Глава 1
Энн Бенсон
Дневник черной смерти
Чумные истории – 3
: niksi; OCR, Вычитка: аноним http://oldmaglib.com
«Энн Бенсон "Дневник черной смерти"»: Эксмо, Домино; Москва, СПб; 2010
ISBN 978-5-699-39777-8
Аннотация
Джейн Кроув, несколько лет назад нечаянно пустившая чуму в современный мир, и ее сын Алекс, с которым связаны ее величайшие надежды и величайшая тайна, нашли приют в одном из поселений среди выживших после первой волны эпидемии. Но внезапно люди начинают умирать от неизвестной болезни. В поисках средства от новой напасти Джейн обращается к дневнику средневекового лекаря Алехандро Санчеса, который пережил нашествие черной чумы в Европе XIV века.
Энн Бенсон
«Дневник черной смерти»
Дженнифер Робинсон и Джеки Кантор
Pros in prose (Профессионалам в прозе)
Автор хочет выразить особую, бесконечную благодарность редактору Анне Гролл за ее понимание и помощь, без которых эта книга не появилась бы на свет.
Пролог
Это была первая весна после долгой, трудной зимы, отмеченной вторым наступлением ужасной болезни, причиной которой стал Доктор Сэм,[1]бактерия золотистого стафилококка. Солнце светило по-апрельски ярко, однако ветер больше напоминал мартовский; он ревел среди холмов с яростью льва, порождал сильную рябь на поверхности быстро текущей реки. На берегах все еще лежали куски прибитого течением льда, но между ними уже пробивались зеленые ростки. Вода несла на себе столько ила и мусора, что выглядела мутной. К июню, однако, она смоет все, что сумеет, станет прозрачной, как стекло, и будет просматриваться до самого дна.
Джейни Кроув и Том Макалестер — муж и жена — сидели на конях, глядя на мост, под которым раскинулся лагерь.
— Ну не знаю, — сказал Том. — Мне не нравится, как все это выглядит.
— Мне тоже, — согласилась с ним Джейни.
Вообще-то, по легенде, под мостами живут тролли, взимающие плату с путников. Однако конкретно под этим мостом, связывающим Нортгемптон и Хэдли, обитала колония сбежавших от Доктора Сэма бездельников, которые не вписались — или не захотели вписаться — ни в одну из возникших в долине групп уцелевших. Бандиты, плохие парни, с которыми никто не хотел иметь дело. Они сбились в устрашающий, непредсказуемый анклав мародеров, отнимающих все, что удавалось, у тех, кому требовалось проехать по мосту. Том повел взглядом по реке.
— Господи! Как по-твоему, где-нибудь уже налажена переправа?
— Может, кто-то и пытался, но, скорее всего, их разогнали.
— Не вижу другого способа перебраться на ту сторону. — Том указал вверх по течению реки. — В августе мы, скорее всего, смогли бы перейти вброд, вон там, ярдах в ста отсюда. Но сейчас…
Течение было слишком быстрым для любых, даже самых сильных коней.
— Ну, значит, остается мост.
— Похоже на то.
На мгновение Джейни устремила взгляд вдоль берега на юг. Когда-то там находилось замечательное место отдыха и развлечений, доступное для всех желающих. Мелководная река с широко раскинувшимися берегами позволяла детям играть в воде, заходя на расстояние до пятидесяти футов, где им было лишь по пояс; большие корабли могли плавать только по самому центру. Зато сюда стекались маленькие прогулочные суда самых разных типов: моторные лодки, каноэ, каяки, надувные лодки. В августовскую жару это, возможно, был лучший в Массачусетсе способ провести день.
Теперь река превратилась в почти неприступную преграду. А между тем Тому и Джейни непременно нужно было перебраться на другую сторону.
— Или отправляемся немедленно, или поворачиваем назад, — решительно заявил Том. — Можно найти лучший способ использовать дневное время, чем торчать здесь.
В молчании прошли десять секунд.
— Отправляемся сейчас, — наконец сказала Джейни.
— Ладно. Поскачем быстро, и никаких остановок. Поняла?
Джейни кивнула с мрачным видом.
— Хорошо. Готова?
— Готова.
Том хлестнул коня кожаным кнутом, и мерин рванул, словно чемпион. Джейни сжала пятками бока кобылы, и та, вопреки своей неспешной натуре, так нравившейся ее всаднице, тоже пустилась вскачь.
Копыта коней загрохотали по мосту; бродяги под ним мгновенно проснулись. Когда Джейни и Том приблизились к съезду с моста на другом берегу реки, на их пути возникли живущие под прикрытием стали и бетона «тролли». Они хлынули к скачущим коням, протягивая к ним загребущие руки в надежде спихнуть или стащить всадника и завладеть испуганным животным.
Почувствовав, что ее хватают за ноги, Джейни хлестнула кнутом по рукам нападающего. Потом какой-то грязный оборванец вцепился в мундштук ее кобылы. Джейни вытащила одну ногу из стремени и с силой ударила его. Бандит упал, держась за челюсть.
Том, отделавшись от нападавших, вырвался вперед и ждал ее на краю дороги.
— Давай! — закричал он. — Ты уже почти здесь…
Джейни закрыла глаза и доверилась лошади; ничего больше сделать она не могла.
В итоге каким-то образом они оказались на другой стороне, в относительной безопасности; бродяги исчезли — на время.
— Ну ты настоящий воин, — сказал Том.
— Нет, — ответила Джейни, вздрагивая всем телом. — Вовсе нет.
— Эй, мы справились, это главное. Проскакали по мосту. Остальная часть пути будет гораздо легче.
Джейни порадовалась, что поездка до книгохранилища займет не меньше часа; за это время она совладает с собой и Майра Росс не увидит ее выбитой из колеи. Чем дальше они скакали, тем спокойнее она становилась.
Однако когда они прибыли на место, тревога вернулась — таким пустынным и заброшенным выглядело все вокруг.
Джейни Кроув осторожно перебралась через груду веток и листьев, валявшихся у входа в книгохранилище, затенила рукой глаза и сквозь запыленное стекло заглянула в вестибюль, надеясь различить хоть какие-то признаки жизни. Не увидев ничего, она подергала дверь.
— Заперта.
Она постучала; может, кто-нибудь выйдет? Никакой реакции. Она снова постучала, кулаком в перчатке, с такой силой, что задрожало стекло.
— Никого.
Том слез с коня.
— Тут есть задний выход?
— Да, но это пожарный выход, и снаружи он не открывается.
— Ладно, дай-ка я попробую.
Том со всей силой подергал ручку двери, но она не поддавалась. Он бросил на жену унылый взгляд.
— Хочешь войти во что бы то ни стало?
— Не зря же мы проделали весь этот путь!
— Я могу разбить стекло, но тогда в здание сможет проникнуть кто угодно.
Джейни смотрела на дверь, думая о сокровищах внутри. Для обычного мелкого воришки книги и рукописи не имеют особой ценности; позариться на них может лишь тот, кто разбирается в древностях.
— Если она здесь, — сказала Джейни, — мы заберем ее с собой, и больше не придется из-за нее тревожиться. Если же нет… Не знаю.
Она прижала к стеклу нос и попыталась снова заглянуть внутрь.
В полумраке прошаркала маленькая фигурка.
— Вижу кого-то!
Джейни с новой силой заколотила по стеклу, но фигурка исчезла.
— Нужно войти внутрь!
— Ладно. — Том вытащил пистолет. — Отойди подальше.
Он выстрелил в застекленную дверь рядом с ручкой. Стекло пошло трещинами, но не разбилось.
— Проклятье! Она не шутила, когда говорила, что тут стоит броня. Ты абсолютно уверена, что хочешь туда проникнуть?
— Да.
— Ладно. Просто хотел удостовериться, чтобы впустую не тратить пули, которые нам неоткуда взять.
Он снова выстрелил в ручку. Эхо зазвенело в ушах, появились новые трещины, но больше ничего не произошло. Ворча себе под нос, Том отвязал от луки седла веревку, сложил вдвое, просунул в дверную ручку и снова крепко привязал к седлу. Сел на коня и пришпорил его. Тот рванул вперед, возмущенно фыркая, и едва сделал несколько шагов, как дверь открылась. Стекло вылетело, упало на бетон и рассыпалось на множество осколков.
Джейни прошла по ним, толкнула внутреннюю дверь, и та легко открылась. Том привязал коней и последовал за женой. Они вошли внутрь и оказались в знакомом коридоре.
— Эй, есть тут кто? — позвала Джейни.
Ее голос эхом отдавался от пустых стен; в хранилище уже не было экспонатов, запомнившихся ей по последнему посещению — во времена «до».
Они прошли несколько ярдов по коридору. Внезапно Том схватил Джейни за руку и указал влево.
Она глянула в ту сторону. В тусклом свете трудно было разглядеть даже особенности архитектуры, но движение она заметила. Из дверного проема высунулась и тут же спряталась чья-то голова.
— Оставайся здесь, — негромко сказал Том. Джейни вцепилась в его руку и прошептала:
— В горе и в радости, помнишь?
Он понимал, что возражать бессмысленно. Они быстро пошли по коридору и наконец оказались у нужной двери.
Держа пистолет наготове, Том заглянул внутрь и увидел крошечную худую фигурку.
— Эй?
Дребезжащий голос, в котором тем не менее звучал оттенок вызова, ответил:
— Не входите. У меня пистолет. Здесь нет ничего, кроме старых книг. Убирайтесь!
Однако этот знакомый акцент…
— О господи, Майра, это я, Джейни, и Том…
Последовал долгий стон. Джейни успела сделать всего шаг внутрь, как ее подруга из времени «до» заговорила снова.
— Остановитесь! Пожалуйста! Не подходите ближе.
— Но почему?
— Я больна.
Джейни, а вслед за ней и Том резко остановились и натянули защитные маски, свисавшие с шеи.
Чиркнула спичка; Майра Росс зажгла свечу и подняла ее, осветив свое лицо.
Джейни охнула от неожиданности… и сделала еще шаг вперед.
— Могу я вам чем-то помочь?
Майра ухитрилась выдавить горький смешок.
— Что, дочь моя, вы как доктор в состоянии помочь кому-то с этой проблемой?
Джейни оставила вопрос без ответа.
— Как давно вы больны? — спросила она.
— Со вчерашнего вечера.
Прошло всего несколько часов, а Майра уже так плоха; она будет не из тех, кто в состоянии протянуть несколько дней. Для нее все закончится очень скоро.
Джейни понимала, что это милость божья.
— Майра, я… Мне очень жаль.
— Да. Мне тоже. Я многое сумела пережить, а теперь все, конец. Когда-нибудь это должно было случиться.
— Может, еще не конец, — с надеждой в голосе, которой на самом деле не ощущала, сказала Джейни. — Некоторые выкарабкиваются.
— Только не такие старухи, как я. Нет, дорогая, мое время пришло. — Майра раскашлялась в ладонь и вытерла ее о штаны. — Моя мать, да покоится она в мире, возмутилась бы, увидев, что я делаю. Но у меня вышли все носовые платки. Ну, это частное посещение, или у вас ко мне есть дело?
Джейни и Том посмотрели друг на друга с безмолвным пониманием: их план увезти Майру с собой теперь стал неосуществим.
— Мы пришли, чтобы забрать дневник, — наконец сказал Том, — если вы не возражаете. Мы будем очень бережно с ним обращаться.
— Возражаю? — Майра попыталась рассмеяться; получилось мрачно и горько. — Да я на коленях возблагодарила бы за это Бога, если бы у меня были силы снова подняться. Пожалуйста, возьмите его. Я умру счастливой, зная, что он в хороших руках.
Она снова раскашлялась, на этот раз сильнее, с громкими влажными всхлипами.
— У меня… забиты… все легкие.
Она приложила руку к груди, между словами хватая ртом воздух.
У Джейни упало сердце. Почему, ну почему они не приехали раньше? Припомнился разговор между ней и Томом, несколько месяцев назад, вскоре после их свадьбы:
«Она могла бы жить здесь, с нами».
«Ты же знаешь, она ни за что не бросит свои книги».
«Пожалуйста, Том, я не смогу спокойно спать по ночам… она мне как мать».
«Кто знает, с чем мы можем столкнуться по дороге? Не все умерли… там, снаружи».
Его осторожность была вполне оправданна; это доказывала хотя бы сегодняшняя стычка с обитающими под мостом. Тем не менее их трудный спор все еще звенел в ушах Джейни.
«Майра в полной изоляции, так что с ней наверняка все в порядке. Однако она одна, ей страшно и…»
«Мы легкая жертва. И кроме того, ты должна быть особенно осторожна сейчас, учитывая твое положение».
«Ничего со мной не случится, Том».
— Мы будем беречь его как зеницу ока, Майра, — сказала Джейни.
— Где он? — спросил Том.
Кашель, казалось, вот-вот разорвет грудь хранительницы.
— В… сейфе. — Она сделала движение рукой, показывая, чтобы они шли следом за ней. — Только держитесь… позади.
— Скажите, где он, мы сами найдем.
Больная женщина сумела сделать медленный вдох, не закашлявшись; это, казалось, прибавило ей сил.
— Пожалуйста… Это счастье — знать, что я уйду, совершив напоследок mitzvah.[2]
Она сделала новый жест, давая понять, чтобы Том и Джейни расступились. Когда она проходила между ними, Джейни с ужасом увидела, что сделала с Майрой болезнь. Хранительница всегда была худенькой, но сейчас выглядела до предела истощенной; обтягивающая кости кожа потемнела и сморщилась.
Она повела их в дальний конец коридора, в офисные помещения, где сейчас не было ни мебели, ни оборудования. Когда-то здесь толпились весело болтающие дети — покинуть «тюремные» стены школы им всегда было в радость, неважно по какому поводу. Сейчас, в отсутствие смеха, жизненной энергии и прежней коллекции, Хранилище еврейских книг выглядело пустым, заброшенным местом.
Майра с трудом заставляла себя идти вперед; казалось, цель придает ей сил, и на мгновение в голосе старой женщины Джейни уловила отзвуки ее легендарной отваги.
— Долгое время я никого не подпускала сюда, — рассказывала Майра по пути. — Была совсем одна. Прямо как во времена молодости, в Израиле. — Она остановилась, и снова стало видно, насколько она немощна. — Но в конце концов они проникли сюда. Четверо. Мальчишки фактически. Меня не было всего несколько минут. Я так долго находилась в одиночестве, что просто умирала от желания услышать птичий щебет и голос ветра. Поленилась — всего один раз — и оставила дверь незапертой. Они, надо думать, следили откуда-то. Тут же ворвались внутрь и… — Она остановилась и оперлась рукой о стену, отдыхая. — Один из них кашлял. Маленький ублюдок.
Хрипло дыша, она указала рукой.
— Вон за той дверью. Идите туда, я назову вам комбинацию. Сейф выглядит как бачок с питьевой водой.
— Иди, — сказал Том жене, — а я останусь здесь.
Сделав несколько шагов, Джейни опустилась на колени перед сейфом, замаскированным под бачок с питьевой водой.
— Я готова.
После каждой цифры Джейни поворачивала шарообразную ручку, сощурившись, чтобы в тусклом свете лучше видеть шкалу. В конце концов послышался щелчок — это тумблеры вышли из своих отверстий.
Ручкой давно не пользовались, и Джейни понадобились все силы, чтобы повернуть ее. Внутри обнаружилась груда книг и рукописей. Она вытащила их и положила на пол. И где-то в середине пачки нашла дневник. Закрыв глаза, прижала его к сердцу и, даже понимая всю необходимость спешить, позволила себе на протяжении нескольких мгновений насладиться таким знакомым, таким замечательным ощущением его тяжести.
Она покинула комнату с сейфом, крепко сжимая в руках рукопись.
Воск капнул на руку Майры, когда она повыше подняла свечу, но хранительница, казалось, этого не заметила.
— Он у вас. Это хорошо.
Она опять сильно раскашлялась, сгибаясь при каждом приступе. Когда она снова подняла взгляд, Джейни прочла в ее глазах понимание того, что надвигается.
— Ну, мне пора обратно на мои одеяла.
Майра, со свечой в руке, медленно повернулась и зашаркала тем же путем, каким пришла. Джейни и Том с болью смотрели, как она легла на груду одеял, которой предстояло стать ее смертным ложем. Она долго возилась, устраиваясь, но в конце концов успокоилась.
— Идите, — сказала она. — Убирайтесь отсюда.
— Мы побудем с вами, пока… ну, вы понимаете…
— Нет. Оставьте меня в покое. Я не хочу, чтобы кто-то видел это.
Джейни выступила вперед, чтобы оказаться в поле зрения Майры.
— Мы похороним вас, когда… все будет кончено.
— Нет. Не смейте прикасаться ко мне. Не хочу, чтобы, когда я попаду на небеса, Бог спрашивал меня, почему я позволила вам заразиться.
После короткой паузы Джейни спросила еле слышно:
— Вы боитесь?
Майра сделала очень глубокий вдох и медленно заговорила, останавливаясь через каждые несколько слов, чтобы глотнуть еще немного воздуха.
— Нет, дорогая, теперь нет. Старые женщины умирают, от этого никуда не денешься. Я бы с удовольствием пожила еще, но в лучшем мире, не в таком, как этот… Вот в Освенциме я боялась, когда была маленькой девочкой. — Она кивнула на тетрадь в руках Джейни. — Я свое дело сделала.
— Волосы и кусочки кожи, которые вы дали мне из другой рукописи… — еще немного помолчав, сказала Джейни. — Они пригодились.
Майра слегка приподняла голову.
— Пригодились? Для чего? Помогли тем мальчикам?
— Да, в этом смысле, конечно, но не только. — Джейни не смогла сдержать улыбки. — Я беременна.
Майра снова опустила голову на одеяла и прошептала молитву на языке, которого Джейни не знала.
— Господи… это правда?
Джейни кивнула.
— Теперь я умру счастливой.
Майра закрыла глаза. Джейни и Том стояли в отдалении, молча глядя на нее. Спустя какое-то время кашель участился, потом пошел на убыль и меньше чем через час совсем прекратился. Майра с хрипом вдохнула воздух, выдохнула… и это было последнее, что она сделала в этом мире.
Глава 1
Алехандро Санчес слишком хорошо знал, как во времена второго пришествия чумы пугает резкий стук в дверь, поэтому к Уильяму и Эмили Купер постучался мягко, негромко. Открыла Эмили, с покрасневшими от слез глазами.
Она кивнула ему и убрала светлую прядь волос под белый чепец.
— Я сидела с ним всю ночь. Ему тяжело, но он держится. Входите, посмотрите сами.
— Его стойкость просто потрясает, — сказал Алехандро.
Уильям Купер уже давно пересек черту, за которой для большинства людей наступает смертельная стадия чумы, однако по-прежнему яростно цеплялся за последние остатки жизни.
Со свечой в руке женщина подвела лекаря к постели. Лицо Купера — вот все, что Алехандро мог видеть; остальное было закрыто одеялом. За время короткого отсутствия жены на лице больного снова выступил пот, который она всю ночь старательно вытирала, и явственно обозначились признаки лихорадки. Он так и не открыл глаза, даже услышав голоса.
Гнилостный запах ударял в ноздри; прикрывая нос, Алехандро приложил ухо к груди больного. Сердцебиение, пусть и слабое, было удивительно ровным. Он ощупал утолщения на шее и под мышками, и, хотя действовал очень бережно, Купер застонал от боли.
— Простите, — прошептал Алехандро, — я не хотел сделать вам больно.
«Прежде всего не навреди», — напомнил он себе.
Утолщения были твердые, но с прошлого осмотра два дня назад не увеличились. И темно-голубая окраска их тоже не изменилась.
— Две недели, — отойдя от постели, сказал Алехандро Эмили. — Это выше моего понимания. Наверно, вы исключительно хорошо ухаживаете за ним.
— Я тут ни при чем. Все, что я делаю, это вытираю ему пот со лба.
Алехандро вымыл руки в принесенной Эмили лохани с водой и вытер их полотенцем. За время болезни Уильяма это стало у них ритуалом, только на этот раз она воздержалась от замечаний по поводу его одержимости мытьем рук.
— Ничего больше я тут поделать не могу. Теперь все во власти Божьей. — Он не стал говорить о том, что казалось ему очевидным, а именно что фактически Купер уже какое-то время назад отошел к Богу. — То, что он живет в таком подвешенном состоянии столь долго, кажется почти отклонением от естественной нормы.
Однако за годы своей медицинской практики Санчес видел немало подобных странностей и со временем пришел к выводу, что, возможно, такого рода отклонения являются частью некоего божественного замысла. Ему очень хотелось бы обсудить эту идею с Ги де Шальяком. Он в тысячный раз пожалел, что лишен возможности выслушать мнение своего друга и наставника.
Когда он уже собирался уходить, женщина взяла его за руку и сказала:
— Муж говорил, мы должны вам заплатить.
Зная, что они едва сводят концы с концами, он никогда не заводил с ней разговора о деньгах.
— Нет, какая может быть оплата? Ничего не нужно. Но, пожалуйста… удовлетворите мое любопытство. Я уже давно знаю вас обоих, но мы никогда не обсуждали, как так получилось, что вы с мужем живете среди евреев, хотя для вас как христиан открыт весь Авиньон. Хотелось бы понять причину.
Она на мгновение заколебалась, как бы взвешивая, насколько ему можно доверять.
— Нам пришлось покинуть свою деревню под названием Эйам, рядом с одним из излюбленных охотничьих угодий короля. — Эмили вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Зима тогда выдалась очень трудная, мы голодали и холодали.
Перед мысленным взором Алехандро возник де Шальяк, стоящий в дверном проеме зимой 1357 года; он содрогнулся, вспомнив царивший тогда резкий холод и муки терзавшего их с Кэт голода. Припомнились ему и горькие слова, которые он сказал при виде де Шальяка: «Вам здесь не рады».
«Да, — ответил де Шальяк, — но я здесь нужен».
Еда, которую он привез из Парижа, спасла жизнь Алехандро и Кэт.
— Егеря поймали мужа, когда он охотился. — Голос Эмили Купер вернул его к действительности. — По их словам, он находился в заповеднике, хотя сам клялся, что не пересекал его границ! Никто моего мужа не слушал; король приказал его повесить.
В глазах Алехандро вспыхнуло любопытство.
— Но его… не…
— Нет. Наш сын спас Уильяма; они держали мужа в загоне, но кандалы не надели. Один из стражников был сильно пьян, и мальчик сумел освободить отца.
— Какой храбрый, достойный сын.
— Да. Но это стоило ему жизни. — Краем фартука Эмили снова вытерла глаза. — Стражник очнулся и выстрелил в него из лука, когда он вслед за отцом перелезал через стену.
— Какой ужас! Примите мои соболезнования.
Эмили кивнула, принимая его сочувствие, вернулась к мужу, краем фартука вытерла с его лба пот и опустилась в кресло рядом с постелью. Вид у нее сделался сдержанный и отстраненный — такого выражения Алехандро никогда прежде не видел на лице этой женщины. Во взгляде, брошенном на него, сквозил невысказанный упрек.
Мелькнула мысль самому дать Эмили денег, но Алехандро побоялся смутить ее и счел за лучшее просто уйти.
* * *
— Милорд.
Паж отвесил глубокий поклон королю.
— А-а, Чосер. Расторопный, как всегда. Думаю, какое-то время лорд Лайонел в состоянии обойтись без вас.
Как будто в этом можно было сомневаться!
— Да, сир. Они с леди Элизабет отправились на прогулку.
— Хорошо. Сегодня прекрасный день для прогулки. В данный момент мой личный писец занят другими делами, а мне нужно продиктовать письмо.
Что касается писца, то Чосер знал, что он снова перебрал лишнего и вряд ли можно рассчитывать на его внимательность и аккуратность. Чосеру уже не раз приходилось исправлять ошибки этого человека; они могли бы показаться даже забавными, если бы тут не были замешаны дела государства.
— Конечно, сир, — ответил он. — Сочту за честь.
Король Эдуард III сделал жест в направлении стоящего в углу письменного стола.
— Все нужное вы найдете там.
Пока Джеффри Чосер усаживался, подбирал перо и пергамент, король добавил:
— Не сомневаюсь, вы сохраните содержание этого послания в строжайшей тайне. Мой сын очень высокого мнения о вашем благоразумии. И вот еще что. Это послание имеет чрезвычайно большое значение для благополучия страны, поэтому запишите мои слова в точности так, как они будут произнесены.
Он прочистил горло и начал диктовать.
— Ваше святейшество…
Засим последовало длинное цветистое приветствие; Чосер слышал его уже не раз и знал почти наизусть.
И наконец король перешел к делу.
— Мы рады сообщить вам, что наша возлюбленная дочь Изабелла согласилась — конечно, при условии вашего одобрения — принять предложение руки и сердца, сделанное бароном Энжераном де Куси. Мы просим вашего позволения на их свадьбу в самое ближайшее время.
Чосер едва не выронил перо и вынужден был пробежать взглядом по странице, проверяя, не закапал ли ее чернилами. Убедившись, что все в порядке, он продолжил торопливо писать, чтобы успеть за королем.
— Одновременно я хочу попросить вас об огромном личном одолжении. У меня есть дочь, рожденная от женщины, которая когда-то служила моей возлюбленной королеве. Я хочу признать ее как свое дитя и взять в семью в качестве английской принцессы. Я каюсь в своих грехах, униженно прошу вашего заступничества перед Богом на небесах и молю о прощении не только за недостойный акт прелюбодеяния, но и за то, что прежде не сумел должным образом окружить вниманием эту свою дочь. Безусловно, это грех столь же прискорбный, как и тот, которому она обязана своим появлением на свет.
Король помолчал, видимо, обдумывая, что говорить дальше. Бросив взгляд на молодого пажа, он спросил:
— Что скажете, Чосер? Вы сильны в словесности. Удалось мне должным образом выразить свои чувства — не слишком дерзко, но и не слишком униженно?
— Что касается принцессы Изабеллы и барона де Куси… — ответил Чосер, запинаясь: каждое слово давалось ему с великим трудом. — Вы выразили свои намерения достаточно откровенно, однако оставили Папе возможность заставить вас немного поволноваться. Очень умно.
Монарх улыбнулся.
— Я и сам того же мнения.
— Но могу ли я осмелиться спросить, сир? Другая дочь, о которой вы упоминаете, леди Кэт?
В глазах короля вспыхнул огонек подозрительности.
— Можете. И я отвечу «да».
— О, в таком случае, сир, вы выразились в высшей степени удачно. Прочувствованно, но не чересчур. Просьба высказана со всем уважением, но без подобострастия перед Папой, как и подобает вашему вели…
— Спасибо, Чосер.
Король откашлялся и продолжил диктовать:
— Я хочу, чтобы эта моя дочь тоже вышла замуж. Она уже была замужем, но овдовела, так что нет нужды обременять вас просьбой об аннулировании ее брака. С учетом этого, а также в высшей степени достойных черт ее характера мы в данный момент обсуждаем возможность брачного соглашения с какой-нибудь видной французской семьей, тесно связанной с де Куси. Безусловно, мы помним, что такое соглашение может быть заключено только в случае вашего одобрения и благословения. Королева, которая знает о моем грехопадении, великодушно согласилась с тем, что я занял правильную позицию в отношении этой своей дочери.
На этом письмо не заканчивалось; Чосер писал, прикладывая неимоверные усилия к тому, чтобы не позволить потрясению от услышанных новостей отвлекать себя. Наконец-то маски сорваны! На протяжении многих недель в Виндзорском замке царила напряженная, натянутая атмосфера, и Чосер даже начал задаваться вопросом, стоит ли вообще тратить жизнь, служа королевской семье. Было замечено, что король и королева, обычно любящие супруги, ведут себя друг с другом самым воинственным образом. Высказывалось предположение, что королева узнала о связи короля с его нынешней любовницей, ее фрейлиной леди Алисой, и изливала свой гнев на обоих, точно так же, как в свое время терзала мать Кэт. Однако все знали, что эта история для нее далеко не новость — король не прикладывал ни малейших усилий, чтобы скрыть свое восхищение молодой женщиной. И все соглашались в том, что, значит, за недовольством королевы скрывается что-то другое.
Вот именно, другое, гораздо более существенное, теперь это стало ясно!
Король тем временем перешел к высказыванию своего мнения по поводу более мелких проблем, которое считал нужным довести до сведения Папы, и Чосер прилежно записывал его слова, хотя внимание молодого человека то и дело рассеивалось. Закончив, он отдал пергамент Эдуарду, тот быстро прочитал его, подписал и протянул открытую ладонь.
— Воск!
Молодой человек начал торопливо рыться на письменном столе, нашел наконец красный воск и протянул его королю. Тот втрое сложил послание, расплавил воск на огне свечи, капнул им на пергамент и приложил свою печать. Дождавшись, пока воск застынет, он взял послание и с нарочитой торжественностью поцеловал его.
— На удачу! Будем на этот раз, в виде исключения, надеяться на лучшее. Что скажете, господин Чосер?
— В самом деле, сир. Человеку свойственно надеяться.
Джеффри поклонился, вышел и, оказавшись за дверью, бросился бежать.
* * *
Когда молодую женщину, о которой говорилось в письме короля, семь лет назад солдаты везли из Франции, ее с такой силой выворачивало наизнанку во время морского путешествия, что, казалось, она оставила за бортом все свои внутренности. Чосер — его, в ту пору семнадцатилетнего, совсем недавно вытребовали из Франции — с жалостью наблюдал за ней, когда судно швыряло в водах холодного моря. Ее держали в ножных кандалах, как обычную преступницу, и ему было больно видеть стекающую по ее щиколоткам кровь. Никто не предложил ей ни помощи, ни утешения, хотя она в них сильно нуждалась. Он бы сделал это сам — если бы не понимал, что такое тяжкое путешествие было задумано как часть ее наказания.
«Наказания за что?» — спрашивал он себя в те времена.
Она была храбрая, умная, очень красивая и шла по жизни с такой благородной грацией, которую трудно ожидать от женщины в ее обстоятельствах. Всего семнадцати лет от роду, Кэтрин Каль уже успела овдоветь и только-только начала выздоравливать после трудных родов… Могут ли боги проявить большее жестокосердие?
«Могут», — думал Чосер.
Она не видела своего сына со дня его появления на свет. Кроме того, перед глазами Чосера все еще стояли строки, которые он только что писал под диктовку короля.
«Барон де Куси просит, чтобы союз между нашими семьями был скреплен другим, между его кузеном бароном де Бенуа и „англичанкой, занимающей высокое положение“, под кем, я полагаю, он имеет в виду женщину, близкую к нашей семье. А какая родственница может быть ближе собственной дочери? Вам известно, Ваше Святейшество, с какими трудностями мы столкнулись при организации достойного брака для нашей энергичной Изабеллы; я избавлю вас от подробного изложения всех связанных с этим делом щекотливых моментов, поскольку, уверен, они уже дошли до ваших ушей. Не хотелось бы, чтобы брак Изабеллы и де Куси пострадал из-за неудачи в отношении его кузена, к которому он, похоже, питает удивительно нежные чувства».
Бенуа, кузен де Куси, лицемерный, грубый трус, буквально впадающий в ярость, если что-то шло не по его желанию. То, что король собирался выдать за него изумительную Кэт, казалось чем-то просто… нечестивым.
«Однако у него больше нет взрослых дочерей, — осознал Чосер. — Он, наверно, каким-то образом наколдовал себе вторую специально, чтобы с ее помощью скрепить брак Изабеллы».
Королева больше рожать не могла; дети короля и его любовницы Алисы Перрер еще малыши. Джоанна умерла, унесенная первой волной чумы, в 1348 году, после сражения при Креси.
Надеяться на лучшее, ну и ну! Испорченной, высокомерной Изабелле исполнилось тридцать три, и, несмотря на пять попыток пристроить ее, она все еще была не замужем; это противоестественно.
«Но не так противоестественно, — подумал Чосер, — как то, что угрожает ее сводной сестре».
* * *
Все белье с постели мужа Эмили Купер скатала в ком и сожгла в камине — как советовал лекарь. Однако одно одеяло оставила; оно ей самой понадобится. Гробовщики пришли за трупом Купера меньше часа назад, с замотанными лицами, в темных капюшонах.
— Не воображайте, будто это вам поможет, — говорила она, когда они выносили тело ее покойного мужа, и даже вышла следом за ними на улицу, продолжая «каркать». — Я видела немало гробовщиков, которые умерли, уж как они только ни заматывались, чтобы защититься от чумы!
Люди в капюшонах не отвечали, поскольку не понимали по-английски. В конце, когда повозку накрыли куском ткани, чтобы не пугать живых видом мертвеца, один из них прошаркал к ней и спросил на ненавистном французском, который она едва понимала:
— Тот, что умер, ваш супруг?
— А?
— Вы вдова?
— Да.
— Тогда идите во дворец, — продолжал человек, по-прежнему по-французски. — За мужа вам полагается пенсия.
Он слегка поклонился, повернулся и забрался на сиденье кучера.
«Пенсия». Это она поняла. И «дворец». Сосчитав монеты, оставшиеся в кошельке мужа, и обнаружив, что их совсем мало, вдова решила последовать данному ей совету. Набросила на плечи шаль, покинула гетто и, в поисках милосердия, направилась в сторону величественного обиталища Папы.
Узкие улицы Авиньона напомнили ей Лондон; когда-то она была там с мужем, ездила к его сестре, которая вышла замуж за слугу одного из отдаленных родственников короля и теперь жила в прекрасном доме, стряпала на господ. Это воспоминание породило укол зависти: сестра мужа проводила свои дни на каменных полах, а не на плотно утрамбованной земле Эйама. Тем не менее Эйам был родиной Эмили, и она сильно скучала по деревне.
— Пенсия, — сказала она охраннику у ворот папского дворца.
Рядом с высокими белыми башнями богато украшенного дворца этот охранник в своем красном плаще казался совсем маленьким. Он проворчал что-то и ткнул рукой вправо. Поплотнее закутавшись в шаль, Эмили пошла вдоль периметра дворца. Под ногами хрустел гравий; этот звук отвлекал ее внимание — до тех пор, пока она не услышала конский топот по булыжной мостовой. Посмотрев в направлении звука, она увидела скачущий во внутренний двор отряд гонцов под знаменем короля Эдуарда.
Она метнулась в тень и затаилась там, но потом поняла, что это глупо, и снова вышла на солнце. Что им, больше делать нечего, как искать ее, спустя столько-то лет? Выглядели всадники очень представительно, в блестящих доспехах, на прекрасных конях, и в ней пробудилась острая тоска по Англии; какими близкими казались ей эти люди, как легко она могла бы их понимать!
Никому и в голову не пришло бы, что она жена браконьера, — для них она была бы просто еще одной неприметной старой женщиной, нуждающейся в подаянии. Ее сердце затосковало по дому. Переправиться через Ла-Манш — это дорого и опасно, но в Авиньоне у нее больше нет ничего, да и во всей Франции, если уж на то пошло. Никаких родственников, а единственный более или менее знакомый человек — еврей лекарь, сам скрывающийся от английского правосудия…
Пока мимо во всей своей красе скакал отряд англичан, ужасная мысль зародилась в сознании Эмили: сколько они заплатят, если она шепнет им несколько слов об этом человеке?
Наверняка хватит на то, чтобы пересечь море и начать новую жизнь.
«Нет, — ругала себя она, — это подлое предательство по отношению к доброму человеку».
Однако был ли он добр на самом-то деле? Ее муж мертв, несмотря на его заботы. Он прячет у себя ребенка, маленького мальчика со светлыми волосами и голубыми глазами, чья мать английская дворянка, может, даже королевского рода. Это ее долг, решила Эмили, сообщить о нем. Что ни говори, она была и остается англичанкой. И на кону стоит ее выживание.
Ускорив шаг, она заторопилась следом за гонцами. Догнав их, она перекрестилась и шепотом помолилась о прощении.
* * *
Сквозь сон Алехандро услышал стук в дверь; ему снилось, что он пробирается по темному лесу, спасаясь от смутно различимых преследователей, — его обычный кошмар. И тут послышался этот стук. Он открыл глаза, но кругом была кромешная тьма.
Жена Купера уже несколько дней не обращалась к нему за помощью. Мелькнула мысль, может, в конце концов время ее мужа пришло? Он сел на узкой постели, огладил бороду, заложил длинные темные волосы за уши и встал. В этой же комнате с плотно утрамбованным полом спал Гильом, тем невинным, крепким детским сном, которому никакой шум не помеха. Поднимаясь, Алехандро почувствовал боль в коленях, которая, правда, быстро прошла, — предвестник того, что, как он опасался, ждет его с возрастом.
Однако он все был готов принять с благодарностью и коротко помолился о том, чтобы прожить подольше и испытать все приходящие с годами страдания, только бы снова увидеть девочку, которую называл дочерью. Девочку, какое там! Сейчас она уже молодая женщина, семь лет назад в муках давшая жизнь спящему рядом мальчику. Она была дорога Алехандро, как если бы приходилась ему родной дочерью — увы, своих детей у него не было.
Боль в сердце заставила забыть о ноющих коленях. Будь его воля, эта молодая женщина сейчас жила бы с ним, где ей самое место, а не среди тех, в чьих жилах по чистой случайности текла та же кровь, что и в ее; а может, это не случайность, а некая грандиозная ошибка Господа.
«Прости меня, — снова воззвал он к Богу. — Я не хотел проявить неуважения, указывая на Твои оплошности».
— И почему так бывает, — прошептал он, — что такой стук в дверь случается только в самые жуткие часы, когда против воли представляешь себе по ту сторону двери какого-нибудь отвратительного демона?
Это все больное воображение; за дверью нет никого, кроме маленькой усталой англичанки. Он нагнулся в низком дверном проеме и не успел выпрямиться, как стук повторился снова.
Он пристально посмотрел на дверь. Такой стук не мог издать кулачок хрупкой, несчастной старой женщины; для этого требовалась гораздо более сильная рука. И, судя по силе и частоте ударов, стоящий за дверью человек не был настроен ждать.
Алехандро на цыпочках подошел к двери и встал сбоку от нее.
— Никогда не становись прямо напротив двери, — как-то напутствовал его Эдуардо Эрнандес. — Приличный меч в умелых руках запросто способен проткнуть дверь. А теперь представь себе, во что превратит твои внутренности очень хороший меч. Даже мастерство лекаря не поможет.
Кто, однако, кроме Эмили мог прийти к нему в такое время, когда до рассвета еще несколько часов? В этом квартале даже днем редко появлялись чужаки, а уж тем более ночью. Сощурившись, Алехандро попытался заглянуть в щель между дверью и косяком, но тьма скрывала все.
— Кто там? — спросил он в конце концов.
— Я ищу лекаря Санчеса, — последовал ответ.
Неужели его нашли? Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
— Один момент, — более заискивающе, чем хотелось, сказал он. — Сейчас попробую его разбудить.
За дверью что-то проворчали, но, не вслушиваясь, он метнулся в спальню и с силой потряс мальчика.
— Гильом, — прошептал он. — Гильом! Проснись!
Мальчик потер глаза.
— Что такое, дедушка…
— Никаких вопросов сейчас. — Почувствовав, что слишком резок, Алехандро заговорил мягче: — Помнишь, учил тебя? Быстро приведи себя в порядок. Нам нужно уходить.
Как будто по-прежнему ничего не понимая, мальчик сказал:
— Но, дедушка, куда мы…
— Шшш! Поторопись.
— Хорошо, дедушка.
Мальчик откинул одеяло и встал, сонно покачиваясь.
— Молодец, — сказал Алехандро. — Теперь слушай внимательно. Жди здесь. Если я подам сигнал, о котором мы с тобой договаривались, немедленно беги через заднюю дверь к дому Рахили. Она позаботится о тебе до тех пор, пока я не вернусь за тобой.
Однажды, когда они обсуждали возможность такого устрашающего поворота событий, Гильом со слезами на глазах спросил:
— А что, если ты не сможешь вернуться за мной?
На это у Алехандро ответа не было; он никогда даже не рассматривал такую возможность.
Мальчик кивнул с серьезным видом. Алехандро погладил его по щеке, вернулся к двери, сделал глубокий вдох и отодвинул деревянный засов.
Дверь не открыли резким толчком внутрь, что непременно произошло бы, если бы за нею стояли люди короля Эдуарда. Когда скрип дверных петель смолк, лекарь увидел молодого человека со знакомым гербом на красном плаще. И медленно выдохнул, только сейчас осознав, что затаил дыхание.
— Вы человек де Шальяка.
Тот кивнул.
— Я Санчес.
На лице солдата прочиталось облегчение.
— Мой господин сказал, что вы должны отправиться во дворец. — Он протянул запечатанный свиток. — Мне приказано не возвращаться без вас.
Алехандро взял свиток со словами:
— Почему он прислал вас в такое время?
— Вы должны уходить немедленно. Мой господин сказал, чтобы вы взяли с собой мальчика.
Алехандро прочел послание и задумался. Они с де Шальяком с помощью тайной переписки годами обсуждали и планировали, как Санчесу следует вести себя, если возникнет опасная ситуация, но сейчас, когда это произошло, он чувствовал себя плохо подготовленным к ней.
— Сколько у меня времени? — спросил он.
— Он сказал «немедленно».
Алехандро взял посланца за руку и втащил внутрь.
— Прежде чем уйти, мне необходимо уладить две проблемы.
— Но кони уже ждут в конце улицы! — запротестовал солдат.
— Проведите их через дом, — прошептал лекарь, — в узкий проулок позади него, где их никто не увидит.
Солдат удивленно посмотрел на него, но послушался и вышел на темную улицу. Алехандро оставил дверь слегка приоткрытой, подошел к камину и положил свиток на тлеющие угли. Помахал над ним рукой, пока пергамент не охватил огонь. Глядя, как тает воск и пламя пожирает написанное рукой де Шальяка послание, он прошептал:
— Спасибо тебе, мой дорогой, дорогой друг.
* * *
— Отец, проснись. Мы должны немедленно уехать.
Даже в лучшие времена Аврааму Санчесу требовалось время, чтобы полностью проснуться. Однако этой ночью такая роскошь оказалась для него недоступна.
Алехандро встряхнул его.
— Просыпайся!
— Что… — пробормотал старик.
Алехандро помог отцу сесть.
— Я должен отвести тебя к Рахили.
— Правда? — испуганно спросил отец.
— Правда. И теперь же.
Видимо, Авраам Санчес еще плохо соображал со сна.
— Ты снова убил кого-то?
— Нет, — мягко ответил Алехандро. — Не в последнее время.
Он отвернулся и окликнул Гильома. Спустя несколько мгновений мальчик появился, полностью одетый и с маленькой сумкой в руке.
В другое время Алехандро не сдержал бы горделивой улыбки. Но сейчас просто кивнул в знак одобрения и указал в угол комнаты.
— Вещи прадедушки.
Мальчик начал торопливо собирать пожитки старика. Мешок получился тяжелый, Гильому приходилось нелегко, но он мужественно делал, что приказано. Алехандро поддерживал отца, почти нес его. Совсем скоро троица вышла из задней двери во тьму и оказалась на улочке, ведущей к двери Рахили, через несколько домов. Лекарь слышал за спиной стук копыт и протестующее фырканье коней, которых вели через дом.
Стучать в дверь Рахили не было нужды; эта вдова заменяла Гильому мать в большей степени, чем Алехандро мог надеяться, и формальности между ними не соблюдались. Мальчик приходил в ее дом и покидал его, когда ему вздумается; короче, практически воспринимал как свой собственный. Когда семь лет назад они появились в Авиньоне, Рахиль взяла Гильома из рук Алехандро и, ни о чем не спрашивая, приложила к груди. Ее новорожденный ребенок и муж умерли от чумы несколько дней назад, и молока у нее все еще было достаточно. С тех пор Алехандро считал своим долгом заботиться о том, чтобы у Рахили на столе всегда была еда. Привязанность же к ней мальчика выходила далеко за пределы кормления грудью, в чем уже давно отпала нужда.
Она вышла на кухню босиком, в белой ночной рубашке, завернувшись в шаль; длинные темные волосы свободно рассыпались по плечам. На несколько мгновений Алехандро замер, разглядывая ее.
Отец прав. Она прекрасная женщина.
Однако время поджимало.
— Мы должны уходить, — сообщил он Рахили.
Она кивнула с чрезвычайно огорченным видом; никаких дополнительных объяснений ей не требовалось.
— Пойдемте, Авраам, — мягко сказала она, обращаясь к отцу Алехандро. — Я уложу вас в постель.
И чрезвычайно бережно повела немощного старца в спальню. Гильом с мешком вещей последовал за ними. Умело и быстро устраивая Авраама на своей постели, Рахиль успокаивающе говорила ему, что уже утром сюда принесут его собственную, привычную постель и что нынешнюю ночь сама она поспит у камина. Заглянув в спальню, Алехандро увидел на лице отца такое недоумевающее, растерянное выражение, что у него заныло сердце.
Рахиль вышла из спальни. Алехандро взял ее за руку и отвел в сторону.
Их взгляды встретились; оба молчали. Их свела вместе судьба, и за прошедшие больше чем семь лет между ними возникла странного рода близость, такая спокойная, лишенная напряженности, какая часто бывает между мужьями и женами; а может, нечто даже большее. Однако Алехандро никогда не позволял себе слишком сближаться с ней — из страха, что в любой момент у него возникнет необходимость бежать.
И вот этот день настал.
— Я… Я не знаю, как тебя благодарить. Для моего отца ты как дочь.
На ее лице возникло выражение печали и обиды. «Но не невестка».
— Я вернусь, как только смогу. — Он вложил ей в руку кошелек с деньгами. — Пока мой отец жив, ты никогда не будешь нуждаться — если в моей власти будет позаботиться об этом.
Она отвернулась; он знал, что ее сердце разбито.
— Пожалуйста, — прошептала она, — разве нельзя взять нас с собой?
Он молчал.
— Ради твоего отца.
— Нет, — мягко сказал Алехандро.
На ее лице читалась горечь.
— Тогда тебе лучше как следует попрощаться с ним. Бог может в любой момент призвать его к себе.
Не сказав ни слова, Алехандро вернулся к отцу, присел на тюфяк и подоткнул одеяло вокруг шеи старика.
— Я вернусь, как только смогу, отец.
— На все воля Божья, — едва слышно ответил тот.
— Да. Рахиль позаботится о тебе, пока нас не будет.
Авраам поглядел в глаза сыну и даже сумел улыбнуться бледной улыбкой.
— Она хорошая женщина и стала бы тебе хорошей женой. Подумай об этом, пока не поздно. Может, ко времени своего возвращения ты будешь так стар, что она не захочет тебя.
Скрытый в упреке отца мягкий юмор отдавал горечью; оба понимали, что сам факт возвращения Алехандро под вопросом.
Он похлопал отца по руке.
— Ты всегда давал мне хорошие советы.
— А ты никогда им не следовал.
Это соответствовало действительности; он изучал медицину вопреки желанию родителей, далеко за пределами родной Испании, и — к огромному огорчению отца — так и не женился.
— Ну, время еще есть, — сказал Алехандро с улыбкой.
— На все воля Божья.
Алехандро наклонился, поцеловал отца в лоб и встал. Старик отвернулся.