Главное – собраться

В значении целого ряда русских языковых выражений содержится общее представление о жизни, в соответствии с которым активная деятельность возможна только при условии, что человек предварительно мобилизовал внутренние ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте (как бы собрав их воедино). Чтобы что-то сделать, надо собраться с силами, с мыслями – или просто собраться. В русской речи часто встречаются такие выражения, как все никак не соберусь или собирался, но так и не собрался.

Слово собираться указывает не просто на наличие намерения, но и на некоторый процесс мобилизации внутренних ресурсов, который может продолжаться довольно длительное время и при этом завершиться или не завершиться успехом. Собраться – это самая трудная часть дела. Мы говорим: Наконец собрался ответить на письмо. А. Баранович-Поливанова вспоминает:

Однажды, когда Надежда Яковлевна появилась у нас дома, мать мужа сказала, что частенько вспоминает Евгения Яковлевича, собирается, но никак не соберется ему позвонить.

– Ведь это так просто – снять трубочку и все.

– Да, конечно, – согласилась с ней моя свекровь, – но как-то не получается.

Хотя глагол собираться указывает прежде всего на определенное ментальное состояние субъекта, в нем достаточно сильна и идея процесса, ср.: Хорошо, что ты позвонила, а то я уже целый час лежу и собираюсь встать; ср. также: Распустив волосы, я долго сидела на постели, все собираясь что-то решить, потом закрыла глаза, облокотясь на подушку, и внезапно заснула (И. Бунин). Это отчасти обусловлено связью с другими значениями собираться. Показательно, что в тех контекстах, в которых идея процесса выходит на первый план, слово собираться не может быть заменено на намереваться, намерен и т. п., ср. *Лежу и намереваюсь встать.

Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и даже иногда внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение; так, Собираюсь завтракать значит не только, что я решил позавтракать, но и что уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степени собираться предполагает сугубо метафизический процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Идея такого процесса составляет специфику русского собираться и отличает его как от близких слов русского языка (намереваться, намерен), так и от его эквивалентов в европейских языках (которые соотносятся скорее с намереваться, чем с собираться), ср. англ. to intend, to be going to, франц. avoir l'intention, итал. avere intenzione, нем. beabsichtigen, die Absicht haben, vorhaben.

Процесс «собирания» при этом сам по себе осмысляется как своего рода деятельность – что дает возможность человеку, который, вообще говоря, ничего не делает, представить свое времяпрепровождение как деятельность, требующую затраты усилий. Ср.:

– Что ты сегодня делал?

– Да вот все утро собирался сесть работать, а потом гости пришли.

Жизненная позиция, отраженная в глаголе собираться, проявляется также в специфическом русском слове заодно. Поскольку приступить к выполнению действия трудно, хорошо, когда удается что-то сделать, не прилагая к этому отдельных усилий: не специально, а заодно. Побуждая к действию, мы можем сказать: Ты все равно идешь гулять, купи заодно хлеба. Человеку, который уже собрался пойти гулять, уже совсем нетрудно заодно (не надо собираться!) сделать еще какое-то дело. С другой стороны, можно сказать: Сходи за хлебом, заодно и прогуляешься. Предполагается, что человек соблазнится возможностью без дополнительных усилий (не собираясь) получить удовольствие.

Любопытно, что та же установка отражена и в одном из значений русской приставки за-, а именно в глаголах типа зайти <за хлебом по дороге с работы>, занести <приятелю книгу>, завести <детей в детский сад по дороге на работу>. Все такие глаголы описывают действия, совершаемое попутно, <заодно>, т.е. требующие минимальных усилий для своего осуществления. Мы часто говорим: Ну, заходи как-нибудь к нам в гости, Я к вам как-нибудь зайду (забегу). Такое приглашение – в отличие от более стандартного Приходи к нам в гости – особенно ни к чему не обязывает ни гостя, ни хозяина: когда предлагают заходить, приглашаемый может не прийти, а приглашающий может никак не готовиться к его приему. (Наоборот, приглашение на торжественный прием не может быть сделано с использованием глагола заходить, разве что в ироническом употреблении: Заходите ко мне в субботу на день рождения.) Зайти к кому-то в гости в отличие от пойти в гости – можно без предварительного приглашения и даже без заранее сформированного намерения. Чтобы пойти к кому-то, надо собраться, выбраться да еще и добраться; человек, который зашел к кому-то, был от всех этих трудных вещей избавлен.

Трудности, возникающие на этапе перехода от намерения к его осуществлению, наводят на мысль о еще одном концепте, традиционно связываемом с русским характером: это лень-матушка.

Действительно, лень – важнейший элемент человеческого устройства. Подобно совести, которая ограничивает человека в достижении желаемого, лень ставит пределы вообще всякой активности, заставляя постоянно взвешивать, настолько ли желанна та или иная вещь, чтобы стоило затрачивать усилия. В русском языке много слов на тему лени; ср. лень (существительное и предикативное наречие), лентяй, лодырь, лоботряс, ленивый, лениво, ленивец, разлениться и др.

Лень отличается от нежелания совершать действие тем, что осознается как некоторое особое состояние. Надо сказать, что онтологическая сущность лени неочевидна, и это проявляется в таксономической размытости существительного лень. Лень – это, с одной стороны, состояние, которое, как и многие другие состояния, концептуализуется в языке как стихия, захватывающая человека извне, побеждающая его. Ср. лень-матушка одолела; лень раньше нас родилась; пришел сон из семи сел, пришла лень из семи деревень; лень нападает, одолевает, лень обуяла и т.п. С другой же стороны, лень – это и свойство человека; ср. Меня раздражают его лень и глупость.

Вообще-то лень – плохое свойство, которое, как считается, мешает человеку себя реализовать. И некоторые русские слова (лодырь, лоботряс) действительно выражают его отчетливо отрицательную оценку. Однако некоторые слова, содержащие идею лени, выражают симпатию, граничащую с нежностью; ср. ленивец или название московской улицы – Ленивка. Для Батюшкова или Дельвига слово ленивец (стандартная рифма для него – счастливец) обозначает поэтическую натуру, отринувшую соблазны богатства и карьеры ради мирных утех дружбы и любви. Лень воспринимается здесь как состояние, родственное вдохновению и, во всяком случае, помогающее отрешиться от житейской суеты.

В русской культурной традиции вообще можно заметить некоторую неуверенность в осуждении лени. Из пословиц видно, что лень оценивается отрицательно в основном потому, что ленивый человек, отлынивая от работы, перекладывает ее на других. Лень же как таковая не вызывает особого раздражения, воспринимаясь как понятная и простительная слабость, а иной раз и как повод для легкой зависти (Ленивому всегда праздник). Это представление хорошо согласуется с тем, что чрезмерная активность выглядит в глазах русского человека неестественно и подозрительно. Пословица Охота пуще неволи выражает отчужденное недоумение в адрес человека, развивающего бурную деятельность.

Главным ленивцем в русской культуре является Обломов. Показательно, что, в отличие от Добролюбова, заклеймившего позором «обломовщину», сам Гончаров относится к своему герою двойственно. Его лень приводит к жизненному краху и распаду личности, но он вызывает больше симпатии, чем деятельный Штольц. Обломов воплощает черты, которые традиционно считаются присущими русскому национальному характеру. Сочетания русская лень столь же стандартно, как русская душа. Заметим, что русская лень скорее не вялая, не сонная, а мечтательная. Русские интеллектуалы даже любят признаваться в «обломовщине». Василий Розанов писал: Я вечный Обломов. Журналист Максим Соколов в одном из интервью («Итоги», 28.01.97) говорит: Идея у нас действительно ценится. Но я думаю, что это скорее проявление русской лени. Концепцию складывать легче, нежели наблюдать факты. Ему замечают: Вы для многих тоже ассоциируетесь с обломовским типом. – Я люблю лежать на диване, – с готовностью отвечает он.

Русская культура допускает и философское оправдание лени. Она не только глубоко впитала комплекс экклезиастических и новозаветных представлений о суете сует, о тщете всякой деятельности и о птицах небесных, которые не жнут и не сеют. Она еще и интерпретировала их как апологию бездеятельности. Русскому человеку очень естественно среди энергичной деятельности вдруг остановиться и задаться вопросом о ее экзистенциальном смысле, как хлопотливый Кочкарев из гоголевской «Женитьбы»: И спроси иной раз человека, из чего он что-нибудь делает? В этом контексте бездеятельность может восприниматься как проявление высшей мудрости, а лень – чуть ли не как добродетель.

Представление о трудности мобилизации внутренних ресурсов, отраженное не только в словах собраться / собираться, заодно, лень, но и в целом ряде других труднопереводимых русских слов и выражений (неохота, да ну!, выбраться <из дома> и т.п.), возможно, является одним из многочисленных проявлений того, что Н.А. Бердяев называл «властью пространств над русской душой». Прежде чем что-то делать, надо как бы собрать воедино ресурсы, рассредоточенные на большом пространстве. Идея 'собирания' того, что было разбросано на большом пространстве, отражена во многих русских выражениях. Кафедральный храм в городе называется собор, термин кафолический в «Символе веры» передается как соборный (и это дало начало одному из самых специфичных русских концептов – соборности); в дорогу мы вещи не пакуем, как носители западных языков, а собираем, и это так и называется – собираться в дорогу. С «широкими русскими просторами» связано чрезвычайно большое количество труднопереводимых русских слов, начиная с самого слова простор (а также такие слова, как даль, ширь, приволье, раздолье, и, с другой стороны, неприкаянный, маяться, не находить себе места). Но вопрос о том, как носители русского языка воспринимают пространство и какое влияние родные просторы оказывают на язык, – это тема отдельной статьи.

 

Печатается по: журнал «Отечественные записки»,

2002, № 3.

 

В.А. Козырев, В.Д. Черняк

Типология словарей русского языка

КонецXX в. ознаменован небывалым подъемом словарного дела. Различные фрагменты языковой картины мира, уровни языковой системы, разнообразные аспекты научного знания воплощаются в словарной форме. Современная отечественная лексикография предоставляет получателю словарной информации широкий круг самых разнообразных словарей. Разноаспектность словарной информации нередко не позволяет дать лексикографическому изданию однозначную характеристику, что может затруднить его поиск. Даже в библиографических справочниках и каталогах найти нужные словари бывает нелегко. Еще труднее определить, каков объем и характер информации, содержащейся в том или ином словаре, к каким лексикографическим изданиям целесообразно обращаться при решении возникающих лингвистических, методических и иных вопросов. Таким образом, задача создания типологии словарей диктуется практическими потребностями обобщения и систематизации имеющейся лексикографической продукции. В то же время проблема типологии словарей является одной из важнейших в теории лексикографии, поскольку позволяет не только осмыслить уже осуществленное, но и прогнозировать создание новых типов словарей, определять характер лексикографических проектов, стимулировать усилия лексикографов в разных направлениях.

Тип словаря определяется основной информацией, которую он содержит, его общим назначением. Первым в отечественной науке к проблеме типологии словарей обратился Л.В. Щерба. В своей статье "Опыт общей теории лексикографии" (Щерба 1974)он предложил классификацию словарей, в основе которой лежат шесть противоположений.

Особого внимания заслуживает разграничение лингвистических (прежде всего толковых) и энциклопедических словарей, которое в первую очередь заключается в том, что в энциклопедических словарях описываются понятия (в зависимости от объема и адресата словаря дается более или менее развернутая научная информация), в толковых – лексические значения. Сравним толкования в "Словаре русского языка" (MAC) и "Советском энциклопедическом словаре" (СЭС) (М, 1986):

<…> СУРЬМА (лат. Stibium), Sb, хим. элемент V группы периодич. системы Менделеева, ат. н. 51, ат. м. 121,75. Назв. от тур. surme. Образует неск. модификаций. Обычная С. (т.н. серая) – синевато-белые кристаллы. Плотн. 6,69 г/см³, t пл. 630,5°С. На воздухе не изменяется. Важнейший минерал – антимонит (сурьмяный блеск). Компонент сплавов на основе свинца и олова (аккумуляторные, типографские, подшипниковые и др.), полупроводн. материалов (СЭС).

СУРЬМА, -ы, ж. 1. Химический элемент, серебристый хрупкий металл (применяется в технике и медицине). 2. Краска для чернения волос, бровей, ресниц [от перс. surma – металл] (MAC).

Немалое место в энциклопедических словарях занимают словарные статьи, заголовочным словом в которых являются имена собственные.

Здесь уместно вспомнить небесспорное замечание Н.3. Котеловой: "Энциклопедия – не словарь и не имеет отношения к лексикографии. Единственный повод считать ее словарем – расположение обозначений описываемых реалий в алфавитном порядке" (Котелова 1976: 30). Сегодня лексикографы все чаще склоняются к иной точке зрения: "Главный "герой" лингвистического словаря – слово, главное "действующее лицо" словаря энциклопедического – вещь, реалия с ее параметрами. Лингвисты описывают бытие слов, их форм и значений, авторы энциклопедий систематизируют бытие действительности с ее вещами, обладающими пространственно-временными и прочими характеристиками. Но два эти бытия не изолированы друг от друга, и на деле лингвисты всегда вынуждены касаться проблем вещей, а "энциклопедисты" – проблем слов. Граница между "словами" и "вещами", проходящая в нашем сознании, ус­ловна, прозрачна, а подчас и неуловима" (Елистратов 1997: 7). Отражение в толковом словаре необходимой экстралингвистической информации только увеличивает информационный потенциал словарной статьи, позволяет более полно показать разные аспекты бытования слова. Такой подход отвечает актуальным задачам современной лексикографии (см. об этом: Гак 1998; Калакуцкая 1991; Калакуцкая 1995; Крысин 1990; Скляревская 1994). Эта позиция полностью соответствует современным представлениям о постоянном взаимодействии языковых и энциклопедических знаний в психологической структуре значения слова: "В индивидуальном лексиконе хранятся словоформы и значения слов, в совокупности выступающие в роли средства доступа к информационной базе человека, которая, в свою очередь, обеспечивает становление психологической структуры значения слова на стыке общесистемного значения и всего комплекса знаний и переживаний, без которых словоформа остается просто некоторой последовательностью звуков или графем, а общесистемное значение не дает выхода на некоторый фрагмент индивидуальной картины мира" (Залевская 1999: 167).

Р.М. Фрумкина соотносит типологию словарей с моделью языкового сознания, отмечая, что практическая лексикография "ориентирована в конечном счете на более или менее наивное восприятие. С той разницей, что словари общего типа должны быть своего рода моделью действительно наивного языкового сознания, т.е. языкового сознания нерефлектирующего индивида, а словари научные – быть адекватными и наивному слою языкового сознания профессионала, и более глубинной части этого сознания, т.е. особому профессиональному чутью" (Фрумкина 1989: 45).

Современные исследователи, развивая идеи Л.В. Щербы, исходят из того, что типология словарей, с одной стороны, позволяет определить статус каждого словаря, а с другой – обладает прогнозирующей силой, открывает перспективу перед лексикографами. Так, В.В. Морковкин подчеркивает, что типология словарей должна порождать свободные ("менделеевские") места в классификации, позволяющие прогнозировать и создавать новые типы словарей. Учитывая невозможность сведения типологии словарей к классификации по одному основанию, он предлагает три типа оснований для классификации: "что"-основания, "как"-основания и "для кого"-основания. Первые определяют объект словарного описания, вторые – характер расположения материала, способ обнаружения информации, третьи – специфику словаря в связи с образом адресата, его национальными, возрастными, профессиональными и иными возможностями (Морковкин 1983: 130-132).

П.Н. Денисов полагает, что типологию словарей определяют четыре основных координаты: 1) лингвистическая (по этой координате выделяются толковые, идеографические и аспектные – синонимические, антонимические, омонимические и т.п. – словари); 2) психологическая, связанная со свойствами и особенностями пользователя (по этой координате выделяются словари для носителей языка, для иностранцев, для ЭВМ); 3) семиотическая (эта координата задает знаковую специфику словаря, своеобразие метаязыка, совокупность средств фиксации информации – шрифты, выделения, цвета, таблицы, символы); 4) социологическая (эта координата предполагает учет особенностей данной культуры, данного общества, носителя данного языка; на это специально ориентированы, например, лингвострановедческие словари, словари к произведениям русской классической литературы XIX в.) (Денисов 1980: 210-211).

Подчеркивая адресную направленность лексикографической продукции, Ю.А. Бельчиков и Г.Я. Солганик предлагают группировку словарей, определяющуюся запросами потенциальных пользователей, среди которых выделяются следующие основные группы: носители языка, изучающие неродной язык, лингвисты. Так, разные категории носителей языка (особое место среди них принадлежит учащимся) остро нуждаются в словарях "первой лексикографической помощи" (толковых, иностранных слов, орфографических, орфоэпических). У тех, кто занимается чтением текстов с разными целями (литературный редактор, учащийся, учитель-словесник, исследователь-филолог), возникает потребность в словарях, дающих информацию о парадигматических связях слов. Тем, кто работает над созданием текстов, нужны словари, дающие информацию о сочетаемости слов. В то же время остается актуальной задача создания комплексного толкового нормативно-стилистического словаря (Бельчиков, Солганик 1997).

В.Г. Гак, имея в виду многообразие уже созданных словарей и возможности появления новых видов лексикографических изданий, отмечает наличие более или менее широких словарных серий в пределах одного типа. Центральным типом лексикографических изданий является толковый одноязычный словарь. В других словарях, как правило, имеет место сочетание нескольких типологических признаков.

С точки зрения отбора лексики словари тезаурусного типа (максимально полные) противопоставляются тем, в которых лексика отбирается по определенным параметрам: а) по сфере употребления (словари разговорной, просторечной лексики, диалектные; арго; терминологические; поэтические и т.п.); б) по исторической перспективе (словари архаизмов, историзмов, неологизмов); в) по происхождению (словари иностранных слов, интернационализмов); г) по характеристике некоторых типов слов (сокращений, ономастические, окказионализмов); д) по источнику (словари отдельных авторов).

С точки зрения раскрытия отдельных аспектов слова (параметров) выделяются этимологические, грамматические, орфографические, орфоэпические словари, словари служебных слов и т.п.

С точки зрения раскрытия системных отношений между словами выделяются гнездовые, словообразовательные, омонимические, паронимические словари (план выражения); синонимические, антонимические словари (план содержания).

С точки зрения выбора единицы описания выделяются: а) словари морфем, корней (единица описания меньше слова); б) словари словосочетаний, фразеологизмов, цитат и т.п. (единица описания больше слова).

С точки зрения описания определенного диахронического среза выделяются исторические словари, словари разных эпох современного языка.

С точки зрения функционального аспекта слова выделяются: а) по частотности – частотные словари, словари редких слов; б) по стилистическому использованию – словари метафор, эпитетов, сравнений, экспрессивной лексики; в) по нормативной характеристике – словари трудностей, правильностей.

По направлению изложения материала (с отклонением от обычного алфавитного) выделяются: а) исходя из формы, обратные словари, словари рифм; б) исходя из содержания, идеографические, тематические словари. Каждый тип словаря, имеющий свою центральную задачу, предполагает свою совокупность лексикографических решений (Гак 1988: 44-46).

Попытка построения универсальной, глубинной и перспективной классификационной схемы словарей сделана А.М. Цывиным (Цывин 1978). Каждый объект классификации (словарь) предлагается определять по восьми признакам, в связи с чем строится восемь классификационных схем. Элементарными признаками, на которых основана классификация словаря, являются заглавный словарный блок (левая сторона словаря) и разработка заглавного словарного блока (правая сторона словаря). Их сочетание формирует словарную статью.

Первая классификационная схема основана на соотношении правой и левой стороны словаря. Все словари делятся на односторонние (имеющие только левую часть, например, орфографические, обратные) и двусторонние. Двусторонние (имеющие левую и правую часть) делятся на переводные и непереводные. Двусторонние непереводные словари или объясняют значение слова, или поясняют его форму и функцию, причем левая и правая части выполнены на одном языке. Объяснительные словари – это все толковые словари. Пояснительные делятся на функциональные (частотные, стилистические, словари трудностей и т.п.) и формопоясняющие, дающие полную грамматическую характеристику слова (грамматические словари).

Следует иметь в виду, что чисто объяснительных толковых словарей не существует, они обязательно содержат сведения поясняющего характера (о произношении, стилистическом употреблении, грамматических характеристиках).

Вторая классификационная схема основана на способе расположения заглавного словарного блока. По этому признаку все словари делятся на алфавитные и неалфавитные. Алфавитные словари делятся на строгоалфавитные (прямые и обратные) и гнездовые (ср., например, словарь В.И. Даля). Неалфавитные словари делятся на тематические (слова в них расположены по понятийным группам, обозначающим те или иные фрагменты лингвистической картины мира) и статистические (слова в них расположены по убывающей или возрастающей частоте).

Третья классификационная схема основана на признаке состава заглавного словарного блока. В ней противопоставляются лексикон (в левой части словаря представлены слова или части слов) и фразарий (в левой части словаря представлены словосочетания или предложения). Лексиконы делятся на глоссарии (заглавный словарный блок равен слову) и морфемарии (заглавный словарный блок равен морфеме).

Четвертая классификационная схема основана на характере отбора заглавного словарного блока (левой части словаря). Противопоставляются в этой схеме тезаурусы и атезаурусы. Тезаурусы отражают всю лексику определенного объекта без всякого отбора. При этом общие тезаурусы регистрируют вообще все слова данного языка (что практически невозможно), отраслевые тезаурусы регистрируют без отбора слова определенной системы (отдельного диалекта, отдельной науки или отрасли производства). Атезаурусы основаны на определенной последовательной системе отбора.

Пятая классификационная схема. В ней основным различительным признаком является объект отображения. С этой точки зрения все словари делятся на общие и частные. Общие словари делятся на словари национального языка и словари литературного языка, однако в отечественной лексикографии четкого разграничения этих двух типов нет. Частные словари, подразделяясь, в свою очередь, на словари книжного языка и словари некнижного языка, представлены словарями языка газеты, словарями языка отдельных писателей и отдельных произведений, областными словарями.

Шестая классификационная схема основана на отражении в словаре исторических процессов. С этой точки зрения все словари делятся на синхронные и диахронные. В синхронных словарях лексика рассматривается вне движения словарного состава. Диахронный словарь отражает динамику лексики определенного временного среза. Диахронные словари делятся на перспективные, отмечающие новые слова и значения, и ретроспективные, которые, в свою очередь, делятся на этимологические и исторические.

Седьмая классификационная схема строится по признакам цели и назначения словаря. Основное противопоставление здесь – противопоставление учебных словарей и словарей-справочников. Учебные словари, одноязычные и двуязычные, предназначены для лиц, изучающих язык. Словарь-справочник рассматривается как такой тип словаря, где читатель может найти справку о любых словах, значение или употребление которых неясно для него. Словари-справочники подразделяются на нормативные, определяющие образцовое употребление языковых средств, и описательные, по возможности полно описывающие существующее словоупотребление всего языка или его фрагмента.

Восьмая классификационная схема связана с тем, какие слова представлены в левой части словаря – имена собственные или нарицательные. Основное противоположение здесь: ономастиконы – апеллятивы. Ономастиконы делятся на антропонимические и неантропонимические (например, топонимические) словари.

Представленная классификация позволяет дать объемную характеристику всем словарям русского языка, сопоставить их по однотипным дифференциальным признакам. Например, "Толковый словарь русского языка" Д.Н. Ушакова характеризуется как объяснительный прямой строго алфавитный обычный глоссарий атезаурус литературного языка синхронного типа и научно-нормативный словарь-справочник (апеллятив). Такая характеристика каждого словаря точно определяет его место в системе лексикографических изданий, адекватно отражает специфику его структуры, информационный потенциал. Очевидны и прогнозирующие возможности предложенной классификации.

Многоаспектность и многоярусность представленных научных типологий лексикографических изданий не позволяет воспользоваться ими в целях практического расположения материала.

Чисто практический характер носит типология филологических словарей, разработанная в издательстве "Русский язык" (Современное состояние и тенденции развития отечественной лексикографии 1988: 214-218). В ее основу положены тематика, адресат словаря и объем словника:

I. Словари, описывающие лексическую систему русского языка. 1. Толковые словари различного объема для различных категорий читателей. 2. Словари новых слов. 3. Словари иноязычных слов. 4. Словари, отражающие системность связей между словами (аспектные словари): словари синонимов, антонимов, омонимов, паронимов. 5. Словари по фразеологии и паремии. 6. Словари по ономастике и топонимике. II. Словари, описывающие грамматическую систему русского языка. III. Словари сочетаемости. IV. Словари по словообразованию. V. Словари по орфоэпии. VI. Словари по орфографии. VII. Словари трудностей. VIII. Словари по этимологии. IX. Исторические словари. X. Словари языка писателей. XI. Справочники по словарной литературе. XII. Словари терминов по языкознанию. XIII. Памятники русской лексикографии. XIV. Словари по лингвостатистике <…>.

Очевидно, что для создания объемного лексикографического портрета слова или группы слов необходимо обращение к словарям различных типов, к различным базам данных, что бывает нелегко осуществить на практике. Компьютерная лексикография XXI в. должна изменить эту ситуацию: "Возможности компьютерной лексикографии должны привести к тому, что в будущем различие между словарной картотекой и готовым словарем должно уменьшиться и в конечном счете исчезнуть: бесчисленное количество различных типов словарей должно программно порождаться из лексикографически обработанной автоматизированной словарной картотеки" (Андрющенко 1986: 40). Несомненно, появятся новые типы словарей, отвечающие все возрастающим запросам пользователей.