В словарях различных типов
Слово как центральная и сложнейшая единица языка, органически воплощающая единство формы и содержания, предполагает многоаспектность описания. По словам Л.В. Щербы, "каждое мало-мальски сложное слово в сущности должно быть предметом научной монографии" (Щерба 1974: 285). Сложившееся к настоящему времени многообразие лексикографических изданий позволяет отразить разные стороны словарного состава в целом и отдельных лексических единиц.
Лексико-семантический уровень русского языка содержит сотни тысяч единиц, которые находятся между собой в самых разнообразных отношениях. Представить всю совокупность этих отношений один, даже самый полный словарь не в состоянии. Русская лексикография на протяжении длительного пути своего развития стремилась к созданию системы словарей, в которой слово раскрывало бы все свои возможности в синхронии и диахронии.
Словари русского языка в своей совокупности систематизируют наши знания о языке и о мире. Эти знания воплощаются в типе словаря, объеме словника, в способе представления лексикографируемого материала, в структуре и элементах словарной статьи.
Объектом описания в словарях являются дискретные, внешне независимые друг от друга единицы, в то же время множество объектов образует систему. Сложность лексикографического описания заключается в этом противоречии: каждая лексическая единица должна раскрыть в словаре свои уникальные особенности и в то же время выступить как элемент системы. Э. Агрикола пишет о необходимости отражения в содержании словаря микро-, медио- и макроструктур в их взаимосвязи, при этом под микроструктурой понимается семантическая структура слова, медиоструктура – это структура лексических группировок (тематических, семантических полей, ассоциативных полей), макроструктуры предполагают взаимосвязи этих группировок (Агрикола 1984). Кроме того, словарю надлежит описывать, "по сути дела, две реальности: слово как элемент языковой системы, т.е. как сугубо лингвистический объект… и слово как элемент речевой деятельности, его поведение в различных сферах своего функционирования, т.е. уже как объект социальный, исторический и культурный" (Бережан 1988: 14).
Полнота и характер лексикографической информации связаны с ее ориентированностью на определенного адресата. Особое значение для читателей словаря имеют структура словарной статьи, набор ее компонентов, обеспечивающих достоверную информацию о слове, о разных видах его языкового окружения. В компонентах и структуре словарной статьи отражаются объективная сложность описываемых словарных единиц, своеобразие лексикографических жанров, совокупным объектом которых является практически открытое множество лексических единиц в их современном состоянии и исторической перспективе. "Сверхзадачей системной лексикографии, – отмечает Ю.Д. Апресян, – является отражение воплощенной в данном языке наивной картины мира – наивной геометрии, физики, этики, психологии и т.д. Наивные представления каждой из этих областей не хаотичны, а образуют определенные системы и, тем самым, должны единообразно описываться в словаре" (Апресян 1995: 351).
В последние годы словарная статья рядом исследователей рассматривается как особый вид текста (Андреюк 1997; Воробьева 1981; Скибина 1984), отличающийся особыми параметрами и особой прагматической установкой. "Словарная статья, выделяющая слово из общей лексической системы, сама строится на системных отношениях описываемого и толкуемого слова… Синонимические, антонимические и родо-видовые отношения связывают слова в сложную систему, подвижную, эволюционизирующую. Эти же отношения определяют и семантический объем словарной статьи" (Брагина 1980: 63-64).
Н.Ю. Шведова отмечает "парадоксы словарной статьи". Во-первых, они связаны с всеохватностью задачи описания лексической системы, с одной стороны, и сжатостью, миниатюрностью жанра, с другой, во-вторых, с "классоцентризмом" языка и "лексоцентризмом" (эгоцентризмом) слова в словарной статье. Лексоцентризм словарной статьи предполагает представление в ней слова как единицы, "влекущей к себе" другие слова, формы и виды связей. Классоцентризм языка основан на том, что слово не столько притягивает к себе, сколько подчиняется законам языковой системы. Отмечая те групповые отношения, в которые вступает слово и которые с большей или меньшей степенью полноты представляются в словарях различных типов, Н.Ю. Шведова выделяет следующие классы: 1) частеречный; 2) лексико-семантический; 3) собственно грамматический (например, одушевленность, собирательность у существительных, вид, возвратность у глаголов); 4) словообразовательный (для производных слов); 5) деривационный (по типам гнездования); 6) класс синтаксических связей; 7) класс семантических связей; 8) класс стилистический; 9) функциональный класс (по сфере употребления); 10) класс хронологический, локально-хронологический или только локальный; 11) класс квалификационный и оценочный; 12) класс орфоэпический; 13) класс акцентологический; 14) класс орфографический. В словарной статье должны отразиться многоаспектность слова, многообразие его связей в системе языка (Шведова 1988: 7-8).
Индивидуальные и групповые отношения слова выявляются в той совокупной информации, которую представляет словарная статья, в наборе лексикографируемых параметров. "Под параметром понимается некоторый квант информации о языковой структуре, который в экстремальном случае может представлять для пользователя самостоятельный интерес, но, как правило, выступает в сочетании с другими квантами (параметрами) и находит специфическое выражение в словарях; иными словами – это особое словарное представление структурных черт языка" (Караулов 1981: 52), это "способ лексикографической интерпретации того или иного структурного элемента или функционального явления языка и их экстралингвистических соответствий" (Караулов 1981: 111). Ю.Н. Караулов выделяет в словарях русского языка 68 лексикографируемых параметров (Караулов 1981: 76-77). В зависимости от типа словаря меняется количество, соотношение параметров и глубина их разработки. Так, к обязательным параметрам современного толкового словаря как основного вида лексикографических изданий относятся орфографический, акцентологический (для определенных категорий слов), грамматический (часть речи, категориальные характеристики слова как части речи и др.), стилистический, семантический, синтаксический, фразеологический, словообразовательный и ряд других. Факультативными являются этимологические, ассоциативные, паронимические, гиперонимические, тематические соответствия, лингвострановедческие, статистические, библиографические сведения. В иных типах словарей набор лексикографируемых параметров может меняться, расширяться, давая возможность лексическим единицам раскрыть все свои грани. В то же время "лексикографическое сопровождение повседневности с целью соблюдения литературных норм, исправления ошибок и достижения точности словоупотребления нет нужды обеспечивать фундаментальными словарями, содержащими глубокую, подчас предельно полную, семантическую, грамматическую и стилистическую разработку слова. Подобную функцию справочного пособия частично выполняют мало- или даже однопараметровые (аспектные) словари, а также словари с минимальным числом параметров" (Караулов1990: 52). Итак, количество лексикографируемых параметров и глубина их проработки определяют структуру словарной статьи.
Важнейшим компонентом словарной статьи является словарное толкование, а разработка метаязыка словаря (языка словарного описания) является важнейшей лексикографической проблемой. Лексикографы разных стран обсуждают теоретически и решают практически вопрос создания универсального метаязыка, который позволил бы, пользуясь определенным набором семантических примитивов и символическими способами их обозначения, строить соотносимые друг с другом толкования слов разных языков (Вежбицкая 1996: 327-328).
В отечественной лексикографии предпочтение отдается естественному языку для создания точных и непротиворечивых словарных толкований. «Толкование объясняет значение данной лексемы, служит для установления ее места в семантической системе языка, служит основой для правил семантического взаимодействия данной лексемы с другими в составе высказывания» (Апресян 1994: 29). Словарное толкование строится на основе выделения минимальных семантических компонентов, позволяющих идентифицировать предмет, включить слово в группу родственных по смыслу единиц и четко определить различия между ними. Однако в словарях далеко не всегда выдерживается единообразие даже при описании групп семантически близких лексических единиц. Рассмотрим, как толкуются в "Толковом словаре русского языка" С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой значения слов, называющих пернатых, которые гнездятся в России:
воробей – "маленькая птичка с серо-черным оперением", горихвостка – "небольшая певчая птица семейства дроздовых с рыжим хвостом",
дрозд – "лесная птица из отряда воробьиных", дятел – "лесная лазящая птица с сильным клювом", зяблик – "небольшая лесная певчая птица семейства вьюрковых с красноватыми перьями по бокам",
иволга – "певчая птичка из отряда воробьиных", жаворонок – "певчая птица из отряда воробьиных", малиновка – "небольшая перелетная певчая птица", соловей – "буро-серая птичка из отряда воробьиных, отличающаяся красивым пением",
стриж – "небольшая птица отряда длиннокрылых".
Очевидно, что набор семантических компонентов ("принадлежность к семейству пернатых", "размер", "характер оперения", "место обитания", "певчая / непевчая" и др.) не представлен достаточно последовательно в каждом толковании. Не во всех случаях эксплицируются признаки, важные для национального языкового сознания. Для удобства пользователя целесообразно в ряде случаев расширение словарной информации, введение в нее компонентов, позволяющих создать более четкий зрительный образ денотата и отличить его от близких реалий.
Подчеркивая чрезвычайную сложность создания непротиворечивых словарных толкований, Н.Ю. Шведова пишет: "Для того чтобы избежать разнобоя в словаре, лексикограф должен работать не с алфавитным списком слов, а с определенными их лексическими группировками внутри отдельных частей речи. Только на этом пути могут быть достигнуты единство в разграничении значений, однотипность толкований, непротиворечивые приемы подачи фразеологизмов и примеров, последовательность и единообразие стилистических характеристик. Иными словами, словарь станет не просто квалифицированно составленной коллекцией слов, за которой стоит лексикограф со своим знанием языка и со своим пониманием отдельного слова, а также научным произведением, которое опирается на специально для него разработанные эталоны описания слов, так или иначе объединенных формально и семантически" (Шведова 1981: 171).
Словарная дефиниция (толкование) и словарная статья в целом должны не только в удобной и экономичной форме дать строгую и по возможности исчерпывающую информацию о значении отдельного слова, но и показать место слова в лексической системе, его связи с близкими по значению лексическими единицами (Арбатский 1977: 37).
В практике отечественной лексикографии сложились универсальные типы словарных дефиниций: денотативные, реальные, описывающие характерные признаки объекта; логические, указывающие на ближайшее родовое понятие и на существенный отличительный признак; эквивалентные, отсылающие к синониму; отсылочные (например, серии отсылочных толкований: Тот, кто; Женск. к; Специалист в области; Относящ. к и т.д.). Нередко наблюдается сочетание разных типов дефиниций (Скляревская 1994: 28).
Как уже отмечалось, самая широкая и разноаспектная информация о слове представлена в толковых словарях, которые в словарных дефинициях отражают языковую картину мира, содержат сведения о грамматических характеристиках лексических единиц, об особенностях их функционирования и решают свою главную задачу – с помощью принятого составителями особого инструмента описания отразить основные характеристики семантической структуры слова, системы его значений.
В толковых словарях слово предстает в неразрывной связанности трех важнейших системных параметров – парадигматического, синтагматического и деривационного. Эти параметры становятся предметом специального внимания лексикографов в аспектных словарях: синонимических, антонимических, паронимических, омонимических, идеографических (парадигматические связи слов), сочетаемости, эпитетов (синтагматические связи), словообразовательных (деривационные связи). Однако принципиально важно стремление лексикографов представить в любом словаре разноаспектную информацию о слове. Степень ее полноты, представление в компактной форме разнообразных сведений о лексических единицах свидетельствуют о достоинствах словаря.
Грамматика и лексика в словаре неразрывно связаны. Это положение оказывается принципиально важным для современной лексикографической практики, для лексикографических изданий активного типа. Н.Ю. Шведова отмечает: "Грамматический строй пронизан лексикой. Нет почти ни одного грамматического правила, которое не потребовало бы включения в свою формулировку "лексической части" (Шведова 1984: 11).
Попытки систематизировать словарное описание, сделать его максимально адекватным языковой системе вызвали к жизни "главное понятие системной лексикографии" – понятие лексикографического типа, представляющего собой "группу лексем, имеющих хотя бы одно общее свойство (семантическое, прагматическое, коммуникативное, сочетаемостное, морфологическое, просодическое и т.п.), к которому обращаются одни и те же правила лингвистического описания ("грамматика в широком смысле") и которые требуют поэтому единообразного описания в словаре" (Апресян 1995: 349). Актуально в современной лексикографии и понятие лексикографического портрета – «такого описания слова, при котором все его свойства представлены во всем богатстве и многообразии. В частности, толкование слова должно в идеале давать представление обо всех тонкостях его значения» (Богуславский, Зализняк 1995: 164). Слово раскрывает разные свои стороны в зависимости от того, в окружении каких лексических единиц оно оказывается, какими отношениями с ними связано. Внимание к функциональному аспекту слова отличает все заметные лексикографические издания. Контекст в словаре понимается как "сочетание семантически реализуемого слова с необходимым и достаточным для реализации смысла лексическим окружением" (Бабкин 1977: 28).
Современная практическая лексикография, оснащенная мощными компьютерными технологиями, подходит к решению важной задачи соединения в лексикографическом описании информации из различных областей гуманитарного знания. Концепция нового интегрального словаря, создаваемого в настоящее время в Институте русского языка РАН, предусматривает решение фундаментальной задачи – целостного описания языка, при котором словарь и грамматика согласованы друг с другом. В интегральном словаре описываются синтагматические правила взаимодействия лексических и грамматических значений, в нем расширяется объем сведений о свойствах лексемы (семантических, морфологических, синтаксических, сочетаемостных), расширяется и объем актуальной для восприятия слова энциклопедической информации (Апресян 1995). Покажем на примере одной словарной статьи (приводится в сокращении), разработанной в соответствии с концепцией интегрального словаря (Богуславская 1995), особенности системного представления всех лексикографируемых параметров.
ОГУРЕЦ
|морфология|
СУЩ. м. 5*Ь.
1. 'вид растения' Огурцы выращивают в парниках;
2. 1. 'плод растения вида огурец 1' Прикрыт ватой толстый пожелтевший огурец, оставленный на семена;
2. 2. 'съедобный продукт, доставляемый растением вида огурец 1' На закуску подали малосольные огурцы с укропом.
ОГУРЕЦ 1.
|морфология| Если речь идет об отдельных конкретных экземплярах растения данного вида, формы ЕД свободно используются для обозначения единственного экземпляра, противопоставляясь формам МН: Один огурец – самый смелый – вылез из-под небрежно наброшенной пленки и далеко отбросил сочную плеть. В парник поместилось только десять огурцов. Если же речь идет о классе растений определенного вида, то формы ЕД используются только в специальных текстах – например, в растениеводческих инструкциях, где они преобладают: Уход за растениями кабачка и патиссона такой же, как и за растениями огурца (Справочник садовода-любителя). В общелитературных текстах в таких случаях решительно преобладают формы МН: Огурцы <*огурец> выращивают в парниках или в открытом грунте; Рассаду огурцов <*огурца> высаживают в грунт в конце апреля. Употребление форм ЕД в текстах общелитературного жанра ограничено субъектной позицией предложений тождества типа У настоящего огурца <настоящих огурцов> должны быть усики;
|значение| 'Огородное вьющееся растение с широкими крупными листьями, желтыми цветами и удлиненными ярко-зелеными или бледно-зелеными с белыми полосками плодами, которые употребляются в пищу';
|энциклопедия| Огурцы (Cucumis sativa) – повсеместно культивируемое растение семейства тыквенных. Плод – огурец – является ягодой. Характерно для огурцов наличие усиков. Родина – Америка, где они растут в диком виде. В средних широтах огурцы выращиваются как в открытом грунте, так и в парниках и теплицах;
|синтаксические признаки| ИСЧИСЛ. [см., впрочем, морфологический комментарий];
|гипер.| росток [только в применении к отдельному экземпляру], плеть [только в применении к отдельному экземпляру], растение, культура;
|дер.| огуречная (рассада);
|соч.| сажать <но не сеять> огурцы, <выращивать, полоть, поливать> огурцы, грядки огурцов, плети огурцов, ростки огурцов, выращивать огурцы в грунте <в парнике>, грунтовые <парниковые> огурцы;
|ил.| Два огурца слева совсем завяли, их листочки почернели и сморщились. / В Голландии своей, наоборот, / мы разведем с тобою огород. /… / Пускай шумит над огурцами дождь, / мы загорим с тобой по-эскимосски… (И. Бродский. Пророчество). Где-то, где начинались огороды, поливали огурцы на грядках, переливая воду из ведра в ведро, и гремели цепью, набирая ее из колодца (Б. Пастернак. Доктор Живаго). Такие овощи, как огурец, томат, перец, лук на перо, кориандр, и другие зеленные вполне можно вырастить в условиях городской квартиры (Справочник садовода-любителя).
ОГУРЕЦ 2.1.
|значение| 'Съедобный в сыром виде плод растения вида огурец 1:удлиненный, часто слегка изогнутый, размером с ладонь, с ярко-зеленой или бледно-зеленой с белыми полосками кожицей, покрытой пупырышками, внутри светло-зеленый, имеющий более мягкую и водянистую консистенцию, с белыми семечками, обладает характерным запахом свежести';
|энциклопедия| Получила большое распространение другая разновидность огурцов, так называемые длинноплодные огурцы, с плодами, покрытыми темно-зеленой гладкой кожицей, гораздо более длинными, размером с руку от кончиков ногтей до локтя. Однако при уподоблении какого-либо предмета огурцу всегда имеется в виду канонический огурец;
|синтаксические признаки| ИСЧИСЛ.;
|гипер.| плод;
|дер.| огурчик [формальный диминутив огурчик часто употребляется вместо формы огурец. Мужики оглушили его, кричали ему: "Вот первый сорт огурчик, Ваше благородие!" (И. Бунин. Солнечный удар)];
|соч.| собирать <снимать, резать> огурцы <*огурец>, сорвать огурец <несколько огурцов>; маленькие огурцы [считаются лучшими некрупные экземпляры, поэтому малоупотребительно мелкие огурцы, так как прилагательное мелкий в применении к названиям растений и других живых существ имеет значение "меньше нормы" и коннотацию "невысокого качества"], крепкий огурец; шаль с каймой из красных огурцов [специфический традиционный узор, состоящий из фигур, по форме напоминающих огурцы];
|коннотации| свежесть, крепость (о человеке): Как он выглядит? – Как огурец <чаще > [т.е. очень здоров и бодр: ср. ироническое продолжение этого диалога, вскрывающее условность уподобления здорового и бодрого человека огурцу: Как огурчик. Зелененький и весь в прыщах;
|ил.| Тузик выпил с большим удовольствием и с хрустом закусил огурец (А. и Б. Стругацкие. Улитка на склоне). Дон Рэба поспешно сунул ему соленый огурец. Король молча швырнул огурцом в дона Рэбу и опять протянул руку (А. и Б. Стругацкие. Трудно быть богом). Он зачем-то походил по свежему навозу среди телег, среди возов с огурцами, среди новых мисок и горшков (И. Бунин. Солнечный удар).
Характерное для современной лексикографии внимание к функционированию слова проявляется и в максимально полном отражении синтагматических свойств лексических единиц в толковых словарях, словарях синонимов, антонимов, омонимов, паронимов, и в появлении специальных словарей сочетаемости, словарей эпитетов. Синтаксисты осуществили возможность представления синтаксического строя русского языка в словарных параметрах. Особенно актуальной сегодня становится выдвинутая еще Л.В. Щербой задача создания словаря активного типа, максимально полно удовлетворяющего коммуникативные запросы пользователя, эффективно выполняющего роль инструмента, который помогает человеку понимать и порождать текст.
Для словарей различных типов, прежде всего тех, которые описывают семантику слова, особое значение имеет иллюстративный материал. Он, с одной стороны, демонстрирует типичные условия функционирования лексических единиц, подтверждая их системные характеристики, с другой – дает как бы моментальный снимок реальной жизни слова, выхваченный из многообразия возможных ситуаций его использования. Именно поэтому Л.В. Щерба сформулировал "практическое требование к составителям словарей: не мудрствуй лукаво, а давай как можно больше разнообразных примеров" (Щерба 1974: 285). Подчеркивая значимость "оправдательных цитат" (типизированных контекстов), С.Г. Ильенко пишет: "Они как бы завершают естественный лингвистический круговорот, в котором толкование значения слова, вырастая из контекстов, вновь ими подкрепляется, возвращается "на круги своя", копируя в определенном смысле путь индивидуального языкового сознания. Но главное не в этом. Типизированный контекст должен быть квалифицирован как жанровая составляющая словарной статьи наряду с презентацией слова-знака, его толкованием, системой стилистических и грамматических помет. Словарная статья интертекстуальна по своей сути, поскольку обусловлена в конечном счете взаимодействием множества текстов друг с другом внутри единства, целостность которого определяется презентацией слова" (Ильенко 1995: 79). Особую роль играет иллюстративный материал в так называемой писательской лексикографии, где в примерах раскрывается особая эстетическая функция слова в художественной литературе. В диалектных словарях иллюстративный материал позволяет читателям представить себе реальные условия функционирования слова в живой народной речи.
Один из важнейших аспектов описания слова в словарях современного русского литературного языка – его нормативно-стилистическая характеристика. По существу, любой словарь современного литературного языка является и пособием по культуре речи. «Культура речи как прикладная дисциплина обладает своей особой формой теории. Это – словарь» (Рождественский 1988). Особенно важны нормативно-стилистические ориентации в толковых словарях, словарях синонимов, паронимов, орфоэпических словарях, в словарях трудностей русского языка. Они проявляются и в специальных нормативно-стилистических пометах, и в образцовых текстах, служащих источником иллюстративного материала. Принципиально важным является то, что нормативно-стилистические характеристики – наиболее динамичные параметры слова, поэтому обращение к разным толковым словарям, а также к широкому кругу аспектных словарей позволяет характеризовать норму (орфоэпическую, грамматическую, лексическую, стилистическую) в ее динамике.
Особое значение имеет прагматическая направленность словаря. В семантико-стилистической характеристике слова, в отборе иллюстративного материала отражается как своеобразие языковых личностей лексикографов, так и их представление о социальных, возрастных, профессиональных особенностях потребителей словаря. Состав словарного материала, структура словарной статьи, количество лексикографируемых параметров, метаязык словаря непосредственно связаны с его прагматической направленностью.
В последнее время в лексикографии встает принципиально новая проблема: "человек и словарь", "словарь в личности и личность в словаре" (Караулов 1987: 27). Характеристика слова в различных словарях с учетом времени их создания, прагматической установки на адресата неразрывно связана с идеологией словаря, проявляющейся и в составе словника, и в характере дефиниций, и в оценочных пометах, и в иллюстративном материале. Словарь не просто описывает лексику, но обязательно отражает философию эпохи, совокупность этических представлений народа. Особенно интересен в этом отношении анализ словарей неологизмов, отчетливо демонстрирующих направленность языковых поисков носителей языка в хронологически ограниченный период.
Задача воссоздания истории отдельного слова и всего словарного состава языка лексикографическими средствами связывается со словарями исторического цикла (этимологическими, собственно историческими, диалектными). Как уже отмечалось, в зависимости от целевой установки в рамках указанных основных видов словарей исторического цикла возможно выделение различных типов, в которых акцент делается на раскрытие тех или иных формальных или содержательных сторон слова. Однако для получения наиболее полной информации об истории слова в письменной и устной формах его бытования особенно важна система словарей исторического цикла, которая сложилась в отечественной лексикографии совсем недавно. Ценность каждого словаря определяется тем, как решается в нем основная задача раскрытия формы и содержания слова в их исторической перспективе. Однако объем информации о слове и ценность каждого лексикографического издания возрастают в лексикографическом комплексе, слагаемом из этимологических, собственно исторических и диалектных словарей.
Наличие системы словарей исторического цикла обеспечивает возможность не только проследить историю отдельного слова, групп слов и т.д., но и восполнить лакуны, которые по тем или иным причинам неизбежны в любом словаре. Особое значение имеют данные диалектных словарей и для выявления сложных взаимосвязей между лексикой литературного языка и диалектными лексическими системами, для определения соотношения между разговорными, просторечными и диалектными словами и значениями.
Задачи определения динамических процессов в развитии словарного состава позволяют рассматривать в системе словарей исторического цикла и словари неологизмов.
Особое место среди современных словарей занимает "Сводный словарь современной русской лексики" (ред. Р.П. Рогожникова). Словарь объединяет словники 14 популярных отечественных словарей: всех толковых – от Ушакова до Ожегова, словарей иностранных слов, орфографического, орфоэпического, словарей "Новые слова и значения" 1971 и 1984 гг., 3-е издание Большой Советской Энциклопедии, Советский энциклопедический словарь 1979 г., Политехнический словарь. "Сводный словарь", являясь самым полным сводом русской лексики (170 тысяч слов), служит своеобразным путеводителем по современным отечественным словарям, позволяет легко получить исчерпывающую справку о том, в каких лексикографических изданиях и в какой форме было зафиксировано то или иное слово. Указанное в словаре количество "адресов" того или иного слова дает возможность сделать выводы о степени его распространенности, о его освоенности русским языком (что особенно важно для иноязычных слов и терминов), о вариантах его бытования. Анализ "Сводного словаря" показывает соотношение активного и пассивного фондов русской лексики, место специальной, терминологической лексики в составе литературного языка.
Слово находится в постоянном движении, его сегодняшние характеристики, сегодняшнее его восприятие говорящим могут не совпадать с теми, которые наблюдались не только в прошлые века, но и в предшествующие одно-два десятилетия. Поэтому, стремясь отразить все особенности функционирования слова, лексикограф должен обладать способностью видеть будущего читателя словаря, должен разглядеть существенные характеристики за теми, которые характерны для сиюминутного восприятия слова. Задача лексикографа – "смотреть на свой труд глазами будущих поколений, постоянно работать над проблемами "словарной геронтологии" (Григорьев 1977: 17).
Печатается по: Козырев В.А., Черняк В.Д. Вселенная в алфавитном порядке: Очерки о словарях русского языка. СПб., 2000. С. 38-63.
Максим Кронгауз
Опыты воздействия на язык
Однако в двадцатом веке имели место и гораздо более успешные попытки критики и изменения языка. Их можно подразделить на два типа, которые несмотря на принципиальные отличия связывает то, что мотивом изменений оказывается не научная, а политическая или социальная идея. К первому типу относятся изменения в естественных языках, происходящие в тоталитарных государствах (среди них явные и скрытые, спонтанные и инспирированные властью), ко второму – изменения, открыто и как бы “законодательно” проводимые в языке под нажимом различных социальных течений (прежде всего, феминизма). Различные вариации второго типа изменений могут быть объединены под общим названием “политическая корректность”.
Методы внедрения таких “поправок” и преследуемые при этом цели находятся вне сферы лингвистики. Лингвистической же задачей можно считать описание изменений происходящих в языке, а также изучение связи языковых и речевых механизмов с прагматическими факторами, в том числе анализ и ограниченное предсказание возможных социальных и психологических последствий изменений в языке. Причем в случае исследования языковой ситуации в тоталитарных государствах лингвистический анализ является в первую очередь инструментом описания “новояза”, поскольку в отличие от ситуации в романе Дж. Оруэлла его реальное формирование происходит достаточно стихийно, и сознательное “творческое” вмешательство власти представляет собой лишь один из факторов. Исследование немецкого языка Германии времен Третьего рейха, русского языка СССР и языков других социалистических стран обнаруживает как удивительные параллели даже на самых поверхностных уровнях, так и специфические черты в развитии каждого языка.
Течение политической корректности использует лингвистику для поиска тех черт обыденного языка и речевого поведения, которые сложились под влиянием традиционной культуры и навязывают современным носителям языка различные представления, связанные с неравенством и несправедливостью. Дальнейшей задачей считается устранение этих черт. Иначе говоря, речь идет о контроле над языком, его улучшении (или порче – в зависимости от точки зрения), то есть фактически создании нового языка. Таким образом, можно говорить о лингвистическом анализе и о “нелингвистических” приложениях этого анализа, хотя наиболее успешные приемы изменения языка основаны на понимании его законов.
Политически корректная правка языка затрагивает в первую очередь лексику. Из языка исключаются “обидные” слова, которые заменяются нейтральными, например, негр на афро-американец. Однако существует претензия и на системные изменения в языке, которая по существу уже реализуется в английском, немецком и некоторых других языках. И здесь ярче всего проявляет себя одно из направлений политической корректности – феминизм. Сейчас существует даже отдельное направление в лингвистике, называемое гендерной, или феминистской, лингвистикой. Одна из главных ее задач – поиск “языковых несправедливостей” по отношению к женщине и устранение их из языка. В самых общих чертах можно сказать, что речь идет об установлении полной симметрии в назывании мужчин и женщин и вообще употреблении слов, семантически связанных с идеей пола.
Так, в европейских языках уже практически исчезли специальные обращения к незамужней женщине (miss, mademoiselle, Frulein и т.д.). Их либо вообще не употребляют, либо употребляют по отношению к значительно более узкому кругу адресатов, например, только к девочкам.
Сильное феминистическое давление в этом направлении основывалось на следующих доводах: во-первых, обращения к мужчинам и женщинам должны быть симметричны, во-вторых, различение при обращении замужних и незамужних женщин является вторжением в их личную сферу и, следовательно, дискриминацией.
Надо сказать, что обращения вообще наиболее подвержены внеязыковым воздействиям. Законы их изменения чаще обусловлены внешними социальными событиями, чем естественным внутренним развитием языка, – конечно, если мы говорим об официальных и просто публичных обращениях.
Достаточно вспомнить, что после Французской революции специальным декретом Конвента было введено в качестве обязательного обращение citoyen/citoyenne. Впрочем, как и следовало ожидать, в посттермидорский период оно бесследно исчезло. Еще более сильным было влияние на обращение социалистической системы. В области формальных, официальных обращений в бывших социалистических государствах было много общего. Они были идеологически маркированы и потому выделялись на фоне традиционной системы обращений. Так, например, в румынском языке в качестве формального обращения вообще использовалось заимствованное славянское слово tovaras. Позднее эти обращения почти мгновенно исчезли из языка вместе с исчезновением соответствующих политических режимов. Такова, например, судьба немецкого Genosse.
Возвращаясь к гендерной лингвистике, нужно указать главного системного “врага” феминизма. Во всех языках, где есть категория рода, коррелирующая с семантикой пола, нейтрализация проходит по мужскому полу. Следствия этого факта, действительно, значительны и разнообразны. Например, говоря о группе людей разного пола, мы используем слово мужского рода: студенты, актеры и т.д. Для называния людей по профессиональному признаку часто существует только одно слово, и оно обычно мужского рода: министр, космонавт, президент (однако ср. няня, секретарша, прачка и др. для типично женских профессий). В некоторых случаях существующее слово женского рода имеет пренебрежительный оттенок (иногда более, иногда менее ощутимый): гроссмейстерша, врачиха и т.д. Когда мы говорим о человеке вообще, мы также используем слова мужского рода и, в частности, местоимение он. В некоторых языках слово со значением “человек” означает также и “мужчина”, а для женщины существует специальное название, например, в английском – man и woman, или в немецком – Mann и Frau. Более того, в этих языках соответствующий корень включается в состав многих названий профессий: policeman, Kaufman и др.
Эта и некоторая подобная асимметрия постепенно устраняется в тех языках, где влияние гендерной лингвистики наиболее сильно. Это, в первую очередь, английский язык, затем, по-видимому, немецкий и другие германские языки. В английском, например, в названиях профессий man чередуется с woman (в случае называния женщины) или с нейтральным person. Само слово woman, кстати, иногда искажается так, чтобы оно не было производным от названия мужчины man. В немецком языке какое-то время рекомендовалось при назывании разнополой группы использовать слова разных родов, например, Studenten und Studentinnen (студенты и студентки, вместо простого студенты). Сейчас появился новый графический способ устранения несправедливости. При нем в качестве нейтральной используется уже форма женского рода, но в суффиксе вместо строчной пишется прописная буква: StudentInnen. Графические средства популярны и в английском языке. Так, в качестве нейтрального местоимения третьего лица единственного числа пишут s/he, то есть и he (он), и she (она) одновременно. Конечно, прочесть это невозможно, но свою функцию в письменном языке такое местоимение выполняет. Таких изменений на сегодняшний день уже достаточно много, и они достаточно радикально изменяют язык. Естественно, что не все политически корректные изменения уже утвердились в языке. Некоторые встречаются лишь эпизодически, некоторые только рекомендованы. У многих носителей языка существует неприятие таких изменений. Достаточно популярны опыты пародирования политически корректных изменений как в языке, так и в поведении. Наиболее знамениты “Политически корректные истории на ночь” Дж.Ф. Гарнера, появившиеся в 1994 году. В этой книге по-новому, политически корректно рассказываются известные (и, естественно, некорректные) сказки: “Красная шапочка” и др. Менее известен у нас в стране “Словарь (и руководство по использованию) политически корректной лексики” Г. Бирда и К. Серфа. В нем рассматриваются и издевательски обсуждаются реальные предложения по усовершенствованию языка в сторону абсолютной справедливости. Чтобы показать его ироническую направленность, достаточно упомянуть, что посвящен он некоей даме по фамилии Кауфман, изменившей в судебном порядке свою фамилию на Кауфперсон.
Тем не менее многие из политически корректных изменений уже необратимы и являются ярким примером успешной (в смысле достижения результата) сознательной правки языка.
Печатается по: Кронгауз М. Критика языка [Электронный ресурс]. Режим доступа: ihtika.net/lang/uz/q-we/.../111297.html, свободный.
Л.П. Крысин
Социальные компоненты в семантике языковых единиц
В качестве языкового объекта, на примере которого мы собираемся рассмотреть вопрос об отражении в семантике слова тех или иных социальных факторов, нами избрана лексика межличностных отношений.
Лексика этого рода многочисленна и разнообразна, как многолики и разнообразны сами человеческие отношения. Нас будут интересовать лишь те слова, которые обозначают ситуации с так называемой асимметрией социальных ролей участников ситуации – типа:
(1) арестовать, верховодить, даровать (в отличие от дарить), диктат, нахлобучка, окрик и др. (эти слова обозначают ситуации, в которых роль первого участника, семантического субъекта (Х-а), “выше” роли второго участника, адресата (Y-a), – схема Р x > Р у);
(2) вымолить, грубить, пререкаться, рапортовать, слушаться и т.п. (роль первого участника ситуации, семантического субъекта, “ниже” роли второго участника, адресата: схема Р x < Р у).
Значения слов, называющих асимметричные ролевые отношения, будем называть социально ориентированными (соответственно, названия равных, или симметричных, ролевых отношений – дружить, сотрудничать, сослуживец, напарник, однокурсник и т.п. – составляют группу лексики с социально не ориентированными значениями)11.
Приведенные списки слов достаточно представительны: по ним вполне можно судить о том, названия каких ситуаций имеются в виду, когда мы говорим об асимметрии социальных ролей. Специфическую (вследствие некоторой своей жаргонности) подгруппу этого рода лексики составляют слова и обороты, принадлежащие официально-деловому и разговорному стилям современного русского языка и обозначающие разного рода административные, служебные и т. п. наказания и поощрения: дать, закатить, влепить, снять выговор и т.п.
Некоторые из слов и оборотов, относящихся к административно-деловой сфере, обнаруживают весьма тонкие различия прагматического характера. Так, слова распоряжение и распорядиться, обозначающие деятельность лица, которое имеет власть и, следовательно, социальная роль которого выше социальных ролей тех, кому адресуется распоряжение, – в определенных контекстах описывают не только не одинаковые, но противоположные друг другу ситуации. Фраза, начинающаяся со слов: Прошу Вашего распоряжения (о предоставлении дополнительного отпуска, о выдаче денежного пособия и т.п.), уместна в ситуации, когда автор этой фразы исполняет подчиненную служебную роль по отношению к лицу, которому эта фраза адресована. С другой стороны, фраза, начинающаяся словами: Прошу Вас распорядиться (о чем-либо), уместна в устах “начальствующего” лица и не может быть употреблена (без нарушения некоторых неписаных этических норм) подчиненным по отношению к начальнику.
Семантическая структура слов с социально ориентированными значениями содержит не менее двух актантов – агента (в другой терминологии – семантического субъекта) и адресата: кто командует кем, кто контролирует кого, кто подчиняется кому, кто выслуживается перед кем и т.д. Помимо актантов агента и адресата в значения рассматриваемых слов могут входить актанты содержания (Командир приказал нам наступать), мотивировки (Его наказали за нерадивость), начальной точки (Их выселили из квартиры), конечной точки (Декабрист Лунин был сослан на каторгу) и нек. др.
Актант адресата у некоторых слов синтаксически не выражается: ср. диктат, окрик – при этих словах выразим лишь первый актант (диктат крупного капитала, окрик генерала), и невозможно построение сочетаний со словами, реализующими валентность адресата: *диктат против мелких предприятий, * окрик на подчиненного.
Значительная часть слов, перечисленных в пункте (1), – это обозначения действий, которые связаны с выполнением данной социально-ролевой функции: командир должен командовать, подчиненный должен подчиняться, невзрослый сын должен слушаться родителей и не должен их ослушиваться и т.д. Компонент смысла, указывающий на неравенство ролей участников ситуации, здесь вполне очевиден. <…>
2.1.Слова, значения которых содержат указание на ролевое отношение P х > P y. В существующих словарях толкования этих слов не содержат социального компонента, т.е. указания на неравенство ролей участников обозначаемой словом ситуации. Лишь иногда этот компонент можно “вычитать” из иллюстративных примеров или в комментариях к толкованию. Сравните12:
Благоволить(устар.): проявлять расположение к кому-н., доброжелательствовать (СУ); проявлять благоволение (СО) благоволение в этом словаре определяется как “доброжелательство, благосклонность”); чувствовать, проявлять к кому-либо доброжелательство, расположение (обычно об отношении высшего к низшему) (БАС); испытывать, проявлять доброжелательство, расположение (МАС).
Гневаться(устар.): быть в состоянии гнева, испытывать гнев (СУ); испытывать гнев (СО); испытывать, проявлять чувство гнева, неудовольствия; сильно сердиться (БАС); испытывать гнев, предаваться гневу; сильно сердиться (MAC). Гнев определяется в этих словарях как “чувство сильного негодования, возмущения, раздражения”.
Более детальное и глубокое толкование этого глагола находим в статье Л.Н. Иорданской [Иорданская 1970].
“А гневается на С за В = А испытывает активно-отрицательное эмоциональное состояние, каузированное тем, что:
1) А уверен в осуществлении события В, субъект которого – лицо С;
2) В нежелательно для А;
3) А считает, что В противоречит основным принципам личной и общественной жизни;
4) С нежелателен для А из-за В;
5) А желает воздействовать на С с целью противодействовать событию В или повторению В”.
Как видим, и в этом развернутом толковании нет указания на асимметрию ролей участников ситуации ‘гневаться’.<…>
Слова нормально употребляются только при условии, что между участниками соответствующей ситуации либо отношение P x > P y (благоволить, гневаться, окрик, принимать, аудиенция), либо отношения (распекать). Если это условие не соблюдено, то получаются неправильные высказывания.
Это хорошо видно на примере глагола благоволить:
(1) Начальник давно благоволит к этому сотруднику (P x > P y).
(2) *Учитель математики благоволит к своим коллегам (Р х = P y).
(3) *Молодой монах благоволил к настоятелю монастыря (Р х < P y).
Анализ употребления этого глагола в текстах русской художественной литературы подтверждает наше мнение о необходимости указанного условия. При этом в качестве субъекта действия благоволить могут выступать не только должностные лица, старший по возрасту, старший в социальной иерархии и т.п., но и такие понятия, как судьба, счастье, красавица (см. пример в БАС), женщина, жена и др., если они мыслятся (автором или говорящим) как нечто, от чего адресат благоволения находится в какой-либо зависимости (например, добивается расположения, внимания, оправдывается и т.п.). Сравните:
(4) Я втайне сознавал, что она [Вера] ко мне благоволила (И.С. Тургенев. Фауст);
(5) – Даже жена моя обиделась, а уж на что, кажется, благоволит к вам (А.П. Чехов. Неприятность);
(6) Ко мне адмиральша благоволила, потому что считала меня моряком, скрывающим свое звание (К.Г. Паустовский. Черное море).
Существенным компонентом ситуации ‘благоволить’ (и соответственно глагола) является выделенность второго участника ситуации из некоторой совокупности лиц: благоволить к Y-y значит выделять его среди некоторого множества лиц. Вряд ли возможен такой диалог:
(7) – А к кому ваш начальник особенно расположен? – Ни к кому: он благоволит ко всем (в равной степени).
Ср. подчеркивание этого компонента смысла в следующем примере из рассказа И.С.Тургенева “Мой сосед Радилов”: От него так и веяло неразборчивым благоволеньем, радушьем и почти обидной готовностью сближения с каждым встречным и поперечным.
Употребление глагола благоволить связано также с определенной оценкой говорящим отношений между Х-ом и Y-ом: ведь о том, что X благоволит к Y-y, говорящий заключает на каком-то основании – а именно на основании уже имевших место фактов, свидетельствующих о повышенном внимании Х-а к Y-y, о том, что X так или иначе выделяет Y-a среди остальных и проявляет к нему доброту. Эти обстоятельства также должны быть учтены при семантическом описании глагола благоволить.
В ситуации ‘гневаться’ субъект мыслится обычно как лицо почитаемое, авторитетное, обладающее в данной социальной иерархии большой властью и т. п.13
Сравните:
И увидев то, царь Иван Васильевич
Прогневался гневом, топнул о землю
И нахмурил брови черные... (М.Ю. Лермонтов. Песня про купца Калашникова);
Государь Андрей Петрович, отец наш милостивый! Милостивое писание ваше я получил, в котором изволишь гневаться на меня, раба вашего. (А.С. Пушкин. Капитанская дочка);
– После сами же будете гневаться, что не разбудил [слуга Захар – Обломову] (И.А. Гончаров. Обломов).
Невозможно:
(11) *Лакей разгневался на барина (за выговор, который тот ему устроил);
(12) *Мальчик гневается на учителя (который выгнал его из класса); в примерах (11) и (12) описываются “перевернутые” ролевые отношения: Р х < Р у;
и сомнительно:
(13) Гневаться на товарища за столь незначительный проступок – дело недостойное (Р х = Р у)14.
Высказывания типа (14), хотя и возможные, воспринимаются как сделанные с установкой на шутку:
(14) – Ты уж не гневайся: мы тут без тебя хозяйничаем, – сказал мне приятель.
В значении глагола гневаться, таким образом, присутствует элемент оценки говорящим субъекта гнева: прежде чем употребить этот глагол, говорящий должен решить, “достойно” ли по своему авторитету, весу, власти и т.п. лицо, о котором идет речь, соответствующего почтения или же о нем можно сказать сердится, злится и т.п.
Кстати говоря, благодаря наличию этой оценки шутливое употребление глагола, как в (14): оно обусловлено не столько устарелостью глагола, сколько тем, что говорящий проявляет мнимое почтение к лицу, относительно которого употребляется глагол гневаться.
Оценка, присутствующая в значении этого глагола, – иного рода, нежели оценка в ситуации ‘благоволить’: здесь она непосредственно связана со статусом субъекта гнева (объективным или приписываемым ему говорящими). Характерно, что она не указана в приведенном выше толковании Л. Иорданской: это было бы возможно лишь при специальном внимании к статусу субъекта гнева и к ролевым отношениям между субъектом и адресатом.
<…> При описании смысла слова окрик, помимо (1) указания на обязательную асимметрию ролей участников ситуации (Р х >> P y), необходимы следующие признаки:
2) X отрицательно оценивает поведение Y-a;
3) поведение Y-a актуально;
4) X стремится изменить поведение Y-a так, чтобы отрицательно оцениваемые Х-ом факты этого поведения в дальнейшем не имели места,
5) X хочет, чтобы поведение Y-a изменилось немедленно;
6) X непосредственно обращается к Y-y (ср. угроза: в значении этого слова нет указанного признака). Сравните (21) – (25):
(21) Вы этими окриками немногого добьетесь от сына (от учеников, от подчиненных);
(22) – Сядь на место! – послышался раздраженный окрик отца;
(23) *Митины окрики, с которыми он обращался к начальнику, не возымели действия (ситуация “перевернутых” ролевых отношений: P x < P y вместо P x > P y);
(24) *Слышится окрик учительницы: – Завтра я вызову твоих родителей! (налицо угроза, но нет стремления путем окрика изменить поведение адресата);
(25) * – Перестаньте носить короткие юбки! – долетел из 10 “Б” окрик директора (налицо приказание, содержащее стремление изменить поведение адресата, но это поведение неактуально: оно не выражается в неких поступках адресата, совпадающих с моментом речи). <…>
2.2.Слова, значения которых содержат указание на отношение P x < P y. Среди лексики, составляющей эту подгруппу, также есть слова, которые обозначают действия, связанные с выполнением социально-ролевых функций: подчиняться, рапортовать, услужение (быть в услужении) и т.п. Их мы здесь рассматривать не будем ввиду полной очевидности наличия в их значениях компонента, указывающего на неравенство ролей участников ситуации (или членов социальной группы). Не столь очевидно присутствие этого компонента в значениях глаголов грубить, дерзить, резать (правду в глаза) и нек. др.
Приведем сначала имеющиеся словарные толкования этих глаголов. Как и в толкованиях слов предыдущей подгруппы, здесь не отражена ролевая асимметрия участников соответствующих ситуаций. Сравните:
грубить = говорить грубости (во всех словарях), грубость – в одном из двух своих значений – толкуется как “грубое выражение, грубый поступок”, грубый – как “недостаточно культурный, неучтивый, неделикатный”;
дерзить = говорить дерзости (во всех словарях), дерзость – “дерзкий поступок, дерзкое высказывание”, дерзкий – “непочтительный, оскорбительно грубый”.
Поскольку дерзкий определяется, как мы видим, через грубый, то эти прилагательные, так же как и их производные грубость – дерзость, грубить – дерзить, на основании словарных толкований следовало бы считать квазисинонимами, причем дерзкий уже по значению, чем грубый. Ниже мы попытаемся показать ошибочность такой трактовки.
Резать (в одном из своих значений) = говорить прямо, открыто, не стесняясь (СУ), говорить прямо, открыто (СО), говорить прямо, резко, с грубой откровенностью (БАС), говорить прямо, без обиняков, не стесняясь (MAC).
Рассмотрим каждый из глаголов более подробно.
Помимо общего для них компонента значения, указывающего на тип ролевых отношений между субъектом и адресатом действия, значения этих слов обладают специфическими свойствами, которые необходимо учитывать в семантическом описании.
В обычном своем употреблении глагол грубить предусматривает два типа ролевых отношений между участниками называемой им ситуации: P x < P y и Р х = Р у. Ср. (34), (35) и (36):
(34) Не груби отцу!
(35) Мальчик, плохо учится, грубит учителям;
(36) Мы же с тобой друзья, а ты не хочешь говорить со мной нормально: все время злишься, грубишь.
Некорректны высказывания типа (37) и (38), описывающие ролевое отношение P x > P y:
(37) *Отец грубит сыну;
(38) *Учитель грубит ученикам.
Есть, однако, некоторое различие в употреблении этого глагола в зависимости от того, какие отношения Х-а и Y-a он описывает. Если эти отношения институциализованы, то есть находятся в рамках некоторой социальной иерархии (семьи, школы, воинского подразделения и т.п.), то обычным является применение грубить при описании действий младшего относительно старшего: грубят отцу, матери, учителю, командиру и т.п. Возможно в этом случае употребление глагола грубить и при ролевой симметрии, хотя это менее обычно (Не груби друзьям).
Если же отношения Х-а и Y-a возникают в ситуациях общения, таких, как купля-продажа, водитель и автоинспектор и т.п., то глаголом грубить можно описывать речевые действия и того лица, которое в данной ситуации является “хозяином”, т.е. роль которого выше роли адресата действия.
Так, вполне возможны высказывания типа (39) и (40):
(39) – Вы мне, товарищ лейтенант, не грубите, а объясните толком, в чем я виноват! (разговор водителя с автоинспектором);
(40) Эта продавщица постоянно грубит покупателям. Последний пример является иллюстрацией к сказанному выше лишь в том случае, если мы признаем, что в ситуации “магазин” покупатель зависит от продавца, а не наоборот.
Для значения глагола грубить существенно также то, что это – речевое действие: грубость выражается в словах, в интонации, в сопровождающих речь жестах и т.п. Нельзя описывать этим глаголом невербальное непочтение одного человека к другому. По-видимому, неуместен этот глагол в следующем предложении:
(41) *Дочь часто грубит мне: молчит, поворачивается спиной, хлопает дверью (ср. возможные здесь выражения: ведет себя непочтительно, грубо, по-хамски и т.п.).
В отличие от этого, содержанием действия, обозначаемого глаголом дерзить, является не “поверхностная”, не чисто словесная грубость, а непочтение по существу: можно говорить дерзости (= дерзить), не употребляя ни одного грубого слова. Глагол дерзить в большей степени, чем грубить, ориентирован социально: дерзят обычно младшие по возрасту старшим (часто на это накладывается также различие в социальном статусе). Например:
(42) Коля, почему ты дерзишь маме?
(43) Мальчик надерзил директору и даже не извинился;
(44) Хотя молодой офицер говорил негромко и вежливо, все понимали, что он дерзит генералу.
Во всех трех примерах имеется в виду отношение P x < P y.
Нельзя сказать: (45) *Учитель постоянно дерзил ученикам (P x > P y); (46) * Мальчик дерзит товарищам (P x = P y).
При этом возрастной фактор имеет больший вес, чем служебный: если между участниками ситуации имеется асимметрия лишь в служебных ролях (подчиненный – начальник), но заметной разницы в возрасте нет или же она “обратна” служебной, то употребление глагола дерзить (и оборота быть дерзким – см. ниже) сомнительно или неестественно. Сравните (45) и (46):
(45) Хоть начальник и ровесник тебе, ты не должен дерзить ему;
(46) Ваш почтенный возраст еще не дает вам оснований для того, чтобы дерзить нашему заведующему (быть дерзким с заведующим).
Предикативные сочетания быть грубым с кем-либо и быть дерзким с кем-либо на первый взгляд кажутся полностью синонимичными глаголам грубить и дерзить (соответственно). В действительности, однако, социально ориентированным является лишь значение оборота быть дерзким: его употребление нормально только при наличии возрастного (или служебного, но в сочетании с возрастным) контраста участников общения (младший – со старшим). Например:
(47) Девочка дерзка с матерью;
(48) Молодая сотрудница недопустимо дерзка с начальником. Выражение быть грубым с кем-нибудь социально не ориентировано (и, стало быть, по смыслу оно шире, чем оборот быть дерзким). Ср. (49), (50) и (51):
(49) Мальчик груб с учителями (отношение P x < P y);
(50) Начальник груб с подчиненными (отношение P x > P y);
(51) Почему ты был так груб с товарищами? (отношение Р х = Р у).
Примером, “покрывающим” все три типа ролевых отношений, является следующее предложение из романа И. А. Гончарова “Обломов”:
(52) “Никогда не стеснялся он [Тарантьев] ничьим присутствием и в карман за словом не ходил, и вообще постоянно был груб в обращении со всеми, не исключая и приятелей”.<…>
2.3.Социальный компонент в семантике частицы -ка. Рассмотренные выше социальные компоненты могут присутствовать в значениях не только лексически и грамматически самостоятельных единиц языка, но и таких, которые реализуют свое значение только при сочетании с другими словами. Такова, например, модальная частица -ка, присоединяемая к глагольным формам повелительного наклонения.
В словарях и грамматиках эта частица описывается следующим образом:
“[Частица -ка] ставится после повелительного наклонения и заменяющих его форм и выражений для придания оттенка увещания, для смягчения приказания. Ступай-ка отсюда. Дайте-ка пройти” (СУ), “употребляется для смягчения просьбы, приказания Спой-ка. Ну-ка, покажи” (СО); “употребляется после повелительного наклонения для выражения приказания, понуждения к действию, приглашения и т.п.” (БАС); “употребляется для смягчения приказания, для выражения просьбы, увещания, придавая оттенок непринужденности, простоты обращения” (MAC); “С формами повелительного наклонения сочетается… постпозитивная частица -ка, смягчающая императивность требования: …моя хозяйка Была пригожа и добра, А муж-то помер, замечай-ка. (Пушкин “Гусар”)” [Виноградов 1947]; “К частицам с несвободной позицией относится частица -ка, вносящая в форму побудительного наклонения оттенок смягчения: Иди-ка отсюда! Пусть-ка он сам попробует” [Грамматика-70]; “модальная частица, смягчающая просьбу, побуждение (помолчи-ка)” [Грамматика-80, Ч. 1].
В этих определениях не учтены по крайней мере два обстоятельства, необходимые для правильного понимания и употребления глагольных форм повелительного наклонения с частицей -ка :
1) говорящий и слушающий должны быть хорошо знакомы друг с другом (на это условие есть слабый намек в толковании, содержащемся в MAC: ср. компонент ‘непринужденность’, ‘простота обращения’);
2) роль говорящего не ниже роли слушающего (P x > P y или P x = P y).
Нормальное общение с незнакомым человеком невозможно с помощью фраз типа (58) и (59), где нарушено первое условие:
(58) Дайте-ка мне газету!
(59) Подвиньтесь-ка!
Невозможно также обращение, скажем, ученика к учителю в форме (60), где нарушено второе условие:
(60) * Повторите-ка задание.
Сравните: (61) Повторите, пожалуйста, задание.
Нарушение второго условия особенно отчетливо ощущается в случае возрастного контраста коммуникантов: если, скажем, речь, содержащая -ка-формы, вполне естественна в устах бабушки или деда при их обращении к внукам, то обратная ситуация – когда внуки обращаются к прародителям, используя формы с -ка, – воспринимается как явно ненормальная.
Употребляя глагольные формы повелительного наклонения с частицей -ка, говорящий не только выражает просьбу или побуждает адресата к действию, но и исходит из предположения, что адресат должен – по своей социальной роли – эту просьбу выполнить. Кроме того, у него есть уверенность, что адресат понимает, что он по своей социальной роли обязан выполнить просьбу (или приказание) говорящего. Такое обоюдное понимание необходимо для того, чтобы процесс общения протекал нормально и не вызывал недоумения или протеста со стороны адресата, что вполне вероятно при нарушении указанных выше условий. Это нарушение, по-видимому, нельзя трактовать только как нарушение одного из постулатов коммуникации – постулата вежливости. Скорее, это отклонение от имеющегося у носителей русского языка представления о нормальном, “стандартном” употреблении частицы -ка.
Таким образом, частица -ка служит не для смягчения, а для усиления просьбы или побуждения. В пресуппозиции фраз, содержащих формы повелительного наклонения с частицей -ка, имеется нечто вроде следующего смысла: ‘говорящий, будучи хорошо знаком с адресатом и исполняя роль, которая не ниже роли адресата, и считая, что адресат должен выполнить указания говорящего…’.
2.4.Место социального компонента в толковании языковых единиц. Обсудим теперь вопрос о месте, которое должна занимать информация об асимметрии ролей участников ситуации в толковании языковых единиц, называющих эти ситуации. Из рассмотренного выше материала видно, что подобная информация является как бы фоном употребления данной единицы, условием правильного ее использования, ситуативной уместности предложений, содержащих такие единицы. Следовательно, место указанной информации – в пресуппозиционной части толкований15.
Такое решение вопроса о месте социального компонента в толковании вполне согласуется и с поведением слов с социально ориентированными значениями в отрицательных предложениях (когда частица не стоит непосредственно слева от слова, обозначающего асимметричные ролевые отношения): значение частицы не присоединяется не ко всему значению слова, а лишь к той его части, которая остается за вычетом указания на асимметрию ролей (т.е. к ассертивной части). Например, говоря:
(62) Начальник, вовсе и не благоволит к этому сотруднику, мы не отрицаем того факта, что роль начальника выше роли сотрудника, – мы отрицаем лишь наличие особого, “выделенного” отношения первого ко второму. <…>
2.5.Правильность/неправильность высказываний, содержащих слова с социально ориентированными значениями. Какова природа неправильностей, возникающих при игнорировании социального компонента лексических значений? Иначе говоря, как квалифицировать высказывания типа:
(71) *Молодой солдат благоволил к своему командиру;
(72) *Мать постоянно дерзила своему малолетнему сыну, и т.п.?
Д. Гордон и Дж. Лакофф обратили внимание на то, что в значениях глаголов типа приказывать имеется указание на презумпцию власти у субъекта этого действия. Е.В. Падучева, цитируя это замечание, высказывает мнение, что нарушение этой презумпции не ведет к языковой ошибке: фраза Иван приказал Петру явиться, хотя и не имел над ним власти “имеет смысл – за счет того, что реальное положение вещей может расходиться с мнением субъекта”. Несомненно, что интуиция носителей русского языка отмечает подобные высказывания, хотя очевидно, что такого рода аномальности отличаются от случаев нарушения идиоматики языка вроде *оказывал впечатление вместо производил впечатление или *понижение здоровья вместо ухудшение здоровья. Если о выражениях последнего типа говорящий вправе заметить: “Так не говорят”, то, услышав высказывания типа (71), (72), он возразит: “Так не бывает”.