Травма и навязчивое повторение

Нет ничего удивительного в том, что для миссис Y, психика которой скрывала такую ужасающую садистическую фигуру, было довольно трудно продолжать отношения со своим новым другом после романтического вечера, который они провели вдвоем, несмотря на его интерес к ней. Она обнаружила в себе очень сильное сопротивление, которое не могла объяснить рационально. Как показало наше совместное исследование, это было сопротивление тому, чтобы вновь испытать сокрушительное чувство стыда, берущее свое начало в ее "забытой" детской травматической ситуации. Было похоже на то, что ее психика припомнила некое похожее немыслимое событие из далекого прошлого.

Читатель отметит, что тревога относительно опасностей, которыми чреваты надежды на новую жизнь или отношения, по-видимому, является той же установкой, в соответствии с которой действует внутренняя фигура "терминатора" во внутреннем мире пациентки. Другими словами, убивая свою собственную надежду, пациентка находится во власти паттерна "идентификации с агрессором" — она как будто "одержима" им. Таким образом, преследующий, охваченный тревогой внутренний мир травмы воспроизводит себя в событиях внешней жизни, и человек, страдающий от последствий травмы, "приговорен" к повторению паттернов саморазрушительного поведения.

Такова опустошающая природа цикла, по которому водит травма, и сопротивления, которое травма привносит в психотерапию. По мере того как миссис Y и я работали над ее "травматическим комплексом", мы вновь и вновь проходили весь цикл сменяющих друг друга надежды, уязвимости, страха, стыда и аутоагрессии, которые всегда приводили к предсказуемым, повторяющимся приступам депрессии. Каждый раз, когда она переживала моменты интимности или личной вовлеченности, ее демон нашептывал ей, что все это будет отнято у нее, что она не заслужила этого, что она воровка и мошенница и вскоре будет подвергнута наказанию и унижена. К счастью, мы смогли проработать этот повторяющийся паттерн в рамках наших отношений переноса/контрпереноса. Анализируя перемены настроения во время сеанса, мы смогли "застигнуть" этого демона за его проделками.

Без участия сознания в процессе проработки травматического опыта внутренний мир травмы, его архетипические защитные процессы отображаются в событиях "внешней" жизни пациента в виде навязчивого повторения. Фрейд справедливо назвал этот паттерн демоническим. Используя терминологию Юнга, мы могли бы сказать, что так как в исходной травматической ситуации само существование личности поставлено под угрозу, то в памяти индивида она сохраняется не в формах личностного опыта, а в демонической архетипической форме. Этот коллективный или магический уровень бессознательного не может быть ассимилирован эго, прежде чем не будет вовлечен, воплощен (incarnated) в межличностном взаимодействии.

Формы, в которых существует этот архетипический динамизм, эго интерпретирует не иначе как повторную травматизацию. Другими словами, для того, чтобы внутренняя система была "разблокирована", непрерывно продолжающееся бессознательное повторение травматизации во внутреннем мире должно стать реальным опытом с объектом из внешнего мира.

Именно по этой причине тщательная проработка динамики отношений переноса/контрпереноса представляется такой важной в работе с тяжелой травмой. Пациент стремится к установлению контакта с аналитиком, он хочет положиться на него, изменить свою ситуацию к лучшему, отказавшись от "услуг" системы самосохранения. Однако эта система сама по себе является гораздо более мощной, по крайней мере, на первых этапах анализа, чем эго, поэтому пациент непреднамеренно сопротивляется тому самому процессу восстановления спонтанности и чувства жизненности, к которому он вроде бы так стремится. Было бы серьезной ошибкой со стороны терапевта возложить всю тяжесть ответственности за это сопротивление на пациента — не только технически, но и с точки зрения структуры психодинамики. Пациент уже чувствует себя осужденным за некую не поддающуюся определению "плохость", находящуюся внутри него. Поэтому интерпретации, делающие акцент на "отреагировании" (acting out) пациента или на избегании им ответственности, всего лишь возвращают пациента к переживанию неудачи. Во многих отношениях сопротивление терапевтическому процессу происходит не на уровне функционирования эго, и сопротивляются, собственно, не пациенты. Более правильно было бы представить себе психику пациентов как поле битвы, на котором разыгрывается сражение между титаническими силами диссоциации и интеграции за обладание травмированным духом индивида. Конечно, пациент должен стать более ответственным и сознательным по отношению к своим тираничным защитам, но его осознание должно заключать в себе и смиренное понимание того, что архетипические защиты являются куда как более мощными, чем эго.

Именно доминирование архетипической системы защитных механизмов объясняет тот факт, что "негативная терапевтическая" реакция так часто встречается в нашей работе с этими пациентами. Мы должны помнить, что в отличие от обычных аналитических пациентов для индивида, отягощенного диссоциированным травматическим опытом, интеграция или "целостность" воспринимается сначала как самое худшее, что только можно вообразить.

Когда подавленный аффект или травматогенное переживание впервые становятся осознанными, у этих пациентов не происходит увеличения энергетического потенциала или улучшения функционирования. Напротив, они погружаются в оцепенение, отреагируют, их внутренний мир расщепляется, они дают соматические реакции, злоупотребляют психоактивными веществами. Само их существование в качестве связных "я" зависит от примитивных диссоциативных маневров, которые сопротивляются интеграции травмы и ассоциированных с ней аффектов, вплоть до того, что эго пациента может подвергнуться разделению на фрагментарные личности. Следовательно, в аналитической работе с этими пациентами должны быть использованы более "мягкие" техники, чем обычные интерпретации и реконструкции, которые мы привычно рассматриваем как ведущие к изменениям. Много внимания должно быть уделено как созданию безопасного физического пространства, так и безопасной межличностной атмосферы, в которых материал сновидений и фантазий может проявиться и быть проработан в более открытой и игровой манере, чем это позволяют обычные аналитические интерпретации. Все формы так называемой "арттерапии" оказываются чрезвычайно эффективными, поскольку позволяют вскрыть травматический аффект быстрее, чем одно только вербальное исследование.