слабая попытка, но вдруг подействует. – Кто вы, что вам нужно?
Вместо ответа он подтолкнул её вперед.
- Пошли-пошли…. Думаешь, разрушить чужую жизнь можно безнаказанно? Ты мня превратила в подлеца и убийцу – что ж, ты будешь моим главным доказательством, и в Азкабан, если что, отправимся оба.
«Собрался к аврорам… Возможно, есть что им показать. Надо обыскать его... « - Сильвия посмотрела в глаза сквибу, направив мощный заряд чар. Взгляд противника поплыл, расфокусировался.
- Опусти оружие, - властно сказала девушка. Помедлив, сквиб опустил руку.
- Экспеллиармус! - револьвер вылетел из руки Алекса, и Сильвия подхватила оружие и упрятала в сумочку. Расстегнула его бесформенную сумку, обшарила, вытащила целый ворох свитков – они отправились следом.
«Что теперь? Авада? Подозрительно. Лет ему не так много, и слишком здоров, чтобы подумали на естественную смерть. Со стреляющей дрянью обращаться не умею. Заставить его пальнуть в себя? Слышала, бывает эта… осечка, и дальше человек может опомниться. Тогда как же? Как?» Она подумала, потерла лоб. Направила палочку на борящегося с наваждением сквиба -
- Империо!

Уроки заканчивались, преподаватели подтягивались, наполняя учительскую. Вернулся с зельеварения Чарльз и теперь мазал руку средством от ожогов, Невилл разбирал контрольные четвертого курса (ну и дочка у Гарри… все занятие строила глазки), Дезэссар, устроившись в любимом кресле, потчевал себя кофе. Он-то и заметил первым зарецавши камин. Отвечать, правда, пришлось Невиллу: француз был то ли ленив, то ли робок.
Оказалось, что на связь вышел младший брат Таны, Роберт, служивший в аврорате.
- Тут такое дело… Сестра где? На уроке? Позови её срочно. С мужем её беда. Нет, не говори ей пока ничего, просто позови, я подожду.
Сглатывая тошноту от злого предчувствия, Невилл отправился к кабинету маггловедения.
Из-за дверей доносился девичьи звонкий голос таны:
- В настоящее время взгляды на героев Шекспира пересматриваются. К примеру, можно встретить мнения литературоведов, которые считают главным интриганом в «Гамлете» Горацио и обвиняют его в убийстве Офелии. Или, скажем, Яго оправдывают тем, что он лишь воспользовался ситуацией, созданной характером самого Отелло. Да, Скорпиус?
- Профессор, а вам не кажется, во-первых, что эти критики не так уж неправы? И нет ли некоей тенденции в том, что они прозрели именно сейчас?
- Скорпиус, как вам сказать…
Невилл постучал, поманил Тану.
- Поговорим через некоторое время. Сидите тихо.
Она выскользнула из дверей, посмотрела вопросительно и – вглядевшись – испуганно. Он молча потянул её за собой.
В учительской подвел к камину, Тана склонилась к лицу брата. Невилл отступил в сторону, но не сводил с нее глаз. Он не слышал, о чем они говорили. Видел только, что Тана вдруг схватилась за каминную полку. Наконец огонь в камине погас, и она обернулась, бледная до синевы.
- Там… Алекс под поезд упал… Надо пойти опознать… Сейчас детей отпущу…
У нее затряслись губы. Она развернулась к двери, ступила два шага - и упала.
- Тана!
- Оh mon dieu, donnez de l'eau!
Невилл и Дезэссар подхватили её, уложили в кресло. Лонгботтом расстегнул воротник её блузки, наколдовал стакан воды, стал брызгать в лицо. Француз, трансфигурировав перо в веер, обмахивал ей лицо.
- Нашатырь возьмите, бестолочи! – зашипели портреты.
Невилл обернулся через плечо и заметил Чарльза: тот в ужасе вытянулся, не сводя глаз с лежащей в кресле Таны. Нахлынуло раздражение.
- У нее урок был, отпусти учеников!
Саммерби покорно вышел вон.
Как потом оказалось, он, придя в класс, брякнул с порога: «У профессора Принц погиб муж, урок отменяется». А в классе со слизеринцами были рейвенкловцы. В результате через пять минут в учительскую примчался Северус Принц и бросился к матери, все еще не пришедшей в себя, а на пороге возникла тонкая фигурка Розы Уизли.
…В морг аврората Невиллл отправился вместе с Таной, побоялся отпускать её одну, хоть её и должен был встретить брат. Пока шла процедура опознания, он ждал в коридоре и разговорился с санитаром. Тот-то и сказал ему, что погибший в метро мужчина под поезд не упал, а бросился.