Абстрактное право

Первой ступенью на восходящей лестнице разви-
тия воли Гегель считает единичную волю некоего
субъекта, который благодаря этой воле, неотде-
лимой . от самосознания, становится юридическим
лицом, правоспособной личностью. Такого рода лич-
ность характеризуется как основа абстрактного, фор-
мального права, имеющего своей заповедью «Будь ли-
цом и уважай других в качестве лиц». Придавая
важнейшее значение тому, что «лицо должно дать себе
внешнюю сферу своей свободы», т. е. каким-то опре-
деленным образом относиться к внешнему, «преднай-
денному» миру, Гегель видит это отношение в том,
что лицо присваивает себе вещи данного мира как
свою собственность. Считая, что «лицо имеет право
вкладывать свою волю в каждую вещь, которая бла-
годаря этому есть моя», Гегель утверждает «абсолют-
ное право человека на присвоение всех вещей». Приме-
чательно, что это присвоение Гегель толкует как такое
проявление верховенства человеческой воли по отно-
шению к вещам, которое-де еще раз свидетельствует
об истинности идеализма, не считающего «вещей, ка-
ковы они суть, чем-то, что есть в себе и для себя»,
и несостоятельности материализма («реализма»), буд-
то бы объявляющего вещи «абсолютными, хотя они
и находятся в форме конечности» (94. 7. 65, 71, 72).
Путаница, вносимая Гегелем в понятия идеализма

 

и материализма, заслуживает внимания и сама по себе
как выражение тенденции использовать для обоснова-
ния идеализма и дискредитации материализма софи-
стические соображения, так и под углом зрения со-
циальной обусловленности гегелевского идеализма,
оказывающегося существенно связанным с философ-
ским обоснованием частной собственности. Гегель
подчеркивает, что «так как в собственности моя воля
становится для меня объективной как личная воля»,
т. е. воля единичного человека, «то собственность по-
лучает характер частной собственности». Свою фило-
софию права Гегель характеризует как «важное учение
о необходимости частной собственности». Идеали-
стичность гегелевского обоснования частной собствен-
ности выражается в утверждении, что она существует
не ради удовлетворения определенной потребности,
а потому, что в ней во имя реализации «разумности»
идеи «снимается голая субъективность личности», так
что «лишь в собственности лицо есть как разум». Со-
гласно Гегелю, в борьбе с исторически предшествую-
щей общей собственностью на землю «частная соб-
ственность ... должна была одержать верх» как «более
разумный момент». Наряду с общей собственностью
Гегель квалифицировал и ее равномерное распределе-
ние как не соответствующее названной «разумности»
(как и «справедливости»). Коммунистические и эгали-
таристские принципы, с точки зрения Гегеля, — «пустая
и поверхностная рассудочность» (94. 7. 72, 69, 75).

Существенно важно, что Гегель обосновывает «ра-
зумность», правомерность частной собственности в ее
буржуазной форме. Рабовладельческая и феодально-
крепостническая формы собственности категорически
осуждались Гегелем, объявившим личность и волю че-
ловека не подлежащими отчуждению. Рабскую и кре-
постную зависимость людей, равно как и запрещение
рабам владеть собственностью и феодальные ограни-
чения частной собственности, Гегель отнес к противо-
разумным и противоправным видам отчуждения. Он
ратовал за буржуазную «свободу собственности», от-
мечая, что она «лишь со вчерашнего дня кое-где полу-
чила признание в качестве принципа». По Гегелю,
«это пример из всемирной истории, показывающей
нам, какой длительный срок нужен духу для того,
чтобы сделать шаг вперед в своем самосознании...»
С точки зрения Гегеля, утверждение «свободы соб-

ственности» — это трансформация всемирно историче-
ского значения, происшедшая полтора тысячелетия
после того, как был провозглашен принцип «свободы
лица», приписываемый им христианству. «Свободу
собственности» Гегель понимал как право собственни-
ков на основе договорных отношений между ними да-
рить и обменивать свою частную собственность, тор-
говать ею. По его мнению, «разум делает необхо-
димым» такие отношения (94. 7. 86, 90, 96).

Уделяя большое внимание характеристике ос-
новных видов договоров о правомерном отчуждении
и приобретении собственности, Гегель в конце раздела
об абстрактном праве рассматривает три формы нару-
шения права частной собственности: так называемую
«простодушную неправду», обман и преступление
в соединении с принуждением. Здесь же содержится ге-
гелевское учение о наказании: последнее трактуется как
необходимое снятие преступления, имплицитно заклю-
ченное в нем самом. Гегель выступал за строгое со-
блюдение закона при установлении наказания, которое
должно осуществляться только по суду. В согласии
с просветителями он был противником жестокости на-
казаний и обосновывал необходимость их смягчения
по мере прогресса цивилизации, поддерживая соответ-
ствующие воззрения итальянского правоведа Бекка-
рия.

Мораль

Вторая часть «Философии права» посвящена
морали, определяемой как право субъективной
воли. Согласно Гегелю, развитие понятия воли со-
стоит в том, что после того, как она получила налич-
ное бытие «в некотором внешнем» (собственности),
она должна получить его также «в некотором внутрен-
нем», т. е. «она должна быть сама для себя субъектив-
ностью и ставить себя перед самой собой». К рассмо-
трению морали Гегель переходит сразу же после трак-
товки наказания как снятия преступления. Указывая,
что моральная воля проявляется в поступках, Гегель
считает, что если с ними связано зло, то оно уже не
носит характер юридически наказуемого преступления,
а если с ними связано добро, то оно уже не опреде-
ляется через соответствие юридическим законам.
В праве моральной воли Гегель выделяет следующие

 

три стороны как представляющие единичное, особен-
ное и всеобщее: 1) поступок должен совпадать
с субъективным («моим») умыслом, 2) субъективное
намерение должно иметь своей целью благо, 3) посту-
пок должен соответствовать добру как объективной
ценности (94. 7. 123,133).

Гегелевское понимание морали соотнесено прежде
всего с тем, как она трактовалась Кантом, а также
Фихте и немецкими романтиками. В основном это со-
отнесение является полемическим, хотя Гегель и при-
знает немалые достоинства за кантовским учением
о морали в плане постановки проблем. Полемично по
отношению к Канту настаивание Гегеля на том, что
в сфере морали важно не только умонастроение
субъекта, но и соответствующие этому умонастрое-
нию поступки с их объективными следствиями. Поле-
мично по отношению к романтикам несогласие Гегеля
с тем, чтобы «внутреннюю восторженность и задушев-
ность» превращать в единственный «критерий право-
го, разумного и превосходного...». Если в кантовской
философии Гегель критикует формальность и аб-
страктность ее понимания морали, то в романтизме
он осуждает нигилистическое отношение к морали,
вырастающее на почве апологии индивидуалистиче-
ского своеволия. С точки зрния Гегеля, умысел, ре-
ализующийся в поступке, делает человека вменяемым,
и если поступок порождает зло, то он с моральной
точки зрения должен подвергнуться осуждению как
определенная вина. Гегель был убежден, что субъек-
тивное намерение должно рассматриваться не изоли-
рованно, а в связи с благом, мысль о котором неотде-
лима от морального намерения. Обратим внимание на
то, что стремление удовлетворить насущные жиз-
ненные потребности человека Гегель, в отличие от
Канта, не считал несовместимым с моральностью на-
мерения. К «абстрактной рефлексии» относил Гегель
кантовское «воззрение на мораль, согласно которому
последняя должна вечно существовать лишь в качестве
враждебной борьбы с удовлетворением человеком
своей собственной потребности» по принципу «делать
с отвращением то, что велит долг». Гегель настолько
высоко ставил названные потребности, что во имя
предотвращения смерти обездоленного человека от го-
лода обосновывал правомерность нарушения не толь-
ко абстрактных принципов морали, но и «абстрактно-

 

го права», стоящего на страже частной собственности.
Проявляя поразительную для апологета этой соб-
ственности гуманность, Гегель заявлял, что «если
жизнь находится в высшей опасности и ее спасение
сталкивается с собственностью обеспеченного правом
другого человека, она может притязать на право
нужды» и быть «поддержана посредством кражи куска
хлеба...» (94. 7. 145, 144, 146).

Полемикой с Кантом пронизана гегелевская трак-
товка добра и его «внутреннего определения» — сове-
сти. Характеризуя добро как «единство понятия воли
и особенной воли» и «как сущность воли в ее субстан-
циальности и всеобщности», Гегель указывал, во-
первых, что «добрая воля» не может быть таковой без
ее объективной реализуемости, предполагающей при-
знание ею «права объективности» и действие «соответ-
ственно тому, что в этом мире имеет силу». Во-
вторых, признавая «заслугу и возвышенность кантов-
ской практической философии» в понимании добра как
безусловного долга, Гегель вместе с тем считал недо-
статком этой философии отсутствие в ней разъясне-
ния, что же конкретно представляет собой долг, равно
как что же именно должен делать человек, руковод-
ствующийся категорическим императивом. По Геге-
лю, отсутствие содержательного определения добра
нетерпимо потому, что оно порождает, с одной сто-
роны, иезуитское лицемерие, выдающее зло за добро,
а с другой стороны,— романтическое стирание разли-
чия между добром и злом из-за мнения, что «доброе
сердце, доброе намерение и субъективное убеждение
суть именно то, что сообщает поступкам их цен-
ность...». Гегель понимал, что романтический амора-
лизм, находивший определенные предпосылки в кан-
товском агностицизме и в фихтевском превознесении
«я», выражает духовный кризис переломной историче-
ской эпохи, когда традиционные обязанности оказа-
лись не соответствующими требованиям развившегося
человеческого самосознания и «воля лучших людей»
«вынуждена стараться найти гармонию, утерянную
в мире действительности, лишь в идеальной глубине
внутреннего голоса». Но Гегель был убежден, что
«дух» уже создал необходимые предпосылки для вос-
становления на основе философии «абсолютного идеа-
лизма» со свойственной ей высшей рациональностью
уважения к моральным ценностям, которые для этого

 

должны быть поняты не на уровне одной лишь
субъективности, а в том единстве «субъективности
и объективного в себе и для себя сущего добра», кото-
рое есть «нравственность» (94. 7. 151, 153, 159, 168,
158, 177).