Внешнеполитические успехи Дангчаунга и внутренние конфликты

Дангчаунг в середине XVIII в.К этому периоду относятся правления тюа Нгуен Фук Тю (1725—1738), Во-выонга (1738— 1765) и начало правления Динь-выонга (1765—1777). Довольно длительное правление старшего сына Куок-тюа, Нгуен Фук Тю, отличалось пассивностью во внутренней политике; какие-то фак­торы (возможно, связанные с надвигающимся кризисом) тормо­зили активность феодального государства. Наиболее заметной чер­той было продолжение активной внешней политики в дельте Меконга, с 1732 г.— уже на правом берегу его восточного протока. Большое внимание уделялось строительству государственного фло­та. Одновременно втягивался в орбиту влияния Дайвьета Хатиен, получавший от Нгуенов все большие льготы по мере их сближе­ния. Пришедший к власти в Хатиене Мак Тхиен Ты в 1736 г. на­чал усиление своих дружин; строились укрепления, упорядочива­лась военная и гражданская администрация. Нгуен Фук Тю не протестовал против отливки в Хатиене монеты. Хатиен после тай­ских разрушений снова стал богатеть и укрепляться. Но в целом расцвет этого далекого угла Юго-Восточной Азии был временным, относительная политическая независимость Хатиена была след­ствием неустойчивости отношений Камбоджи и Дайвьета, на ко­торые влиял еще и Сиам. Большое внимание Нгуен Фук Тю уде­лял форсированию развития торговли Хатиена, особенно с заморскими странами[170]: плававшие туда корабли освобождались от об­ложения.

Отношения с кхмерским королевством начали обостряться, ког­да умер Анг Ем, признававшийся Нгуенами королем Камбоджи, и санкционированные им территориальные приобретения 1732 г. были поставлены под вопрос. Военные действия начались не сра­зу, но Нгуен Фук Тю явно не случайно много занимался послед­ние годы своего правления усовершенствованием армии.

Умер Нгуен Фук Тю рано, в 43 года, и власть перешла к за­конному наследнику, старшему сыну, 25-летнему Нгуен Фук Кхоа-ту, известному впоследствии как Во-выонг.

Для Дангчаунга середина XVIII в. была временем относи­тельного спокойствия и внутри- и внешнеполитической активности. Это становится особенно очевидным при сравнении с положением в Дангнгоае, для которого 40-е годы были критическими. Полити­ческим проявлением силы Дангчаунга было принятие в 1744 г. Нгуен Фук Кхоатом нового титула — Во-выонга, более высокого, чем тюа, хотя и не такого высокого, как хоанг-де — титул Ле. Таким образом, внешнее единство Дайвьета было сохранено, но Во-выонг уже не нуждался в Ле и не захотел их поддерживать даже тогда, когда в вооруженной борьбе Ле и Чиней Ле Зуи Мат обратился к нему за помощью[171]. Лозунг «Освободим Ле» уже не был нужен тюа Дангчаунга.

В первые годы своего правления Нгуен Фук Кхоат отразил на­ступление кхмерской армии в дельте Меконга. Мак Тхиен Ты спасла помощь Нгуен Фук Кхоата, но к войне с Камбоджей Данг­чаунг не был готов, и, наградив Мак Тхиен Ты, тюа отвел войска обратно.

Спасение Хатиена убедило тюа в прочности его положения. Он решил, что для Дангчаунга необходим более высокий статус, чем раньше. Это требовало денег, и Кхоат, вообще не очень счи­тавшийся с возможностями государства, начал завинчивать нало­говый пресс. В 1741 г. он провел редкое в Дайвьете мероприятие: после реформы соляного налога приказал выяснить разницу за прошедшие годы и, видимо, взыскать. Так никто не делал, но честолюбивому, деспотичному и не очень осмотрительному тюа нужны были деньги. В целом его политика возвеличивания Данг­чаунга опиралась на его экономическое и политическое усиление, но она оказалась дорогостоящей и чреватой внутренними кон­фликтами. Следствия его ошибок стали видны позднее, когда эко­номический и политический организм Дангчаунга, ослабленный надвигающимся кризисом деревни, оказался не в состоянии ре­шать поставленные перед ним честолюбивым тюа задачи. Пока же все обстояло хорошо, и в 1744 г. он произвел второй после отде­ления Дангчаунга в начале XVII в. политический переворот в устройстве Дайвьета. Используя трудности Чиней, ведших ожесточенную войну с восставшими крестьянами, он стал приближать статус Нгуенов к статусу Ле, при этом, как и Чини, не рискуя полностью их уравнивать. «Главный лагерь» в Фусуане был офи­циально провозглашен «столицей»[172] (ранее так назывался только Тханглонг, где пребывали Ле). Была проведена «в связи с рас­ширением владений», о котором Во-выонг любил говорить, полная административная унификация, весь Дангчаунг был разделен на 12 провинций (зиней), кроме Хатиена, расположенного за преде­лами Дайвьета; он был объявлен чаном. В каждом зине сидели три чиновника: чан-тху, кай-ба и ки-люк. Чан-тху был губернато­ром зиня, кай-ба — сборщиком налогов, а ки-люк — судьей. Столи­ца и ее округ были выделены в «главный зинь», Айты был объяв­лен «старым зинем». Эти два зиня вместе с четырьмя соседни­ми— Куангбинь, Воса, Ботинь и Куангнам — образовали «старые владения». Здесь давно имелось густое вьетнамское население, ощущалось, как и в Дангнгоае, аграрное перенаселение. На быв­ших тьямских землях были созданы еще три зиня, южнее шли еще три зиня. В двух зинях, управление которыми представляло особую сложность, были введены дополнительные должности. Примечательно, что эти два зиня — Куангнгай и Куиньон; именно в Куиньоне 27 лет спустя вспыхнуло восстание Тэйшонов.

Во-выонг основал пышный двор, заменил многочисленными, в основном гражданскими сановниками простое и во многом воен­ное управление Нгуенов XVII — первой половины XVIII в. Как и в Дангнгоае, развитие феодальной власти шло по линии развития сложного гражданского бюрократического придворного аппарата. К 1747 г. ти были реорганизованы в министерства (бо)[173], что при­равнивало Нгуенов к Ле (так как Чиням были подчинены хюены).

Но выйти из состава Дайвьета Во-выонг не решался, дать осо­бое название своему владению — тоже.

В 40-х годах продолжалось укрепление реальной власти Данг-чаунга над Хатиеном, растущая торговля которого была постав­лена в 1747 г. под контроль двух специальных вьетнамских чинов­ников. Это было тем более важно, что Во-выонг стремился вести активную заморскую торговлю, даже финансируя ее; в числе предметов ввоза на кораблях Дангчаунга (находящихся в распо­ряжении Мак Тхиен Ты в соответствии с указом Во-выонга) были европейские ткани, индийские изделия и пр. На них же вывози­лись вьетнамские ткани и другие товары.

В эти же годы начала проводиться интересная финансовая реформа Во-выонга, имевшая целью выкачивание средств из стра­ны. Вначале, закупив у европейцев белый цинк[174], он ввел деньги, не могущие быть подделанными (этого металла в стране нет) и перелитыми в изделия (по той же причине). Они обладали при­нудительным курсом, т. е. шли не по цене металла, а по объявлен­ной стоимости. Это было прогрессивное финансовое мероприятие, проведенное по совету китайских финансистов, знакомых с миро­вым обращением.

Внутреннее положение было устойчивым, хотя в 1747 г. в круп­ном торговом городе Донгфо вспыхнуло восстание под руковод­ством Ле Ван Куанга. С небольшим отрядом восставших он за­хватил г. Донгфо. Но восставших не поддержали остальные жите­ли города, и они вскоре были разгромлены.

Основой внешнеполитического могущества и блеска было для Во-выонга дальнейшее расширение владений на юге, и этой цели была подчинена вся его военная политика, а отчасти и внешняя и внутренняя политика. В 1748 г. он снабдил войсками экс-короля Камбоджи Сатху II, и тот занял столицу Удонг. Но вскоре вос­ставшие крестьяне под руководством одного из вельмож выгнали Сатху за пределы страны[175]; новый король, Чей Четта V (1749 — 1755), был противником Нгуенов. Этот военный и внешнеполити­ческий провал ознаменовал собой начало обострения всей ситуа­ции в Дангчаунге. Дангчаунг не имел сил для победы, так же как и Камбоджа; войны были взаимно невыгодны. Раз за разом вво­дил Во-выонг войска в Камбоджу, и, как правило, неудачно. Эти войны все более подрывали экономику Дангчаунга и стали одним из факторов недовольства, что дополняло нарастающий аграрный кризис в «старых владениях». Одним из следствий растущей не­устойчивости были продолжающиеся, хотя и реже, смены высших лиц в Дангчаунге, снятия одних и выдвижения других, в числе последних — знаменитого военного и политического деятеля Нгуен Кы Чиня. Обострению напряжения способствовали и личные осо­бенности Во-выонга, деспотичного правителя, скупого и расточи­тельного одновременно, склонного к излишествам в личной жизни. Удовлетворение своих личных желаний он зачастую ставил выше государственных интересов, финансы же совершенно не щадил и привел их к концу правления в полное расстройство.

Почти ежегодные войны с Камбоджей, неустойчивость потря­саемого отставками центрального аппарата, новизна денежного хозяйства и растущие траты привели, добавившись к нарастающему аграрному кризису, к ухудшению экономического положения и социальной ситуации уже к 1751 г. Хроники отмечают, что «сотни людей голодали, воровство и грабежи были распространены повсе­местно», что в государстве появились «толпы бандитов»[176].

Среди крестьянских выступлений середины XVIII в. выделяется восстание в районе Куиньона, которым руководил крестьянин-бед­няк Лйа. По своему характеру это был крестьянский бунт, участ­ники которого мстили местным феодалам за их злоупотребления и лихоимство. Восставшие убивали деревенских старост, сборщи­ков налогов и т. д., а их имущество раздавали беднякам. Восста­ние продолжалось недолго и было сравнительно легко подавлено. Опасность положения сознавали и многие из феодальных лидеров, в частности Нгуен Кы Чинь. В 1751 г. он подал развернутый про­ект реформы, необходимость которой обосновывалась тем, что положение народа бедственное. Предложения Нгуен Кы Чиня во многом перекликались с идеями реформаторов в Дангнгоае, что говорит о сходстве социально-экономической ситуации. Он прямо предостерегал (за 20 лет до восстания Тэйшонов), что «плохие привычки распространились в народе». Править по-старому нель­зя, или, говоря словами Нгуен Кы Чиня, «нельзя постоянно сле­довать старому», нужно многое менять, «увеличивать и умень­шать»[177]. Это было помимо своего конкретного значения фило­софское обоснование отказа от конфуцианских догм, сыгравших определенную роль в неспособности правящих кругов в новых условиях своевременно найти те резервы, которые еще были у «феодализма во Вьетнаме.

В экономической сфере Нгуен Кы Чинь призывал «установить порядок» и указывал три вида расходов, которые подрывали бюд­жет. Как видно из его списка, опасность была не столько в сокра­щении доходов государства, как это было в Дангнгоае, сколько в росте непроизводительных военных и пропагандистско-представительских расходов (расходы на солдат, расходы на боевых сло­нов и «внесение денег на алтари» духов национального культа и буддийских божеств). Упоминались и «бесконечные другие рас­ходы»[178], разумеется сделанные с ведома или по инициативе тюа. Главными растратчиками были названы само государство и тюа; предлагалось сократить прежде всего государственные расходы, и в первую очередь на войну.

В социальной сфере, тесно связанной в самом проекте с эко­номикой, предлагались фундаментальные, глубоко продуманные меры, реализованные лишь полвека спустя — при Зя Лонге. Речь шла об усилении власти на местах, в фу и хюенах, в значитель­ной степени находившейся в руках местных помещиков. Это было тем более перспективное мероприятие, что развитие гражданской администрации в рамках реформ первой половины века сопровож­далось избыточным (при наличии сильнее выделившегося, чем в Дангнгоае, слоя помещиков) ростом числа гражданских чиновни­ков, без которых уже тогда можно было обойтись.

В проекте шла речь о расширении власти глав фу и хюенов, причем предполагался перенос части ответственности на местных помещиков, составлявших феодальное окружение чи-фу и чи-хюе-на, низших административных чиновников, которые, как и в Данг-чаунге, сами были помещиками, причем местными (как правило, в силу происхождения их земель, не данных государством, а при­знанных им как «частные»). Именно руками этих чиновников по­мещики осуществляли свою власть в XVIII—XIX вв. Подробно в проекте Нгуен Кы Чиня предлагалось:

1. Администрация фу и хюенов, ранее (в Дангчаунге) в основном ведшая конфликтно-судебные дела, т. е. вмешивавшаяся во многое лишь постольку, поскольку возникали конфликтные си­туации, отныне должна была нести ответственность за выполнен­ные работы. Все земледельческие налоги и налоги-повинности должны были быть в пограничных хюенах подведомственны гла­вам хюенов, собиравшим и передававшим налоги. Это должно было упростить ведение дел.

2. Ранее власти фу и хюенов «наблюдали» за процедурой аре­стов, допросами, обеспечением жалованья, помощью бедствующим крестьянам, доставкой народу «большого серебра», и при этом им отчислялась часть денег. Теперь предлагалось выдавать соответ­ствующим группам куанов постоянную заработную плату.

3. Ранее среди крестьян имелись две категории: убежавшие от уплаты налогов бродяги и ушедшие из-за голода в другие места. Примечательно, что власти отличали ушедших в крайнем случае (голод) от беглых вообще. За обе категории платили оставшиеся в деревне крестьяне. Предлагалось отменить круговую поруку — остаток общинной организации; оставшиеся должны были платить отныне свою обычную сумму. Доля ушедших из деревни не взи­малась, но государство при этом ничего не теряло, так как пред­лагалось одновременно прекратить государственную помощь бед­ствующим крестьянам. Ранее расходы по такой помощи и были поводом к усилению обложения оставшихся; в то же время со­бранные суммы расходовались через аппарат зиня, и чиновники явно многое разворовывали. В случае реализации этого предло­жения (что было сделано только в начале XIX в.) государство переставало делать то, что уже перестала делать община,— под­держивать всех юридически полноправных крестьян в состоянии платить налоги. Это — важнейшее мероприятие на пути оконча­тельного расслоения крестьянства; отныне разорившийся и бег­лый могли конституироваться в основном лишь как кабальные арендаторы у помещика, получавшего новый источник рабочих рук.

4. Последнее предложение не было непосредственно связано с предыдущими, но относилось к тому же кругу мер. Предлагалось ограничить свободу передвижения для некрестьянских элементов, не относящихся к господствующему классу (охотники и пр.), и для «фальшивых людей», «возмутителей народа». Не совсем ясно, кто имелся в виду, но полицейский характер начинания, направ­ленного против динамичных элементов сельского населения, оче­виден[179].

И эту программу необходимых (поскольку впоследствии они были реализованы и привились) реформ, соответствующих новым тенденциям в общественной жизни, Во-выонг попросту оставил без ответа. Примечательно, что Нгуен Кы Чинь не пострадал; судя по его дальнейшему восхождению, подобные идеи при дворе тюа уже не считались порочными.

Предложения Нгуен Кы Чиня диктовались ухудшением обста­новки в сельском хозяйстве: 1752 год ознаменовался голодовками. Хотя меры стали принимать еще до начала массового голода, об­становка ухудшалась. Во-выонг по-своему понимал положение, он писал, что чувства «народа не поднимаются, милости тюа еще не прочувствованы до конца»[180]. Примечательно, что у Во-выонга, как и в проекте Нгуен Кы Чиня, речь идет не о предотвращении кон­фликта, а о том, что конфликт уже имеет место. Но из правиль­ных посылок тюа сделал своеобразные, хотя для него вполне ло­гичные выводы. Вместо предлагавшихся аграрных и социальных преобразований он решил «непосредственно заняться воспитанием чувств народа», «опираясь на верноподданных слуг»[181]. Свелось все к проверке деятельности высших и некоторых средних чиновни­ков, гражданских и военных, против которых были обвинения. Особенно много проверок, а следовательно, и обвинений было в столичном округе и в остальных «старых владениях», т. е. в перенаселенной и голодной части Дангчаунга, откуда и началось позже восстание Тэйшонов. Часть чиновников была смещена, но это не могло выправить положения, тем более что государствен­ные расходы сокращены не были.

1753 год принес второй голод подряд. Только тогда правитель­ство занялось в духе предложений Нгуен Кы Чиня учетом рас­ходов, составлением сбалансированного бюджета. Временно была сокращена военная активность на юге, тоже по программе Нгуен Кы Чиня. Сам он был направлен на важный военный и полити­ческий пост ки-люка в пограничный с Дангнгоаем Ботинь. Там назревал крупный политический кризис, так как и Чини, и во­оруженные сторонники Ле во главе с Ле Зуи Матом готовились к решающим сражениям. Обе стороны рассчитывали на помощь Нгуёнов. Первыми обратились за ней Чини, попросив предоста­вить в их распоряжение дороги к владениям Ле Зуи Мата с юга, поскольку эти владения находились к западу от стыка Дангчаун­га и Дангнгоая. По поручению Во-выонга Нгуен Кы Чинь написал ноту-отказ[182]. (В 1764 г. Во-выонг отказал в помощи Ле Зуи Ма­ту.) Положение после этого обострилось, но до военного столкно­вения не дошло.

Сокращение расходов и приостановка войн дали некоторые положительные плоды, положение в деревне стало менее острым. Не дожидаясь дальнейшего улучшения, а возможно, считая при­обретение новых земель лучшим выходом из кризиса, Во-выонг снова обратился к югу. Переброшенный в южные земли Нгуен Кы Чинь готовил новую войну с Камбоджей. Тюа торопил с ее на­чалом, так как союз Анг Снгуона, чьи послы отправились на се­вер, с Зоанем грозил стать реальностью, особенно после подав­ления в Дангнгоае к 1751 г. самых крупных крестьянских восста­ний. Положение Камбоджи было выгодно и в том отношении, что Сиам в это время находился в состоянии воины с Бирмой. Летом 1754 г., подавив небольшое восстание, Нгуен Кы Чинь вторгся в Камбоджу, Анг Снгуон с боями отступил, пограничные крепости были взяты, и армия Нгуен Кы Чиня вошла в Пномпень. В ре­зультате последовавших переговоров Во-выонг получил примор­ские территории в восточной части дельты Меконга (от Митхо до Зядиня) на «законном» основании. Но поскольку вьетнамские крестьяне и чиновники появились здесь уже давно и давно пла­тили налоги, экономических выгод поход 1754 г. не принес.

Дипломатический и военный успех вдохновил Во-выонга на вторую после Куок-тюа попытку добиться равенства с Ле в меж­дународных делах. В седьмом месяце 1756 г., воспользовавшись возникшей перепиской с губернатором Фуцзяни и Чжэцзяни, Во-выонг приказал написать ему письмо, титулуя себя Ань-нань го-ван[183] (как титуловали при цинском дворе вуа Ле). При дворе Нгуёнов эта попытка встретила отпор у конфуцианцев, глава Хан-лама Нгуен Куанг Тиен отказался составлять подобный доку­мент, считая это нарушением норм государственности.

Дальнейшие распри с Камбоджей начались в 1757 г., после смерти Анг Снгуона. Один из претендентов на престол, Анг Тонг, укрылся в Хатиене; Мак Тхиен Ты выхлопотал ему в помощь вьетнамские войска. Их поддержка помогла ему занять трон, но вся кампания дорого обошлась казне Дангчаунга. Правда, Анг Тонг передал Дайвьету область Тамфонгонг к северу от Басака, что привело к включению в состав Дангчаунга левого берега Ме­конга на значительном расстоянии. Там быстро стали строить крепости, что также потребовало новых расходов. Расходов потре­бовали и проведенное здесь Во-выонгом создание вьетнамского чиновничьего аппарата, и переселение сюда крестьян (последнее дало вскоре экономические и отчасти социальные выгоды фео­дальному государству, но в те годы оно влекло за собой заметные расходы).

Новые военные и административные расходы тяжелым бреме­нем легли на плечи крестьян, особенно в «старых владениях», по­скольку южнее система налогообложения была значительно легче. В этих условиях всегда нуждавшийся в деньгах Во-выонг сделал шаг, имевший, как показало дальнейшее, тяжелые последствия для феодалов Дангчаунга: он распространил налоговое обложе­ние в полном объеме на сравнительно недавно присоединенные земли провинции Фуиен, где до этого существовала льготная для крестьян «предварительная» система обложения (налоги были «великодушны и просты»)[184]. Легкие налоги остались к югу от Фуиена; к северу, в «старых владениях», полное налогообложение существовало уже давно. И именно в районе Фуиена, где теперь усилилась феодальная эксплуатация и возросло недовольство кре­стьян, близ г. Куиньона, и началось 13 лет спустя восстание Тэйшонов, и именно «старые владения» оказали восставшим поддерж­ку. В то же время земли к югу от Фуиена стали в дальнейшем: базой восстановления власти Нгуенов на юге и установления их власти во всем Дайвьете. А началось восстание именно в том: районе, где «полная мера» эксплуатации была внове,— в районе Фуиена. Не помогла в данном случае и дополнительная админи­страция, тем более что одновременно с расширением налоговой эксплуатации шло внедрение здесь в полном объеме и чиновничье­го аппарата. И если новые налоговые поступления не успели улучшить положение тюа, то грабежи новых чиновников наверня­ка успели дополнительно озлобить население.

В первой половине 60-х годов, в последние годы правления Во-выонга, в его окружении появились новые люди — Чыонг Ван Хань и Ле Као Ки, но их политика отличалась пассивностью; сам тюа также удалился от активной деятельности. Именно тогда (в 1764 г.) было отказано в помощи Ле Зуи Мату[185]. Нгуен Кы Чинь. был лишен возможности влиять на политику. Бездеятельность и коррупция росли, экономическое и финансовое положение было скверным. Все это усугублялось борьбой придворных клик, в ходе которой все большее влияние приобретал некто Чыонг Фук Лоан. Беспринципный и безответственный придворный интриган, ставив­ший личные интересы выше государственных, он вызвал конфликт в феодальных верхах Дангчаунга в момент начала восстания Тэй-шонов. В значительной степени из-за неразберихи, царившей в Фу-суане в эти годы, и сопровождавшего ее расстройства государ­ственных дел куаны и помещики Дангчаунга, где социальный и экономический кризис был выражен в южной части слабее, чем в Дангнгоае, оказались вначале менее способными противостоять восставшим крестьянам, чем Чини и их администрация. И хотя в конечном итоге полное поражение потерпели именно феодалы Дангнгоая, а Дангчаунг стал, что было социально-экономически обосновано, опорой феодалов в их войне с восставшими, первых успехов Тэйшоны добились в той части страны, которая была сла­бым звеном,— в Дангчаунге.

К моменту смерти Во-выонга в 1765 г. вся власть оказалась в руках министра Чыонг Фук Лоана; многие посты принадлежали его родственникам. Во-выонг перед смертью сменил наследника, и трон должен был теперь перейти к 12-летнему сыну Во-выонга от наложницы. Он его и получил после победы Чыонг Фук Лоана над его противниками при дворе себе на гибель (его казнили Тэйшоны в 1777 г.) и стал править под именем Динь-выонга (1765—1777). Став регентом, Чыонг Фук Лоан казнил Чыонг Ван Ханя и Ле Као Ки, вернул Нгуен Кы Чиня, назначил на различ­ные посты своих сторонников. Суровые расправы с неугодными людьми следовали одна за другой. К тому же он был очень коры­столюбив и грабил казну под любым предлогом. В столице цари­ли растерянность и недовольство.

Все это способствовало выходу на поверхность кризисных яв­лений в экономике; риса не хватало, в стране начался голод. При этом рис в Дангчаунге был в отличие от Дангнгоая (эта общая нужда центра и севера в южном рисе была одним из эко­номических факторов, требовавших объединения страны), но бо­гатые крестьяне и помещики «копили рис»[186], не желая продавать его за обесценивающиеся цинковые деньги, номинальный курс ко­торых зависел от силы государственной власти, этот курс введ­шей. Цена денег падала, цена риса соответственно росла. Поэто­му голод был особенно силен в потребляющих районах, т. е. в «старых владениях»; он был предшественником крестьянского вос­стания. Хотя правительство Чыонг Фук Лоана повело строгий учет крестьян и полей, принимая во внимание новые тенденции в деревне (распад общины), и занималось обложением купцов и пр., общая растерянность и недовольство давали себя знать. К этому добавилась новая война в Хатиене, где Нгуенам не удалось спа­сти своих протеже — Маков — от сокрушительного разгрома. В 1771 г. сиамский король Пья Таксин после 10-дневной осады взял город, цветущий Хатиен исчез навсегда, а война в Камбодже в условиях начавшегося восстания Тэйшонов нанесла дополни­тельный удар Нгуенам, тем более что и после ее окончания на юге приходилось держать армию и флот.

В эти же годы восстали тьямы в Куангнгае. По-видимому, это выступление охватило довольно значительный по площади район, поскольку Нгуены, направившие в 1770 г. для подавления тьямов значительные воинские силы, вменили им в обязанность патрулирование пяти фу, в том числе Куиньон, Куангнгай и Фуиен[187].

Социально-экономическая ситуация в Дангчаунге перед восста­нием Тэйшонов.В 40-х годах положение в экономике было срав­нительно благополучным. Были проведены крупные мероприятия по упорядочению государственной экономики в сельскохозяйствен­ной сфере, установлен строгий порядок работы государственных хранилищ (риса, денег, различных изделий). Помимо прежних 19 складов были созданы 9 складов в Зядине, что означало вве­дение и здесь государственного регулирования сельскохозяйствен­ного производства, эти склады предназначались для создания ре­зервного запаса и для «старых владений». В рамках интенсивного аграрного освоения богатого края было официально разрешено самовольно переселявшимся крестьянам создавать общины сво­бодных[188]; при условии уплаты налогов после поднятия целины эти крестьяне никак не наказывались. Таким образом, государство за­крывало глаза на бегство крестьян на юг, стремясь лишь сохра­нить их как налогоплательщиков и не дать им попасть в личную зависимость. Это делало феодальный гнет менее сильным, чем в «старых владениях».

Попытка избежать социального кризиса за счет интенсивного освоения земель на юге не увенчалась полным успехом в эти го­ды, так как завоевание и освоение земель требовали средств, ко­торые далеко не сразу возвращались за счет их эксплуатации. Продолжение аграрной политики «невмешательства» Куок-тюа (отсутствие «проверок») в новых условиях не давало прежнего эффекта; сказывалось и прекращение ирригационного строитель­ства. На рубеже 40—50-х годов положение начало ухудшаться.

Бегство крестьян — первый и верный признак обострения клас­совых конфликтов — в 1752 и 1753 гг. дополнилось голодом. Цены на рис резко возросли, много народу умерло от голода; экономи­ческое благополучие первой половины XVIII в. пришло к концу. Особенно плохо было в «старых владениях», где плотность на­селения была выше и выше была степень эксплуатации, тогда как на юге с его открытыми границами налоги были ниже. Приме­чательно, что принимавшиеся в эти годы меры по увеличению доходов все больше проводились в неземледельческих областях хозяйства; из сельского хозяйства в те годы взять было, по-види­мому, больше нечего (после усиления эксплуатации на юге в 40-х годах). В 1758 г. вновь обратились к ресурсам крестьян к югу от «старых владений», резко усилив налогообложение на стыке «старых владений» и занятых в XVII—XVIII вв. южных земель в приморской области Фуиен. В аграрных отношениях в это время приходит раздача культовых крестьян (ты-зан) боль­шими группами (деревнями с указанием числа крестьян) и куль­товых земель (ты-диен) сотнями мау, причем земли выдавались не в той деревне, где жили передаваемые культовые крестьяне данного феодала[189].

Голод в «старых владениях» продолжался и во второй поло­вине 60-х годов. Возможно, за перечисленными ранее мерами по упорядочению налогообложения последовали бы, как предлагали реформаторы (Нго Тхе Лап), попытки стабилизации цен с опорой на государственные запасы риса. Эта традиционная мера в дан­ных условиях могла оказаться эффективной[190]. Но для этого не­обходимо было время, а внутренняя политика Чыонг Фук Лоана все более расшатывала государственный аппарат, на который предполагалось возложить решение этой задачи.

Тем не менее упорядочение сбора налогов с 1769—1770 гг. шло полным ходом. Была проведена перепись всего имущества, поручено на местах установить норму налога для поля каждого общинника. Результаты были сведены воедино; они позволяют оценить аграрную ситуацию к моменту восстания Тэйшонов. Выяснилось, что основная масса населения и полей находилась уже не в Тхуанхоа («старые владения» без Куангнама), а на тер­ритории от Куангнама до Зядиня: последовательная политика освоения юга дала свои плоды. Норма земли на юге была существенно выше — на 50% (1,2 мау на одного диня против 0,8 мау на одного диня в Тхуанхоа)[191].

В 1770 г. в Тхуанхоа, где общинные традиции были сильнее всего в Дангчаунге, было проведено мероприятие не менее харак­терное, чем раздача «частных полей»: была проведена подворная перепись людей внутри общин, закрепившая окончательную лик­видацию экономического единства общины. «Семейные (хо, а не конг, т. е. общинные) земли» были переписаны во всех са, тхонах, фыонгах, хюенах[192]; термин «са» уже обозначал не общину, а просто одну из административных единиц. Отныне крестьяне вступали в непосредственные отношения с государством. Перепись учла вновь освоенные земли, даже в «старых владениях», но мно­го новых налогов это дать не могло. Специальный интерес к Тхуанхоа закономерен: именно к этому району прежде всего от­носятся слова реформатора Нго Тхе Лапа о голоде и нехватке риса. Он писал, что голод связан не с нехваткой риса вообще, а с нехваткой товарного риса в связи с уже упоминавшимся неже­ланием продавать рис на обесцененные цинковые деньги. Воз­можно, это усиление недоверия к цинковым деньгам с их прину­дительным курсом было связано с общим недоверием к способ­ности государства вести эффективную экономическую политику. Экономический кризис усиливался с 1768 г., сопровождая кризис политический, особенно в рисопотребляющих районах, где еще и налоги были выше.

Финансы в годы нарастания кризиса играли особо важную роль в эксплуатации крестьянства, поставлявшего все большую часть риса на рынок. Как уже говорилось, борясь с традицией тезаврации, Во-выонг ввел с принудительным курсом деньги из не­привычного для вьетнамцев белого цинка.

Реформа дала значительные средства, так как цена новых денег была выше их себестоимости. Деньги эти сравнительно бы­стро привились и стали основой денежного обращения, но в даль­нейшем, по мере обострения аграрного кризиса и ослабления государственной власти, эти деньги, не имевшие собственной цен­ности (в отличие от медных), не рассматривались крестьянами и помещиками — основными поставщиками риса на рынок — как средство накопления ценностей. Это привело к росту цен на рис, к стремлению копить рис, а не новые странные деньги. Первона­чально курс цинковых денег (в 1752 г.) был много выше (по сравнению с доу риса), чем медных,— не менее чем в 4 раза по сравнению с ценами 70-х годов XVIII в. Но постепенно курс стал падать и упал по отношению к золоту вдвое. При дефиците стали все чаше прибегать к выплатам серебра из казны, а не к отливке новых цинковых монет; таким образом, все шире распространя­лись средние денежные номиналы. На денежном рынке функцио­нировало, и порой в большом количестве, мексиканское серебро.

В связи с переписью 1769 г. подробно были описаны незем­ледельческие источники обложения. Объектами обложения были шелк-сырец, шелковые ткани, белые хлопчатобумажные ткани, са­хар, светильники, лампы, свечи, пищевое масло, ароматические масла, а также сахарный тростник, мед, ротанг, индийский трост­ник, пчелиный воск, бивни слона, рог носорога.

В 70-е годы Тхуанхоа давал уже лишь 40%, а область от Куангнама и южнее — 60% налогов (при доле населения соот­ветственно в 127000 и 165000 тяглых, т. е. 43 и 57%)[193]. Юг до­гнал «старые владения» по уровню экономического развития, и обложение там стало не менее интенсивным.

Вьетнамские купцы в Дангчаунге представлены были как роз­ничными торговцами внутри городов и между городом и дерев­ней, так и крупными оптовиками, посылавшими корабли или караваны лошадей и носильщиков. Наиболее богатыми были, на­сколько можно судить, купцы-судовладельцы. Все вьетнамцы-судо­владельцы (кроме рыбаков) были выделены в особую группу на­селения и занесены в специальные реестры. Они платили налог, исходя из водоизмещения судна (10,9 или 4 куана с судна в год). Первоначально вместо налогов купцов-судовладельцев заставля­ли, как крестьян на основе «конг виек» (трудовой повинности), перевозить казенные грузы, но купечество вело борьбу с государ­ством, уклоняясь от феодальной эксплуатации (как сообщали чи­новники, «кораблей много, а в перевозках участвует мало»). Фео­дальное государство не смогло сломить сопротивления купечества и перешло к откровенному фрахту за наличные наряду с исполь­зованием государственного флота под командованием «экономиче­ских» чиновников.

Аналогичные группы купечества сложились в сфере сухопут­ных перевозок. У них нанимали большое количество лошадей и работающих на них людей для обслуживания государственных почтово-транспортных станций. Распространение этой своеобраз­ной формы откупа на одну из важнейших сфер жизни, переход к найму тысяч людей резко расширили сферу денежных отноше­ний; этому же способствовали все учащающиеся случаи выплат денег солдатам. Денежные средства вьетнамских купцов увели­чивались.

Внешняя торговля Дангчаунга в середине XVIII в. была ак­тивной. Размах внешней торговли сами ученые Нгуенов объясня­ли удобством географического положения («длинное морское по­бережье»); традиции заморской торговли во многом были унасле­дованы от тьямов. «Много людей из других стран приезжали тор­говать», и в Дангчаунге имелись специальные чиновники (кай-чи) для иностранных купцов.

Государственной деятельности в хозяйственной сфере в период обостряющегося кризиса не уделялось достаточного внимания. В 1747 г. был построен арсенал и при нем — «школа огнестрельного оружия». Это было сложное государственное производство, на котором было занято много людей. Наряду с кадрами пушеч­ных заводов, существовавших уже более полутора веков, рабо­чие этих предприятий составляли значительный отряд ремеслен­ников Фусуана.

Сложным производством с большим числом рабочих был и но­вый монетный двор, где производилось в день 60 тыс. монет. Продолжалось и государственное хозяйствование на рудниках по добыче серебра и золота.

Примечательной особенностью общественной жизни Дангчаун­га была важная роль в ней буддизма. При Во-выонге были рас­ширены монастыри, продолжалось строительство буддийских хра­мов, были посланы монахи за границу собирать буддийские сочи­нения. Во-выонг, как и все тюа из рода Нгуен, имел буддийское послушническое имя, ставил стелы соответствующего содержания, подчеркивал свое уважение к известным наставникам; ничего по­добного по отношению к конфуцианцам не было.

В Дангчаунге имелись свои буддийские секты, в том числе «Лесной предел» («Лам-те»), центры которого находились в Бинь-дине и Фусуане. Крупнейшим религиозным деятелем первой по­ловины XVIII в. был вьетнамский монах Лиеу-куан, основатель новой ветви секты «Лесной предел»[194].

Как показывает анализ экономических, социальных и политиче­ских процессов в Дайвьете в середине — третьей четверти XVIII в., назревавший в течение длительного времени кризис феодального общества во Вьетнаме обострился до предела. Ни расширение тер­ритории в Дангчаунге, ни жестокое подавление восстаний в Данг-нгоае не могли способствовать решению стоявших перед страной проблем. Развитое феодальное общество в той форме, в которой оно возникло в XI в. и процветало до XV в. (на своем первом этапе), к середине XVIII в. (к концу второго этапа) уже было подорвано распадом общины и ростом мелкопоместного землевла­дения. Вьетнам перешел в начале XIX в. к позднефеодальным от­ношениям. Сочетание во второй половине XVIII в. старых, фео­дально-бюрократических норм и новых, помещичьих было невыно­симо для крестьянства. И поскольку феодальный класс Дайвьета в целом не нашел форм перехода к новым, позднефеодальным от­ношениям (хотя отдельные его представители выдвигали соответ­ствующие программы), путь к ним лег через острую вспышку классовой борьбы — через крестьянскую войну Тэйшонов.