Бердяев.

В своей статье Бердяев задается вопросом, был ли Л. Толстой христианином, как он относился к Христу, какова природа его религиозного сознания? Критик утверждает, что Толстой - «гениаль­ный художник и гениальная личность, но он не гениальный и даже не даровитый религиозный мыслитель». В нем бушевала могучая религи­озная стихия, но она была бессловесной. Толстому всегда были чужды религия Логоса и философия Логоса, всегда религиозная стихия его оставалась бессловесной, не выраженной в Слове, в сознании. Л. Толстой — исключитель­но оригинален и гениален, и он же исключительно банален и ограничен. В этом бьющая в глаза антиномичность Толстого. В «Детстве, отрочестве и юности» обнаруживаются истоки Л. Толстого, его светское тщеславие, его идеал человека commeilfaut. По «Войне и миру» и «Анне Карениной» видно, как близка была его природе свет­ская табель о рангах, обычаи и предрассудки света, как он знал все изгибы этого особого мира. В Тол­стом чувствуется вся тяжесть света, дворянского быта, вся сила жизненного закона тяготения, притяжения к земле. С другой стороны, тот же Толстой с небывалой силой отрицания и гениальностью восстает против «света» не только в узком, но и в широком смысле слова, против безбожия и нигилизма не толь­ко всего дворянского общества, но и всего «культурного» обще­ства. Его бунтующая критика переходит в отрицание всей исто­рии, всей культуры. Наконец, самая разительная толстовская антиномия: проповедник христианства, исключительно занятый Евангели­ем и учением Христа, он был до того чужд религии Христа, как мало кто был чужд после явления Христа, был лишен всякого чувствования личности Христа. Он — страш­ный враг христианства и предтеча христианского возрождения. Религия Толсто­го — не новое христианство, это — ветхозаветная, дохристиан­ская религия, предшествующая христианскому откровению о личности, откровению второй, Сыновней, Ипостаси. У Достоевского было интимное отношение к Христу, у Тол­стого нет никакого отношения к Христу, к Самому Христу. Для Толстого существует не Христос, а лишь учение Христа, запове­ди Христа. Толстой говорит: все зло оттого, что люди ходят во тьме, не знают божественного закона жизни. Л. Толстой не только был религиозной натурой, он был и мистической натурой. Есть мистика в «Войне и мире», в «Казаках», в его отношении к первостихиям жизни; есть мистика и в самой его жизни, в его судь­бе. Но мистика эта никогда не встречается с Логосом, т. е. никог­да не может быть осознана. В своей религиозной и мистической жизни Толстой никогда не встречается с христианством. Нехри­стианская природа Толстого художественно вскрыта Мережков­ским. Но то, что Мережковский хотел сказать по поводу Толсто­го, тоже осталось вне Логоса, и христианский вопрос о личности не был им поставлен.

Выводы, которые делает Бердяев: Л. Толстой ничего общего не имеет с христианским сознанием, что выдуманное им «хрис­тианство» ничего общего не имеет с тем подлинным христиан­ством, для которого в Церкви Христовой неизменно хранится образ Христа. Своей критикой, своими исканиями, своей жизнью Л. Толстой пробуж­дал мир, религиозно заснувший и омертвевший. Без толстовской кри­тики и толстовского искания мы были бы хуже и проснулись бы позже. Ветхозаветная прав­да Толстого нужна была изолгавшемуся христианскому миру. Без Л. Толстого Россия немыслима и что Россия не может от него отказаться. Мы любим Льва Толстого, как родину. Наши деды, наша земля — в «Войне и мире».