Фундаментальная культурология

Реально в практике фундаментальной культурологии с большей или мень­шей очевидностью формируются три основных направления исследований (выделяемых по объектной сфере):

- социальная культурология, акцентирующая внимание на социокультурных процессах и явлениях, порождаемых людьми в ходе их совместной жизнедеятельности и «объективирующая» человека в формах его социальной практики (т.е. абстрагирующаяся от его личностных, индивидуализиру­ю­щих черт как творца и потребителя культурных реалий и рассматривающая его как условного функционального субъекта культурных процессов);

- психология культуры, сосредоточенная, напротив, на вопросах «субъ­­ективации» культурной личности, проявляющейся в ее творческом, интерпретативном подходе к культурным нормам, образцам и стереотипам, за­данным «социальными конвенциями» об­щества, психологической мотивации лояльности и нелояльности индивида по отношению к общепринятым образцам поведения и суждений и иных выражениях как «окультуренности» личности, так и ее неустранимого индивидуализма в воп­ро­сах «исполнения» культурных норм, проблемах социального воспроизвод­ства общества посредством культурного воспроизводства его субъектов (инкультурированных личностей);

- культурная семантика, изучающая культурные феномены преж­­де все­го как средство коммуникации между обществом и личностью, между ин­­ди­видами внутри сообщества, между различными сообществами как куль­турными целостностями, как систему информационных носителей, с помощью которых кодируется, хранится и транслируется социально значимая информация (культура, социальный опыт), выраженная на том или ином вербальном или невербальном языке, в символических чертах технологий и про­дуктов (результатов) всякой человеческой деятельности и т.п. (см. табл. 3).

Несмотря на кажущееся существенное различие объектов исследования (культура общества, культурные черты личности и языки коммуникации меж­­ду обществами и личностями), подлинный предмет исследования во всех перечисленных направлениях культурологии остается единым: социально-ин­те­­гри­ру­ю­щие, ценностно-нормативные, регулятивно-коммуникативные и соци­ально-вос­про­изводственные механизмы ор­­ганизации жизнедеятельнос­ти людей. Более то­­го, на самом деле речь идет о единственном механизме – культуре,исполняющей все эти многообразные социальные функ­ции.

Хочу обратить внимание на то, что в предлагаемой структуре культурологического знания не выделяется история культуры или историческая культурология как самостоятельное направление исследований культуры. Это не значит, что данному направлению мною не придается должного значения. Скорее напротив. Я полагаю, что все рассматриваемые здесь направления культурологии так или иначе интегрируют в себе теоретическое и историческое начала. Может быть, в этом и заключена некая имманентная специфика собственно культурологического подхода,отличающая этот ракурс от всех прочих. Этот подход не может быть совершенно теоретическим, абстрагированным от исторической конкретики бытия человеческого общества и культурного многообразия таких локальных сообществ, иначе он превращается в чистую схоластику, но он не может быть и исключительно историко-фак­то­логическим, «сво­бод­ным» от теоретического обобщения исследуемого матери­ала, его типо­ло­ги­за­ции, поисков неких культурных универсалий, объединяющих историческое многообразие культур в культуру как категорию.

Таким образом, в каждом из рассматриваемых здесь направлений куль­­­­ту­рологии естественным об­ра­зом присутствует и теория культуры, и ис­то­ри­ческая культурология –­ на­учный подход с позиций изучения исторической динамики исследуемых яв­лений и процессов. Вопрос лишь в том, до какой степени именно на этой динамике делается исследовательский акцент. Когда та­кой акцент преобладает, мы можем назвать это сочинение историко-кулъ­ту­рологическим вне зависимости от того, написано ли оно в жанре социальной или психологической культурологии или же культурной семантики. В частности в 3 главе настоящей книги в разделе «История культуры» помещены статьи «Рождение храма» и «Женщина как культурный текст» как примеры исследования исторической семантики культурных объектов, а так же выступление на конференции на тему «У хорошего прошлого не бывает счастливого будущего», являющееся теоретичес­ким обобщением исторического материала.

Вместе с тем, чисто организационное (объектное) выделение исторической культуро­ло­гии в одну из культурологических специальностей представляется оправданным. В рамках такой специальности могут концентрироваться рабо­ты, дела­ю­щие акцент на исторической динамике существования культуры и на исследовании культуры в ее эмпирических проявлениях. Хотя еще раз под­черкиваю, любое исследование, не затрагивающее проблемы генезиса и исто­рической динамики анализируемого объекта, по большому счету не является пол­ноценно культурологическим. Вопрос лишь в акцентировке.

Перечисленные выше направления фундаментальной культурологии могут быть иерархизированы по четырем уровням выделения иссле­до­ва­тель­ских объектов и научного обобщения полученных результатов:

- уровень изучения наиболее общих закономерностей про­текания культурных процессов;

- уровень изучения культурных явлений и процессов, имеющих сис­тем­ный характер;

- уровень изучения не системных, но устойчиво повторяющихся явлений и процессов;

- уровень изучения единичных (уникальных) явлений и событий.

 

 

Таблица 3. Уровни научного обобщения и структура фундаментального культурологического знания

Уровни	Социальная культурология	Психология культуры	Культурная семантика
1. Обобщения на уровне общих закономерностей	Теория исторической и социальной динамики культуры	Социокультурная теория групп и личности	Семантическая теория культуры
2. Обобщения на уровне си­с­темных явлений культуры	Культурология системных объ­ектов (социальных, этнических, полити­ческих и др. конфигураций; обра­зов жизни, кар­тин мира и пр.)	Психология группового вза­имодействия и социального воспроизводства личности (социализация и инкультурация)	Культурология семантичес­ких систем межличностного и массового обмена; социаль­но-идентифициру­ющих и ку­мулятивных систем
3. Обобщения на уровне ус­тойчиво повторяющихся яв­лений	Культурология упорядоченных последовательностей и культурных форм	Культурология ментальностей	Культурология семантических форм
4. Обобщения на уровне еди­ничных явлений	Культурология артефактов (объектов)	Культурология творчес­т­ва	Культурология индивиду­али­зи­рующих культурных черт

 

3.1. Социальная культурология

Высший уровень исследований и научных обобщений в области социаль­ной культурологии – это обобщения в масштабе общих закономерно­стей, де­термини­рующих культурные явления и процессы в целом как особые кате­го­рии коллективного человеческого существования. Это уровень общей те­ории культуры, разумеется, не исчерпывающийся только областью ее со­­ци­альных проблем, но в существенной мере основанной на процессе коллективной жизнедеятельности людей как главном, порождающем культуру, факторе.

К числу основ­ных проблем общей теории культуры могут быть отнесены такие, как фор­ми­ро­вание категориального и понятийно-тер­миноло­ги­чес­ко­го аппарата куль­туро­логии, методологий и методов ее иссле­до­вания, разработка общих объ­яс­ни­тель­ных концепций морфологии (струк­туры) культуры как системы (или совокупности систем) и ее типологии (многообразия форм и их распределения в пространстве и времени), социальной стратификации и этнической дифференциации культуры, социальной и исторической динамики культуры (теории культурных процессов), систематизация функций куль­туры по отношению к человеку и обществу, исследование закономерностей соотнесенности социального и индивидуального в культуре, мотивации творчества и порождения культурных инноваций, исследование проблем пространства и времени в культуре, жизни культурных явлений и т.п.

Основные задачи этого уровня обобщения знаний о культуре – создание сис­­темы способов и инструментария для исследования культуры. Теория куль­туры не столько стремится объяснить, что такое культура (это такое же неисчерпаемое понятие, как и жизнь, и ученые не тешат себя надеждой прийти к окончательному определению и того, и другого), сколько выяснить, каким способом можно познать культуру, как тем или иным образом можно систематизировать знания о ней, построить теоретические модели, иллюстрирующие те или иные культурные функции и процессы, и наконец, каким образом можно применить это знание к задачам управления социальными процессами.

Второй уровень – обобщение явлений системного порядка. Хорошо из­вестно, что значительная часть культурных феноменов существует не ав­­тономно, а объединяется в функциональные структуры системного харак­тера. Эти совокупности организационно-регулятивно-селективно-комму­ни­­кативных составляющих человеческой жизни, работающие как системные целостности, функциональные механизмы по «отлаживанию» коллективно­го существования и взаимодействия людей, по нормированию и стандартизации некоторых социально значимых аспектов их сознания и поведения, обмену информацией, прогнозированию действий друг друга, по взаимообучению и корректированию, межпоколенной трансляции накопленного социального опыта и т.п. Компоненты подобных культурных систем тесно вза­имосвязаны, взаимообу­словлены и социально эффективны в своих функциях, только работая «в сборке».

Классические примеры подобных систем: язык, по-настоящему функциональный только в системном единстве своих лексических, грамматических, фонетических, графических, артикуляционных, интонационных и прочих со­­с­­тав­ляющих; мораль, действующая как системная совокупность нравствен­ных императивов – разрешений и запретов, взаимодополняющих, уточняю­щих, отчасти даже дублирующих друг друга и к тому же структурно и фун­к­­ционально иерархизированных, что и положено всякой системной организации; этничность – весьма иерархизированная система реальных и мифичес­­ких образов и маркеров – поведенческих и символических стерео­типов наци­о­нальной идентичности, языковой, культурной и социально-полити­чес­кой кон­солидации людей, чувства психологического комфорта от процес­сов, под­держивающих и повышающих уровень этнической солидарности, защи­щенности, мобилизованности членов сообщества и т.п.; социальная прес­тиж­ность – также высоко иерархизированный системный комплекс ма­те­ри­­аль­ных (в имущественном и денежном выражении), служебных (чин, долж­ность), ролевых (авторитет, влияние, конъюнктурные связи), социально-ста­тус­ных (происхождение, образование, вхождение в «элитные круги»), поведенческих (этикет, церемониал), языковых (профессиональный жаргон), внешне маркирующих (одежда, украшения, регалии) и иных параметров, демонстрирующих социально-ролевой статус личности.

Культурологические исследования этого уровня с известной долей услов­ности можно назвать культурологией системных объектов. Поскольку типология подобных объектов весьма обширна, целесообразно выделить нес­коль­ко частных направлений, каждое из которых по предметно-объектным приз­на­кам может претендовать на статус самостоятельной науки культурологи­ческого цикла. Таковы, например:

- социокулътурология, занимающаяся культурными системами, форми­ру­ющимися в процессе межгрупповой дифференциации социальных функций и общей соци­аль­ной стратификации общества – специфической культурой клас­сов, сос­ловий, социально-профессиональных констелляций, ячеек соци­аль­ных сетей, политических и конфессиональных структур и пр.;

- этнокулътурология, исследующая культурные системы (конфигурации), складывающиеся по этнотерриториальному, этнополитическому, этносоциальному и этноконфессиональному признакам, доклассовые этноплемен­ные и позднейшие этнические и субэтнические культуры как системно-иерар­хические нормативные комплексы, основанные преимущест­венно на внеин­ституциональных (традиционных) и мемориальных меха­низ­мах поддержа­ния и трансляции регулятивных установок социального бытия, а так же наци­о­нальные культуры, складывающиеся по политическому признаку и бази­ру­ю­щиеся преимущественно на прогностических основаниях социальной консо­ли­дации («национальных проектах»);

- историческая культурология, изучающая и моделирующая различные ис­торические варианты социокультурных систем сообществ, находящихся на разных ступенях общей эволюции, воплощающих разные стадиальные типы, уровни сложности и различные принципы социальной организации и регуляции коллективной жизни людей, разные варианты и результаты работы адаптационных механизмов, коммуникативных каналов, моделей социокультурной модернизации и пр.; в чис­ло объектов исторической культурологии по необходимости могут включаться и современные культурные явления и собы­тия, как уже состоявшиеся или уже происшедшие, хотя и совсем недавно.

Разумеется, этот перечень охватывает лишь те научные направления, ко­то­­­рые обращены к наиболее значимым типам системных объектов культуры, и не исчерпывает всю реальную типологию подобных объектов.

Третий уровень связан с научными исследованиями и обобщениями феноменов, хотя и не обладающих выраженными признаками системного характера, но отличающихся, как правило, устойчивой повторяемостью в употреблении и более или менее явной упорядоченностью способа практического ис­пользования в тех или иных ситуациях. К феноменам такого рода можно от­нес­ти: нормы и стереотипы сознания и поведения в различных жизненных сфе­рах (традиция приветствовать друг друга при встрече и прощаться при расставании), эталонные образцы, вариативно воспроизводимые в различных конкретных ситуациях (стилевые признаки искусства); паттерны соз­нания, обыч­но воспроизводимые автоматически (например, повышенная эти­кетность поведения по отношению к человеку с более высоким статусом); раз­лич­но­го рода ритуальные и церемониальные формы поведения, прояв­ля­ю­щиеся независимо от их практической актуальности (многие религиозные по происхождению элементы социальных обрядов, испол­няемые абсолютно неверующими людьми), и другие явления подобного рода, которые обобщенно можно определить как культурные формы.Вотличие от артефактовкультуры, представляющих собой частные случаи ре­ализации этих форм, варьирующие и интерпретирующие их в зависимос­ти от конкретных обсто­ятельств места и времени, сами формы являются имен­но базовыми протообразцами, воспроизводимыми (или, по крайней ме­ре, разрешенными к использованию) в данной культурной системе или конфигурации.

Этот уровень исследований и обобщений можно было бы назвать культу­рологией упорядоченных последовательностей и культурных форм.

Основания для выделения этого уровня в самостоятельное предметное поле исследований видятся в том, что именно культурная форма (норма, паттерн, стереотип, образец, ментальная структура и т.п.) служит основной, базо­­вой, «атомарной» единицей культуры. Она отличается, как правило, фор­маль­ной (по совокупности наблюдаемых признаков) и функ­­­­циональной ав­то­ном­ностью, дис­кретностью и самодостаточностью, устойчивостью в исполь­зо­вании, синхронной и диахронной транслируемостью, тиражируемо­стью, выраженной функциональной обусловленностью генезиса и высокой полисемантичностью. Некоторые культурные формы отмечены в столь повсеместном употреблении, что за ними закрепился статус культурных универсалий.

Культурные комплексы (конфигурации) более высокого ранга – систем­ного и мозаичного характера – являются уже «сборками» из различных куль­­турных форм, а культурные артефакты – частными случаями их употребления (порой в неполном или невыраженном виде).

Вместе с тем многие культурные формы воплощаются не только в чертах отдельных продуктов деятельности людей (вещей, понятий, произведений, образов, социальных структур и т. п.), но и в определенных свойствах процессов этой деятельности, регулируемых такими же нормативными установлениями, например, в обрядах и ритуалах. Традиционный свадебный или похоронный обряд – сам по себе уже культурная форма (разумеется, речь идет именно о базовой форме подобного обряда, а не о конкретном случае его реализации некими людьми в некоей ситуации с возможными отклонениями от канонического образца). То есть культурная форма – не только про­дукт(результат) какого-либо действия, имеющий канонически, традиционно, законодательно, статусно, обыденно или иным образом заданные параметры (черты, свойства), но в той же мере и технология(способ) получения тре­буемого результата. Причем каноничность самой технологии нередко (особен­но в традиционных обществах) оказывается более значимой, не­жели чер­­­­ты полученного результата.

Важнейшее свойство культурных форм – определенная упорядоченность их применения по отношению друг к другу в той или иной культурной системе (разные уровни совместимости, взаимодополнимости, взаимозаменяемости, вза­имопоглощаемости и т.п.) и более или менее устойчивое воспро­из­водство этих форм в многообразии их артефактов. Форма, утратившая свою со­циаль­ную актуальность и переставшая воспроизводиться в новых арте­фак­тах, либо совсем отмирает в памяти людей, либо сохраняется в качестве исторического памятника, т.е. чисто мемориального образца, не реализующего свою первоначальную социальную (или, по крайней мере, семан­ти­ческую) функцию, но свидетельствующего о культуре минувших эпох.

Культурная форма среди прочих своих свойств, как правило, заключает в себе и некоторый порядок (правила) ее практического употребления (использования). Именно поэтому культурные формы могут быть охарактеризованы как более или менее упорядоченныефеномены культуры (хотя далеко не всегда системные; этот параметр относится уже к иному пласту измерений куль­туры). Если провести параллель с лингвистикой, то культурные формы могут быть обозначены как «фразеологический запас языка культуры» (в вербальном языке, как одной из важнейших подсистем культуры, фразы – выс­казывания законченной мысли – являются основными культур­ны­ми формами данной подсистемы).

Наконец, четвертый уровень исследований и обобщений относится к единично наблюдаемым явлениям, т.е. культурологии артефактов. Под «единичностью» в данном случае понимается то, что каждый артефакт, воспроизводя ту или иную, даже весьма типичную и распространенную культурную форму, под воздействием специфических условий места и времени, индивидуальных личностных характеристик и вкусовых пристрастий людей, а также мас­сы иных общих и частных, закономерных и случайных обстоятельств, прак­тически никогда не бывает абсолютно тождествен исходной форме, а является лишь ее адаптивным вариантом с теми или иными уникальными от­личи­тель­ными особенностями. Разумеется, такого рода особенности обычно отсутству­ют при механическом тиражировании той или иной формы. В этом случае весь «тираж» может рассматриваться как единый артефакт данной формы.

Несколько более сложной представляется задача разведения понятий «культурной формы» и «артефакта» в науке, философии, искусстве, где соз­да­ваемые авторами формы (тексты) предназначены для индивидуального вос­приятия, а не вариативного воспроизводства иными людьми. Такой тип культурной формы называется «произведением», единственным в своем роде, а статус артефакта подобной формы, видимо, относится к частным случаям «потребления» этих форм, т.е. индивидуальной интерпретации этого произ­ведения его потребителем. Например, два человека, читающие одну и ту же книгу, по-разному понимают и интерпретируют прочитанное, главным обра­зом по причине различий в индивидуальном социальном и культурном опы­те. Эти индивидуальные варианты восприятия произведения и есть артефакты данной культурной формы. Помимо того, к уровню артефакта можно отнести цитирование, заимствование сюжетных ходов, идей или образных характеристик и иные случаи частичного использования элементов «чужой» культурной формы.

Так или иначе, но основной критерий различия видится в том, что всякая культурная форма генетически новационна;она создается для нового решения новой конкретной функциональной задачи (прежними решениями слу­жат уже существующие формы). А артефакты – это уже продукты более или менее массового использования данного «решения» как исходного об­раз­ца, варьируемого применительно к условиям употребления, и ничего при­ци­пиально новационного (по сравнению с исходной формой) в артефактах, как правило, не содержится (уникальность индивидуальной интерпретации вовсе не обязательно является новационной).

В конечном счете, все то, что мы обычно понимаем под историей культуры в ее эмпирическом аспекте, есть более или менее систематизированное описание тысяч и миллионов артефактов, вариативно воплощающих сравнительно ограниченное число базовых культурных форм, объединенных в большинстве своем в еще более ограниченное число культурных систем и конфигураций. Таким образом, культурология артефакта как научное направ­ление и есть история культуры в ее наиболее традиционном (фактографичес­ком) понимании.

3.2. Психология культуры

Следующая составляющая фундаментальной культурологии – психология культуры. Она изучает проблемы личности как создателя и потребителя куль­туры, механизмы социализации и инкультурации личности, генезис человеческой индивидуальности в культурном пространстве.

Очевидно, что, хотя культура является продуктом конвенциональным, по­­рож­даемым, интегрируемым в общественную жизнь и используемым прак­ти­чески на основе добровольного согласия людей думать и поступать именно таким образом, а не каким-то иным, но реальный создатель всякой культ­ур­ной формы и артефакта, – как правило, конкретный человек. И исполнители всех многообразных культурных установлений, норм, обычаев и т.п. – отдель­ные люди. Поэтому рассмотрение культуры только в ее коллективном, «объективированном» аспекте не может быть достаточно пол­ным без введения в аналитическое поле исследований проблемы «культуры личности». В принципе структуру психолого-культуро­логии­ческого знания можно выстроить также по описанным выше ступеням – уровням обобщения, аналогично структуре со­циальной культурологии.

Первым (высшим) уровнем обобщений наиболее характерных закономер­ностей психологии культуры должна стать общая социокультурная теория групп и личности, изучающая индивидуальную организацию структуры со­циального опыта и связанное с этим групповое взаимодействие. Это уровень изучения человека как «исполнителя» и интерпретатора культурных установлений общества, в котором он живет и которое формирует и корректирует ос­новные параметры его сознания, поведения и деятельности; уровень анализа ос­новных механизмов регулятивного «управления» социокультурной де­тер­ми­нацией поведения личности, а также причин, ведущих к нарушениям этого управления и вызывающих отклонения от общекультурных и социальных форм в поведении человека.

В рамках общей социокультурной теории личности разрабатываются и основные методологические установки исследований в области психологии культуры.

Второй уровень обобщений явлений системного порядка, по всей види­мости, может быть назван психологией группового взаимодействия и социального воспроизводства личности. Он акцентирован на теории и методике соци­о­культурного воспитания личности, поскольку наиболее системным во всем процессе социокультурного бытия человека представляется именно функции­онирование механизмов интеграции индивида в комплекс норм и установлений, свойственных культуре межличностных взаимодействий, при­нятых в данном обществе. Здесь можно выделить три самостоятельные подсистемы.

Во-первых, механизмы социализации личности, т.е. введения ее в общие зна­ния об окружающем мире и вовлечения в различные виды социальной практики. В процессе общей социализации человек усваивает совокупный ис­­торический опыт социального общежития и взаимодействия, накопленный дан­ным сообществом и частично заимствованный у других сообществ. Хотя большинство механизмов социализации личности функционирует сравнительно автономно друг от друга, совокупный результат их воздействия в виде параметров социализированности индивида (уровня его органичной включенности в многообразные социальные взаимосвязи и ролевые функции) получается высокосистемным, составляющие элементы его теснейшим образом вза­и­мосвязаны и взаимодетерминированы, тем или иным образом иерархизированы и т.п. Изучение механизмов социализации личности имеет также важное прикладное значение прежде всего для системы образования, законотворчества, правоохранной практики и пр.

Во-вторых, механизмы инкультурации личности, т.е. введения ее в систему нормативно-ценностных регуляторов социальной практики, в иерархию этих ценностей, семантическую систему их символизации, нормы их употреб­ления, использования, понимания, в границы интерпретирования и т.п. Как и в случае в социализацией личности, процесс инкультурации представляет собой такое же освоение исторического опыта социального взаимодействия между людьми, но преломленного сквозь призму смыслов, значений и всей ценностной иерархии элементов этого опыта. При этом главное – внесение человеком своих индивидуализирующих корректив в усвоенные сис­темы знаний, умения и навыков общей социализации и инкультурации, формирование (как правило, латентное) своей личностной микросистемы социокультурных свойств, отличающей именно данного индивида и выражающейся в неповторимом индивидуальном стиле жизнедеятельности и характерном «почерке» его личной культуры. И точно так же сравнительно автономное функционирование различных механизмов инкультурации в результате формирует высоко систематизированный комплекс ценностных ориентации индивида, иерархизированную систему нравственных императивов и запретов, этических и эстетических предпочтений и т.п. С прикладной точки зрения процессы инкультурации создают комплекс культурной компетентности индивида в обществе проживания.

И, в-третьих, механизмы социокультурной самоидентификации личнос­ти, т.е. самоопределения человека в социокультурном пространстве его про­живания, установления им своей политической, этнической, социальной и кон­фессиональной идентичности и т.п.

Процессы социокультурной самоидентификации личности начинаются в раннем детстве (первоначально по отношению к семье, позднее по отношению ко все более расширяющемуся полю социального окружения) и продол­жаются на протяжении всей жизни, в каких-то элементах расширяясь, в иных случаях изменяясь, порой в чем-то утрачивая свою актуальность и т.д., постоянно корректируя и «объективирующие» и индивидуализирующие социокультурные параметры личности как в восприятии ее окружением, так и в ее собственном самоощущении и соотнесении себя с другими людьми. Разумеется, важнейшая составляющая такого рода самоидентификации (помимо понимания того, что есть собственное «Я») – достижение комфортного для данного индивида вхождения в эту среду, чувства солидарности с ней, ощу­щения своей защищенности в этом сообществе и пр., в наибольшей мере формируемые процессами общей социализации и инкультурации личности.

Следует отметить, что события всего второго уровня, относящиеся к соци­о­культурному воспитанию личности, осуществляются в процессе социального взаимодействия. Поэтому одним из важнейших направлений исследований в этой области являются вопросы технологии социальных взаимодействий, вклю­чающие коммуникативный (обмен информацией), интерак­тив­ный (взаимодействие) и перцептивный (восприятие друг друга) аспекты.

Мне представляется, что именно на этом уровне выработки стандартных психологических компонентов и сознания личности, становления ее общей социальной адекватности и культурной компетентности, комплекса социальных притязаний, разделения ролей и функций, общей социальной кон­куренто­способ­но­сти и других признаков «легитимного участника существу­ю­щего общественного порядка» заметно возрастает роль уже упо­­мя­ну­той выше проблемы личностного переживания индивидом его собствен­ного места в обществе и истории, социального статуса, степени комплементарности (и в том чис­ле эмоциональной) отношения к нему окружающих людей, его «совестли­вой» оценки собственных действий и т.п. Именно на этом уровне возникают разнообразные напряжения и конфликты межличностного характера, а также состояния культурно обусловленной психологической фрустрации индивида.

Я полагаю, что у этой проблемы есть несколько независимых причин. Во-первых, тысячелетиями вырабатывавшаяся привычка людей к солидарнос­ти на кон­фронтационных основаниях, уходящая корнями в архаическое про­­ти­во­сто­яние «мы» – «они». Все существующие религии ныне ма­ни­фес­ти­руют свою терпимость к другим религиям и верованиям, однако истори­чес­кий опыт не дает оснований доверять этим манифестациям. Сформирован­ное на принципах собственного культу­ро­центризма сознание требует негативного отно­ше­ния к «куль­­туре дру­го­го». Отсутствие инвектив в адрес иной культуры может быть истолковано как недостаточная лояльность к собствен­ной. Социальные отношения становятся двух­по­люсными: любовь к «своему» обязательно должна сопрягаться с агрессией к «чужому».

Но есть и другая причина фрустрации, уже личностного порядка. В про­цессе своей социализации и инкультурации человек учится не только соблюдать доминирующие в обществе порядки, но и индивидуально интерпретировать их, критиковать, предлагать альтернативные варианты, наконец, просто адаптироваться к не предусмотренным данным порядком обстоятельствам и пр. Эти случаи нестандартного социокультурного поведения индивида можно дифференцировать на адаптивные, творческие, девиантные по медицинским причинам, протестные (криминальные) и экстравагантные формы привлечения внимания к себе (разумеется, приводимый перечень далек от полноты). Тем не менее, за каждым таким случаем стоит феномен личностного переживания каких-то событий, т.е. их внутреннего (со­вест­­ливо­го) упо­рядочивания не по общепринятым меркам, что прово­ци­рует состояние внутреннего психического дискомфорта у данной личности. Выходом из подобной фрустрации с равной степенью вероятности могут стать выдающийся творческий акт или криминальное действие. Хочу под­чер­кнуть, что я принципиально не касаюсь случаев медицинской патологии, хотя и с ними ситуация крайне сложна. Речь идет только о культурно-де­ви­антном поведении, в основании которого лежит несоответствие (или не полное соответствие) общепринятых норм и способов упорядочивания мира (вещей, идей, социальных отношений и т.п.) и индивидуальных принципов и критериев такого упорядочивания, свойственных данной личности, что выливается в действие таких феноменов (абсолютно культурных по своему ха­рактеру), как нравственное переживание, сочувствие и др.

Наконец, третья причина фрустрации: человек нуждается в любви. Существует характерное позитивистское объяснение феномена половой любви, апеллиру­ю­щее к такому ее биологическому основанию, как нарушение адрена­линового баланса в крови, благодаря чему оказавшийся в этом состоянии человек ис­пытывает определенный психологический дискомфорт и начина­ет под­соз­нательно ис­кать в своем окружении напарника (напарницу), страдающих от того же. Их аль­янс (как сексуальный, так и эмо­ци­ональ­ный) подавляет этот дискомфорт*. Остается не очень понятным, почему люди продол­жают любить друг друга и при уже подавленном дискомфорте. Не отрицая несомненную биоло­гическую подоснову любви, я полагаю все же, что этот феномен является в существенной мере культурным. В нем проявляется, может быть, одна из самых выраженных потребностей человека в дру­гом, как эмо­циональном отражении собст­вен­ной индивидуальности и личной свободы, а так же выражение потребности в максимально четком раз­делении приватной и общественной сторон жизни. Человек ищет подтверждения тому, что «я хороший», и находит это подтверждение в том, что «меня любят». Именно поэтому между любовью половой, дружеской и родственной так много сходст­ва. Впрочем, по мнению многих мыслителей, любовь – это та же друж­ба, но со­провождаемая сексуальными отношениями. Я бы оставил этот вопрос на рас­смотрение философов.

Так или иначе, но «культура любви» (типология допустимых, приветствуемых и запрещенных сексуальных и эмоциональных отношений) является од­ной из наиболее выразительных характеристик любой локальной культуры, уровня ее антропоцентричности, мифологичности, общей типологии социальных отношений и взаимодействий, развитости в ней художественного начала, но главное – вопроса о человеческой личности и ее свободе. Потому что любовь – это одно из важнейших проявлений личной свободы, которую не могли взять под контроль никакие социальные системы.

Третий уровень обобщений психологии культуры связан с изучением формирования комплексов устойчивых социокультурных стереотипов, норм, паттернов, ментальностей в сознании и поведении индивидов. Его мож­но назвать культурологией ментальностей.

При этом имеется в виду совокупность определенных социокультурных установок сознания и навыков поведения, усвоенных в процессе социализации и инкультурации индивида до автоматизма и «срабатывающих» в различ­ных жизненных ситуациях почти механически. Чем выше уровень соци­а­лизированности и инкультурированности человека в социальной среде, тем боль­шей «номенклатурой» подобных норм и стереотипов владеет индивид и тем свободнее и вариативнее он всем этим пользуется. В конечном счете, эта «номенклатура» ментальностей и составляет ядро латентной культуры всякой личности, а то, что принято называть «культурным поведением» человека, заключается в основном в правильном, близком к социальному эталону использовании компонентов этой «номенклатуры».

Упоминание «ментальности» неизбежно влечет за собой определе­ние по­нятия «повседневность», как особой категории социальной жиз­ни лю­дей. Не претендуя на исчерпывающее объяснение этого феномена, я по­­лагаю, что наряду с так называемом «макросоциальным» разделением тру­да, социальных ролей и функций в общественном производстве, происходит аналогичный процесс и на «микросоциальном» уровне приватной, семейной, территориально-соседской жизни индивида. Повседневное бытие предполагает собой исполнение личностью определенных социальных ро­лей по отношению к людям, с которыми она не находится в служебных отношениях, хо­тя сам характер этих ролей и функций принципиально не отличается от офици­альных, только зиждится на иных основаниях: личной симпатии и антипатии, т.е. все на том же феномене личного переживания, о котором шла речь выше.

Кроме того, повседневность, как правило, неотрывна от тривиальности, обыденности, совершения действий в абсолютно «штат­ной» ситуации, обыч­но преобладающей в бытовых отношениях. Служебная де­ятельность в боль­шей ме­ре связана с инновационной активностью личности, с поиском, им­про­виза­цией. Точно так же и ментальность – это стереотип сознания, который «срабатывает» только в «штатных» (т.е. «культурно предусмотренных») си­ту­ациях.

Так же, как и в социальной культуре общества, где культурные формы играют роль «кирпичиков», заключающих в себе основное функциональное и семантическое содержание культуры, из которых складываются «пост­рой­ки» культурных систем, и в культуре личности ее ментальности (а по существу, все те же культурные нормы, формы, паттерны, только усвоенные до автоматизма воспроизводства и реализуемые в индивидуально-вариативном ви­де, чаще всего в повседневной ситуации) являются такими же «кирпичи­ка­ми», из которых складывается личностная социокультурная система каж­до­го индивида в его обыденном социальном поведении, а, в конечном сче­­те, – тот ком­плекс заметных внешнему наблюдателю черт, который принято на­зы­вать специфическими нравами и обычаями данного народа (в противополож­ность его «высокой» художественной, религиозной или политической куль­туре).

Разумеется, ментальные проявления личности не исчерпываются одним повседневным уровнем их демонстрации; они играют заметную роль и в общественной (официальной) жизни индивида. Вспомним классические при­меры вежливой британской ментальности, где принято автоматически говорить «спасибо, сэр!», даже получив пощечину; прагматичной аме­риканской («если ты такой умный, то почему такой бедный?»); или специ­фи­­ческой русской ментальности, где так и не произошло четкого разделения слу­­жебных и лич­ных отношений при исполнении долж­ностных обязан­но­с­тей («ты мне друг или милиционер?»), что уже три века остается предметом издева­тельств отечественной ли­те­ратуры. Тем не менее, самым выразительным «полем» ма­нифестации национальных менталь­ностей все-таки остается сфера приватной жизни людей.

И, наконец, четвертый уровень обобщений в психологии культуры может быть определен как культурология инновационной (творческой) деятельности людей. «Четвертый номер» этого уровня вовсе не означает «четверостепенность» этого явления и этой научной проблемы. Напротив, способность человека к инновационной деятельности, к творческому преобразованию мира, выходу за рамки жестких нормативно-регулятивных стереотипов созна­ния и поведения (разумеется, в пределах социальной приемлемости па­­ра­мет­ров такого выхода) – наиважнейший феномен социокультурного раз­вития человечества, поступательного эволюционного движения историческо­го процесса, развития всей системы знаний, технологий, интеллектуальных и духовных откровений и т.п. Выше, говоря о «врожденной потребности» лич­ности выходить за рамки культурных норм и ограничений, я уже неоднократно останавливался на своей трактовке феномена творчества.

В рамках исследований психологии инновационной деятельности (коррелирующей с социологическими теориями внедрения инноваций и общей мо­дернизации) можно выделить несколько ключевых проблем, нуждающихся во всестороннем изучении:

- механизмы индивидуального восприятия и интерпретации культур­ных явлений личностью (в первую очередь вопросы корреляции между типовой, культурно обусловленной интерпретацией и ее индивидуальной вариативностью);

- механизмы порождения новационных решений, детерминированных адап­­тационной необходимостью (под влиянием изменившихся условий природного или социального окружения);

- механизмы новационных решений, детерминированных логикой рацио­на­лизации технологий в каких-то сферах деятельности;

- механизмы новационных актов, детерминированных психологичес­кой по­­­требностью индивида в самовыражении;

- психология интереса к познанию и открытию нового;

- психология интереса к распространению знания, истины и пр.

Исследования в области психологии творчества и восприятия искусства, ведущиеся преимущественно искусствоведами, эстетиками, педагогами и психологами и приносящие немало важных открытий, ограничены уз­кой методологической базой, почти не апеллирующей к культурно-антро­по­ло­гическим парадигмам познания (результат «ведомственной неприязни» ис­кус­ствоведов к антропологии), чрезмерно привязаны к метафизическим категориям (типа «духовности» – популярной, но абсолютно не опе­рациональ­­ной с точ­ки зрения научного познания категории), что существенно понижает их научную эвристичность.

Психологию культуры можно представить как науку, исследующую культуру человеческой личности по четырем аспектам: общие закономерности фор­мирования культурно обусловленных черт личности; механизмы систе­ма­тического «обучения» индивида культуре и его самоидентификации в ней; механизмы «использования» индивидом обретенных культурных зна­ний и навыков в режиме их простого воспроизводства; наконец, механизмы «преодоления» индивидом традиционных культурных ограничений и выхода на поисковую, инновационную, творческую парадигму сознания и деятельно­­сти.

3.3. Культурная семантика

Третьим основным направлением фундаментальной культурологии является культурная семантика– наука, изучающая знаковую и коммуникатив­ную функции культуры.

Упомянутые выше социальные функции культуры (как коллективная, так и индивидуальная) отражают процессы, происходящие только в режиме пос­тоянного общения между людьми внутри сообщества, между сообществами, их региональными группировками и т.п. Таким образом, любой культурный процесс помимо организационной, регулятивной и селективной сос­тав­ля­ющих непременно включает в себя еще и коммуникативную функцию, сис­те­мы механизмов обмена информацией между людьми, вне действия которой их совместная жизнедеятельность становится практически невозможной.

Основные социальные функции этого информационно-коммуника­тив­но­го аспекта культуры заключаются, по-видимому, в следующем:

- актуальное согласование людьми их целей, намерений, планов и спо­со­бов по осуществлению любых форм жизнедеятельности (особенно совместной деятельности);

- корректирующие информационные обмены в процессе уже осуществляе­мой деятельности;

- согласованная оценка результатов деятельности и степени их соответствия изначальным намерениям;

- обобщение результатов деятельности в той или иной сфере и согласо­вание наиболее эффективных (утилитарно) и приемлемых (экстра­ути­ли­тар­но) приемов и способов ее осуществления (т.е. выработки норм);

- трансляция этих норм в синхронном и диахронном планах (т.е. передача опыта деятельности и взаимодействия как современникам, так и следующим поколениям);

- накопление, фиксация и трансляция знаний и представлений об ок­ру­жа­­ющем мире и т.п.

Для реализации этих информационных задач людям необходимо разработать единый язык, точнее, комплекс нескольких функционально спе­ци­а­ли­зированных языков, понятных и приемлемых для всех членов сооб­ще­с­т­ва. При этом объекты наблюдаемого, реального мира предметов, процес­сов и явлений, а также мира представляемых явлений (не наблюдаемых эмпи­ри­чески – фантазий, мечтаний, объектов религиозных верований и пр.) обретают своих символических «двойников» – кодирующие знаки, обозначающие эти объ­екты в условной форме лексических символов (слов вербального языка, про­износимых или написанных), пиктограмм (рисунков, более или менее узнаваемо изображающих объекты), графических символов (изображений, условно обозначающих смысл понятий – цифры, нотные знаки, эмблемы, гер­бы, флаги и пр.), вещественных символов (специфических черт в продуктах материальной деятельности, несущих смысловую нагрузку не только утилитарно-функционального, но и экстраутилитарного свойства – стилевые признаки вещей и сооружений, черты социальной престижности в одежде и предметах обихода, национально маркирующие черты в предметах матери­альной культуры, религиозная символика предметов культа, храмов и по­гре­­бальных сооружений и пр.), символических действий (узнаваемо или условно имитиру­ющих, обозначающих какие-либо явления, процессы или их смыслы – обряды, ритуалы, этикетное и церемониальное поведение, игры, ре­петиции и в определенном смысле все художественное творчество) и т.п.

Исследованием всех многообразных языков социальной коммуникации, механизмов их действия, принципов формирования и функционирования это­го «символического мира» культуры как способа обозначения и транслирования социального опыта и занимается семиотика, включающая в себя семантику, синтаксис и прагматику.

Здесь, как и в рассмотренных выше направлениях, можно выделить четыре уровня объектов познания и научного обобщения.

Высший (первый) уровень связан с разработкой общей теории семанти­ческих порядков в культуре, их функций в работе механизмов социальной коммуникации и процессах социализации и инкультурации личности, в общих организационно-регулятивных и селективных процессах в культуре, в закреплении и нормировании смысловых и ценностных параметров культур­ных явлений, но главное – с изучением процессов накопления, фиксации и трансляции социально-культурного опыта сообществ, наращивания его ин­форма­цион­ной базы от поколения к поколению и методов его передачи. На этом уровне моделируются общая структура семантического поля культуры, динамика соци­ально-коммуникативных процессов, типология семантических объектов, раз­рабатывается методология культурно-семантических исследований и т.п.

Второй уровень – культурология семантических систем. Очевидно, что язы­ки культурной коммуникации могут эффективно функционировать только в качестве более или менее систематизированных образований, чем определяются их лексическая и грамматическая компактность, доступность для изу­чения и понимания, универсальность, пластичность, неограниченная способность к саморазвитию и т.п. Среди наиболее социально значимых функций социальной коммуникации могут быть перечислены:

- система межличностного информационного обмена, обеспечиваю­щая социальное взаимодействие между индивидами в культуре, фиксирующая и транслирующая информацию в звуковой и графической формах как на вербальном (словесном), так и на различных невербальных языках, передающая сообщения как непосредственно, так и дистанционно и отличающаяся, как правило, целенаправленной избирательностью по отношению к объектам информирования;

- система массовой информации как совокупность приемов и технических средств для передачи социально значимой информации одновременно большому числу объектов информирования, определяемых неизбирательно, и преследующая цели (помимо собственно информационных) пропаганды, манипулирования сознанием информируемых и т.п.;

- социально-идентифицирующая система как совокупность индивидуальных имен и названий, наглядных образов (символов, эмблем, стилевых признаков, знаков престижности) и символических действий (обрядов, ритуалов, этикетного и церемониального поведения), предназначенных специально для маркирования социальной принадлежности, социального статуса и роли людей, вещей, объектов, территорий и пр.;

- кумулятивно-информационная система как совокупность приемов и форм по накоплению и сохранению информации как актуального, так и мемо­риального характера (т.е. утратившей непосредственную соци­альную актуальность и функциональность, сохраняемую в виде материальных памятников, текстов, специальных мемориальных сооружений и в иных формах) и организации доступа к ней заинтересованных лиц.

Системный характер этого уровня функционирования культурной семан­тики иллюстрируется классическим примером вербального языка как наиболее характерного аналога рассматриваемого явления.

Третий уровень исследований и обобщений – культурология семанти­ческих форм. В принципе все культурные формы, хотя и в разной мере, обладают семантическими параметрами. Это одно из имманентных свойств любой формы, определяющих ее «культурность». Любая вещь, созданная руками человека, любой человеческий поступок, форма социальной организации или акт взаимодействия помимо чисто утилитарной функции обладают чертами знака, во-первых, маркирующего саму эту функцию и, во-вторых, информирующего окружающих о множестве атрибутных параметров данного объекта (или процесса). В этом ракурсе любое культурное явление или событие может быть про­чи­тано как сво­еобразный текст, несущий определенные социально значимые смыслы. Благодаря этому археологи и могут атрибутировать свои находки, будь то уникальное произведение искусства или ремес­ла или же элементарные черепки от типовой посуды.

С учетом этой непременной семантичности любой культурной формы членение объектов культуры на материальные и духовные в принципе утрачивает смысл. Во всяком случае, в рамках культурологических методологий такое членение совершенно не эвристично, не позволяет исследователю узнать о культуре что-либо новое. Другое дело, что существует целый пласт культурных форм, семантическая функция которых является основной (например, сло­ва языка, художественные произведения, религиозные обряды и др.). Однако и семантические признаки здесь овеществлены и реализованы в деятельности исполнителей как вполне материальные феномены. Нередко объективно определить доминантную функцию утилитарного или семантического начал в той или иной культурной форме практически невозможно. Как, к примеру, развести материальное (утилитарное) и духовное (семантическое) в архитектуре? Теория семантики культурных форм в равной мере обращена как к формам с преобладающей семантической функцией, так и к тем, в которых преобладает утилитарная или обе функции примерно равнозначны.

В соответствии с обозначенным ранее определением культурной формы как новационного образца для последующего вариативного воспроизводства в артефактах культуры вопрос об объекте исследований семантики культурных форм рассматривается в том же ключе. Речь идет о семантических свойствах не реальных конкретно-исторических объектов (артефактов), а имен­но о но­вационных образцах, впервые (в данном сообществе или в данной культур­ной системе, конфигурации) воплощающих тот или иной семантический образ, задающих принцип (модель) решения той или иной семантической задачи (т.е. способ символизации некоего смысла, идеи, ценности). Последующее су­ществование такого семантического образа в данной локальной культуре мо­жет длиться бесконечно долго и воплощаться в сколь угодно большом числе исторических артефактов. Однако в основе всех их, так или иначе, будет лежать некоторый первоначальный образец – культурная форма и ее символически обозначаемые параметры (семантемы).

Среди основных исследовательских задач, связанных с изучением семантики культурных форм, можно назвать:

- исторический генезис семантики той или иной формы и ее внедрение в социальную практику; семантическую генетику (родство с иными фор­мами);

- социальную и идейную функциональность этой семантемы;

- герменевтику (специально закодированные или просто забытые со вре­­­менем смысловые пласты, символизируемые идеи и пр.);

- место в различных культурных подсистемах (по существу, ее полифункциональность и полисемантичность, порождаемые тем, что большинство культурных форм обычно включено одновременно в несколько культурных подсистем – социальных, этнических, политических, конфессиональ­ных и др., выполняя при этом весьма различающиеся утилитарные и символические функции);

- масштабы и порядок практического использования данной семанте­мы в той или иной культурной подсистеме;

- особенности процессов диффузии (заимствования) и наследования (в качестве традиции), характерные для этой формы;

- историческую и семантическую изменчивость (эволюцию, как формальных черт, так и смысловых параметров) вплоть до утраты первоначаль­­ных функций (деонтологизация) и смысла (десемантизация) этой формы и т.п.

Четвертый уровень исследований и обобщений в области культурной семантики может быть назван культурологией индивидуализирующей мар­ки­ров­ки объектов. В данном случае речь идет об индивидуализирующих тот или иной культурный артефакт семантических признаках. Очевидно, что семантика любого культурного объекта может быть разделена на несколько смыс­ловых пластов: черты, относящиеся к общим параметрам используемой культурно-семантической системы; черты, отражающие специфику данной культур­ной формы (образца); черты, индивидуализирующие (маркирующие) изучаемый объект в качестве единичного артефакта, отличающие его от иных артефактов той же культурной формы в той же системе. Уникальность индивидуальных семантических признаков (маркеров) каждого культурного объекта в принципе определяется теми же причинами, что и индивидуальная функциональная специфика всякого конкретно-исторического артефакта куль­туры. По­этому анализ маркирующей семантики культурных объектов относится к области преимущественно эмпирических, конкретно-исто­ри­чес­ких культурологических исследований и близко к конкретно-истори­ческим исследованиям культурных объектов.

В целом фундаментальная культурология исследует процессы и формы интеграции и взаимодействия людей на основе их общих ценностей или, выражаясь антропологически, – оснований для социальной солидарности. Подобное знание отнюдь не исчерпывает всего необходимого знания о че­ло­веке и обществе, но без него изучение человека и общества лишается одного из наиболее «цементирующих», интегрирующих коллективные формы жизни начал.