L, тий мир, и от постоянной обратной связи, которая мо-

жет быть усилена сознательной самокритикой. В отно-

шении жизни, эволюции и духовного роста можно

утверждать, что здесь существует невероятная вещь:

этот метод «дать — взять», взаимного обмена, это взаи-

модействие между нашими действиями и их результата-

ми позволяет нам постоянно превосходить себя, свои та-

ланты, свою одаренность.

Эта самотрансцендентальность является самым по-

разительным и важным фактом всей нашей жизни и

всей эволюции, в особенности человеческой эволюции.

На своих дочеловеческих стадиях она, конечно, ме-

нее очевидна и потому может быть действительно при-

нята за нечто, подобное самовыражению. Но на чело-

веческом уровне самотрансцендентальность может быть

не замечена лишь сознательно. С нашими теориями про-

исходит то же, что и с нашими детьми: они имеют

склонность становиться в значительной степени неза-

висимыми от своих родителей. С нашими теориями

может случиться то же, что и с нашими детьми: мы

можем приобрести от них большее количество знания,

чем первоначально вложили в них.

Процесс учения, роста субъективного знания всег-

да в основных чертах один и тот же. Он состоит в кри-

тике, обладающей творческим воображением. Именно

так мы переходим границы нашего пространственного

и временного окружения, пытаясь думать об обстоя-

тельствах за пределами нашего опыта: посредством

критики универсальности, или структурной необходи-

мости, того, что для нас может казаться (или того, что

философы могут описать) как «данное» или как «при-

вычка»; пытаясь найти, сконструировать, изобрести но-

вые ситуации, то есть проверочные ситуации, критиче-

ские ситуации, и стремясь определить место, обнару-

жить и подвергнуть сомнению наши предрассудки и

закоренелые допущения.

Вот каким образом мы поднимаем себя за волосы

из трясины нашего незнания, вот как мы бросаем ве-

ревку в воздух и затем карабкаемся по ней, если

имеется возможность получить точку опоры на любой

маленькой веточке, какой бы она ни была ненадежной.

Наши усилия отличаются от усилий животного или

амебы лишь тем, что наша веревка может зацепиться

в третьем мире критических дискуссий — мире языка,

объективного знания. Это позволяет нам отбросить не-

Вт

которые из наших конкурирующих гипотез. Так, если

мы удачливы, мы можем пережить некоторые из наших

ошибочных теорий (а большинство из них являются

ошибочными), в то время как амеба погибает со своей

теорией, со своими убеждениями и своими привычками.

Рассматриваемая в этом свете жизнь есть решение

проблем и открытие — открытие новых фактов, новых

возможностей путем опробования возможностей, пред-

ставляемых в нашем воображении. На человеческом

уровне это опробование производится почти всеце-

ло в третьем мире путем попыток изобразить более

или менее успешно в теориях этого третьего мира наш

первый мир и, возможно, наш второй мир, путем стрем-

ления приблизиться к истине — к более полной, более

совершенной, более интересной, логически более стро-

гой и более релевантной, релевантной нашим про-

блемам.

То, что может быть названо вторым миром — ми-

ром мышления, — становится все больше и больше на

человеческом уровне звеном между первым и третьим

мирами: все наши действия в первом мире подвергают-

ся влиянию со стороны нашего понимания третьего ми-

ра с позиций второго мира. Вот почему невозможно по-

знать человеческое мышление и человеческое «я» без

познания третьего мира («объективного мышления» или

«духа»), и вот почему невозможно интерпретировать

ни третий мир как простое выражение второго, ни вто-

рой мир как простое отражение третьего.

Существует три смысла глагола «to learn», которые

недостаточно различались эрудированными теоретика-

ми: «открывать, обнаруживать», «подражать, копиро-

вать», «делать привычным». Все три смысла могут быть

рассмотрены как формы исследования, открытия и дей-

ствуют с применением метода проб и ошибок, который

содержит элемент случайности (не слишком существен-

ный и обычно в значительной степени переоценивае-

мый) . Значение «делать привычным» этого глагола со-

держит минимум исследования, но оно подготавливает

к действиям для дальнейшего открытия; его, очевид-

но, без конца повторяющийся характер вводит в за-

блуждение.

Во всех этих различных способах учения, приобрете-

ния или производства знания наличествует дарвинов-

ский, а не ламарковский метод: отбор, а не обучение

посредством повторения. (Однако мы должны учиты-

вать то, что ламаркизм есть своего рода подобие дар-

винизма и что результаты отбора часто выглядят так,

будто они были продуктами ламарковского приспособ-

ления, обучения посредством повторения: дарвинизм,

можно сказать, симулирует ламаркизм.) Однако от-

бор— обоюдоострый меч: не только окружение выби-

рает и изменяет нас, мы также отбираем и изменяем

окружение, главным образом посредством открытия

новой экологической ниши. На человеческом уровне

мы делаем это посредством сотрудничества со всем

новым объективным миром-—третьим миром, миром

объективного гипотетического знания, которое вклю-

чает объективные новые гипотетические цели и ценно-

сти. Мы не формируем или «обучаем» этот мир путем

выражения в нем состояния нашего ума, да и он не

обучает нас. Мы сами и третий мир растем через

взаимную борьбу и отбор. По-видимому, это справед-

ливо на уровне фермента и гена: генетический код, как

предполагается, действует посредством отбора и отбра-

сывания, а не посредством обучения или распоряжения,

наставления. По-видимому, это еще более справедливо

на всех уровнях, вплоть до искусственного и критиче-

ского языка наших теорий.

С целью более полного объяснения следует сказать,

что органические системы могут рассматриваться как

объективные продукты или результаты пробного пове-

дения, которое было «свободно», то есть неопределен-

но, внутри некоторой области или круга, ограниченно-

го или окруженного пределами своей внутренней ситуа-

ции (особенно своей генетической конституцией) и своей

внешней ситуации (окружением). Не успех, а неудача

приводит затем путем естественного отбора к сравни-

тельному закреплению успешного способа реагирова-

ния. Можно предположить, что генетический код руко-

водит синтезом протеина тем же самым методом: пу-

тем предохранения или устранения определенных по-

тенциальных химических синтезов, а не путем прямой

стимуляции или руководства. Это сделало бы понят-

ным возникновение генетического кода посредством от-

бора. В результате устранения ошибок он превращал

бы свои очевидные распоряжения в запрещения. Одна-

ко, подобно некоторой теории, генетический код был

бы не только результатом отбора, но и действовал бы

также посредством отбора, запрещения или предотвра-

щения. Конечно, это только предположение, но, как я

думаю, привлекательное предположение.

Литература

1. A r i s t o t l e . Metaphysics (русск. перевод: А р и с т о т е л ь .

Метафизика. — Соч. в четырех томах, т. I. М., «Мысль», 1975).

2. A r i s t o t l e . De Anima (русск. перевод: А р и с т о т е л ь .

О душе. — Соч. в четырех томах, т. I. M., «Мысль», 1975).

3. B e r k e l e y G. Three Dialogues Between Hylas and Phi'onous.

— In: Works, v. II. London, 1949 (русск. перевод: Б е р к л и Дж.

Соч., «Мысль», 1978).

4. B o l z a n o В. Wissenschaftslehre. 1837.

5. B r o u w e r L. E. J. Inaugural Lecture, 14 October 1912.—

«Bulletin American Mathematical Society», 1914, v. 20, p. 81—96.

6. B r o u w e r L. E. J. Zur Begrundung der intuitionistischcn Mathematik.

— «Mathematische Annalen», Berlin, 1924, Bd. 93, S. 244—

257.

7. B r o u w e r L. E. J. Mathematik, Wissenschaft und Sprache. —

«Monatshefte fur Mathematik und Physik», 1929, Bd. 36, S. 353—364.

8. B r o u w e r L. E. J. Consciousness, Philosophy and Mathematics.

— «Proceedings of the Tenth International Congress of Philosophy

», 1949, v. 1.

9. B r o u w e r L. E. J. On Order in the Continuum and the Relation

of Truth to Non-Contradictority. — «Koninkl. Nedre Acad. Wctensch,

Proc. Sect. Sei.», 1901, v. 54.

10. B u h l e r K. Sprachtheorie, Jena, Fischer, 1934.

11. B u n g e M. (cd.). Quantum Theory and Reality. Berlin, Springer,

1967.

12. D e s c a r t e s R. Discourse de la methode. 1637 (русск. пере-

вод: Д е к а р т Р. Рассуждения о методе. М., 1953).

13. Duc a s se С. J. Propositions, Opinions, Sentences and

Facts. — «The Journal of Philosophy», 1940, v. 37, p. 701—711.

14. F e y e r a b e n d P. and M a x w e l l G. (eds.). Mind, Matter

and Method. Essays in Philosophy and Science in Honor of Herbert

Feigl, 1966.

15. F r e g e G. Ueber Sinn und Bedeutung. — «Zeitschrift f u r Philosophie

und philosophische Kritik», 1892, Bd. 100, S. 215—50 (русск.

перевод: Ф р е г е Г. Смысл и денотат. — В: «Семиотика и информа-

тика», вып. 8, М., 1977).

16. F r e g e G. Review of Husserl (1891 ). — «Zeitschrift fur Philosophie

und philosophische Kritik», 1894, Bd. 103, S. 313—332.

17. F r e g e G. Der Gedanke. — «Beitrage zur Philosophie des

•deutschen Idealismus», Bd. I. Erfurt. Stenger. 1918.

18. G o m b r i c h E. H. Moment and Movement in Art. — «Journal

of the Warburg and Court Institute». London, 1964, v. 27.

19. G o m p e r z H. Weltanschauungslehre, Bd. II/I. Jena. E. Die-

Kerens. 1908.

20. G o m p e r z H. Ober Sinn und Sinngebilde, Verstehen und

Erkennen, 1929.

21. H a y e k F. A. The Constitution of Liberty. London, Hutchinson.

1960.

22. H a y e k F. A. Studies in Philosophy, Politics and Economics.,

Chicago, Univ. of Chicago Press, 1967.

23. H e g e l G. W. F. Engzyklopadie der philosophischen Wissenschaften.

1830. (русск. перевод: Г е г е л ь Г. В. Ф. Энциклопедия фи-

лософских наук, т. 3. М., «Мысль», 1977).

24. H e i n e m a n n F. Plotin. Leipzig, Meiner, 1921.

25. H e n r y P. Plotinus' Place in the History of Thought. — In:

Plotinus. The Enneads. Transi. S. MacKenna. London, Faber. 1956.

26. H e y t i n g A. After thirty years. — In: Logic, Methodology

and Philosophy of Science (eds. E. N a g e l , P. S u p p e s and A. T a r -

s k i ) . Stanford, Stanford Univ. Press. 1962 (русск. перевод: Рей-

т и н г А. Тридцать лет спустя. — В: «Математическая логика и ее

применения». М., «Мир», 1965).

27. H e y t i n g A. Intuitionism. Amsterdam, North-Holland Publ.

Co. 1956. (русск. перевод: Р е й т и н г А. Интуиционизм. М., «Мир»,

1956).

28. H e у t i n g A. Informal rigour and intuitionism. — In: [34].

29. H u s s e r l E. Philosophie der Arithmetik. Leipzig. 1891.

30. H u s s e r l E. Logische Untersuchungen, Bd. I. Halle, Niemeyerv

1913 (русск. перевод: Г у с с е р л ь Э. Логические исследования.

Спб., 1900).

31. K a n t I. Kritik der reinen Vernunft, 1781 (русск. перевод:

К а н т И. Критика чистого разума.—Соч. в шести томах, т. 3. М.,

«Мысль», 1964).

32. К l e e n e S. С. and V e s 1 е у R. The Foundations of Intuitionistic

Mathematics. Amsterdam. North-Holland Publ. Co., 1965 (русск.

перевод: К л и н и С., В е с л и Р. Основания интуиционистской мате-

матики, М., «Наука», 1978·).

33. L a k a t o s I. Proofs and Refutations. — The British Journal for

the Philosophy of Science, 1963—1964, v. 14 (русск. перевод: Л а к а -

т о с И. Доказательства и опровержения. М., «Наука», 1967).

34. L a k a t o s I. (ed.). Problems in the Philosophy of Mathematics.

Amsterdam. North-Holland, 1967.

35. L a k a t o s I. (ed.). The Problems of the Inductive Logic. Amsterdam,

North-Holland, 1968.

36. L a k a t o s I. and M u s g r a v e A. (eds.). Problems in the

Philosophy of Science. Amsterdam, North-Holland, 1968.

37. M y h i 11 T. Remarks on Continuity and the Thinking Subject.

— In [34].

38. P l a t o . Phaedo (русск. перевод: П л а т о н . Федон. — Соч.

в трех томах, т. 2. М., «Мысль», 1970).

39. P l o t i n u s . Enneades. Bromen. 1883—1884.

40. P o p p e r K- R. The Logic of Scientific Discovery. London.

Hutchinson, 1959.

41. P o p p e r K. R. The Poverty of Historicism. London. Routledge

& Kegan Paul, 1960.

42. P o p p e r K. R. The Open Society and its Enemies. London,

Routlege & Kegan Paul, 1945.

43. P o p p e r K. R. Some Comments on Truth and the Growtfi

of Knowledge. — In: Logic, Methodology and Philosophy ofScience

(eds. E. N a g e l , P. S u p p e s and А. Та г s k i ) . Stanford, Stanford

Univ. Press. 1962.

44. P o p p e r K. R. Conjectures and Refutations. London,. Routledge

& Kegan Paul, 1963.

45. P o p p e r K. R. Of Clouds and Clocks. — In: P o p p e r K.

Objective Knowledge. An Evolutionary Approach. Oxford, Oxford University

Press, 1979.

46. P o p p e г К. R. Quantum Mechanics Without «The Observer

». — In: [11].

47 P o p p e r K. R. On the Theory of the Objective Mind.— In:

Akten 'des XIV Internationalen Kongress fur Philosophie, v. I, Wien,

Verlag Herder, 1968.

48. P o p p e r K. R. A Pluralist Approach to the Philosophy of

History. — In: Roads to Freedom. Essays in Honour of Friedrich A. von

Hayek. 1969.

49. P o p p e r K. R. Eine objektive Theorie des historischen Verstehens.

— «Schweizer Monatshefte», 1970, v. 50, p. 207 f f .

50 R u s s e 11 B. On the Nature of Truth. — In: Aristotelian Soc.

Proc. 1906—1907, v. 7, p. 28—49.

51. R u s s e l l B. Philosophical Essays. New York, Simon and

.Schuster. 1966. rcol 52. R u s s e l l B. Introduction to Wittgensteins Tractatus [56].

53. R u s s e l l B. My Philosophical Development. London. Allen &

Unwin, 1959.

54. W a t k i n s J. W. N. Hobbes's System of Ideas. London, Hutchinson

Univ. Press. 1965.

65. W h o r f B. L. Language, Thought and Reality. New "когк,

London, Chapman & Hall. 1956.

56. W i t t g e n s t e i n L. Tractatus Logico-Philosophicus. London.

Routlege & Kegan Paul, 1921 (русск. перевод: В и т г е н ш т е й н Л

Логико-философский трактат. М., 1957).

ГЛАВА 6. ОБ ОБЛАКАХ И ЧАСАХ*

( Подход к проблеме рациональности

и человеческой свободы)

I

Моему предшественнику, выступившему год назад

с первой лекцией на чтениях памяти Артура Холли

Комптона, повезло больше, чем мне. Он был лично

знаком с Комптоном, мне же не довелось с ним встре-

титься1.

Но я слышал о Комптоне уже в 1919—1920 годах,

когда был еще студентом, и, конечно, же, после 1925 го-

да, когда знаменитым экспериментом Комптона и

Саймона ([16], см. также [&; 9]) была опровергнута

изящная, но недолговечная квантовая теория Бора,

Крамерса и Слэтера ([4; 5], см. также [17]). Опро-

вержение это имело огромное значение для истории

квантовой механики, ибо в результате возникшего кри-

зиса родилась на свет так называемая «новая кванто-

вая теория», опиравшаяся на работы Борна и Гейзен-

берга, Шредингера и Дирака.

Это был уже второй случай в истории квантовой

теории, когда опыты, проведенные Комптоном, играли

в ней решающую роль. В первый раз это было, раз-

умеется, открытие эффекта Комптона, первая незави-

симая проверка (как указывал сам Комптон [17, гл. I,

разд. 19] ) теории Эйнштейна для легких частиц и фо-

тонов.

Много позже, уже во время второй мировой войны,

я с удивлением и радостью обнаружил, что Комптон

был не только великим физиком, но и истинным, сме-

* Of Clouds and Clocks. An Approach to the Problem of Rationality

and the Freedom of Man, p. 206—255. Лекция, посвященная па-

мяти Артура Холли Комптона и прочитанная 21 апреля 1965 года

в Вашингтонском университете. — Перевод Э1. Л. Наппельбаума.

1 Приехав в Беркли в начале февраля 1962 года, я с нетерпением

ждал встречи с ним, но он умер до того^ как. нам. удалось встретиться.

4%

лым философом, и, более того, по некоторым важным-

вопросам его философские интересы и цели совпадают

с моими собственными. Это произошло, когда я почти

случайно ознакомился с его замечательными лекциями

для Фонда Терри, опубликованными Комптоном в

1935 году в книге, озаглавленной «Человеческая свобо-

да» [18]2.

Вы, должно быть, заметили, что в подзаголовке

своей лекции я использовал название этой книги Комп-

тона («Человеческая свобода»). Я сделал это, чтобы

подчеркнуть тот факт, что моя лекция будет тесно свя-

зана с работой Комптона: я собираюсь заняться об-

суждением проблем, которым посвящены первые две

главы этой его книги, а кроме того, вторая глава еще

одной его работы — «Гуманистическое значение науки»

[19].

Чтобы не было недоразумений, я должен, однако,

заметить, что в настоящей лекции я вовсе не собираюсь

говорить главным образом о книгах Комптона. Вместо

этого я попытаюсь заново поднять те же вечные фило-

софские проблемы, над которыми размышлял и Комп-

тон в своих двух книгах, и постараюсь предложить для

них новые решения. И мне кажется, что тот фрагмен-

тарный и далекий от завершения вариант решения, ко-

торый я собираюсь наметить здесь, вполне соответствует

устремлениям самого Комптона, и я надеюсь, более

того, я уверен, что он бы его одобрил.

II

Основная цель моей лекции состоит в том, чтобы-

просто, но достаточно убедительно поставить перед.

вами эти вечные проблемы. Но прежде всего мне нуж-

но как-то объяснить вам появление слов «облака и-

часы» в заглавии моей лекции.

Облака у меня должны представлять такие физи-

ческие системы, которые, подобно газам, ведут себя в

высшей степени беспорядочным, неорганизованным и

более или менее непредсказуемым образом. Я буду

предполагать, что у нас есть некая схема или шкала, в*

2 Эта книга основана главным образом на лекциях для Фонда*

Терри, прочитанных Комптоном в Йельском университете в 1931 го^

ДУ, и еще двух циклах, лекций, прочитанных им вскоре после этого.

32—91а 497

«соторой такие неорганизованные и неупорядоченные

облака располагаются на левом конце. На другом же

.конце нашей схемы — справа — мы можем поставить

очень надежные маятниковые часы, высокоточный часо-

-Вой механизм, воплощающий собой физические систе-

мы, поведение которых вполне регулярно, упорядоченно

и точно предсказуемо.

С точки зрения простого здравого смысла мы ви-

дим, что некоторые явления природы, такие, как пого-

да вообще, появление и исчезновение облачности, пред-

сказывать трудно: недаром мы говорим о «капризах

погоды». С другой стороны, когда мы хотим описать

нечто очень точное и предсказуемое, мы говорим: «Ра-

ботает как часы».

Огромное количество различных вещей, естествен-

ных процессов и явлений природы располагается в

.промежутке между этими крайностями: облаками сле-

ва и часами справа. Смена времен года напоминает не

•слишком надежные часы и поэтому может быть отне-

сена скорее к правой стороне нашей шкалы, хотя и не

слишком близко к ее краю. Я думаю, что вы легко со-

гласитесь со мной, что животных следует поместить не

•слишком далеко от облаков на левом краю, а расте-

ния — где-то поближе к часам. Из животных малень-

кого щенка мы поместили бы левее, чем старого пса.

То же самое относится и к автомобилям: мы расста-

вим их в нашей классификации по их надежности: «Ка-

диллак», я считаю, будет стоять далеко справа, а тем

более «Роллс-Ройс», который не слишком уступает луч-

шим часам. Вероятнее, еще правее следует поставить

солнечную систему3.

В качестве типичного и небезынтересного примера

•облака я воспользуюсь тучей или роем маленьких мо-

шек или комаров. Подобно отдельным молекулам га-

за, каждая отдельная мошка, совокупность которых

образует этот рой, движется удивительно беспорядочно.

Почти невозможно проследить за полетом одной мош-

жи, несмотря на то, что каждая из них может быть

достаточно велика для того, чтобы ее было ясно

видно.

Если отвлечься от того факта, что скорости разных

.мошек не очень различаются между собой, они дадут

3 О несовершенстве солнечной системы см. далее, прим. 7 и 12.

,р прекрасную картину беспорядочного движения мо-

*лекул в газовом облаке или же мельчайших капелек.,

воды в грозовой туче. Но есть, конечно, и различия.

Мошкара не разлетается, не рассеивается, а держит-

ся достаточно компактно. Это, конечно, удивительно,

учитывая неорганизованный характер движения каж-

дой отдельной мошки, но этому факту есть свой аналог:

достаточно большое газовое облако (как, например,

наша атмосфера или же солнце) связывается в единое

целое гравитационными силами. В случае с мошками

это легко объяснить, если предположить, что, хотя

мошки и летают беспорядочно во всех направлениях,

те из них, которые обнаруживают, что забрались слиш-

ком далеко от остальной массы, поворачивают в сто-

рону наиболее плотной части роя.

Этим предположением объясняется, каким образом

мошкара не разлетается, несмотря на то что у роя нет

ни лидера, ни структуры — лишь случайное статистиче-

ское распределение как результат того, что каждая

мошка поступает так, как ей вздумается, совершенно'

случайным образом, не подчиняясь никаким ограниче-

ниям, но при этом ей не нравится отлетать слишком да-

леко от своих товарищей.

Думаю, что какая-нибудь философствующая мошка

могла бы даже утверждать, что сообщество таких мо-

шек— это великое или по меньшей мере хорошо

устроенное общество, так как трудно вообразить себе

другое общество, которое было бы столь же демокра-

тично, свободно и равноправно.

Тем не менее я как автор книги «Открытое обще-

ство» не согласился бы с тем, что это общество откры-

тое. Ибо я считаю, что, помимо демократической формы

правления, одной из существеннейших характеристик

открытого общества является свобода различных ассо-

,„ циаций. Такое общество должно поощрять и брать под

"** свою защиту формирование свободных сообществ, каж-

дое со своими собственными воззрениями и представ*

^ лениями. А каждая разумная мошка должна будет при-

* 'Знать, что в ее обществе подобный плюрализм невоз-

можен.

Однако я не собираюсь обсуждать какие бы то ни-

было социальные или политические вопросы, связан-

ные с проблемой свободы, и роем мошек я намереваюсь,

воспользоваться не в качестве примера социальной си-

38· 499

«стемы, а скорее как главной иллюстрацией физической

системы типа облака, то есть как примером или пара-

дигмой в высшей степени неорганизованного или неупо-

рядоченного облака.

Подобно многим физическим, биологическим или

•социальным системам, рой мошек можно рассматри-

вать как нечто «целое». Наше предположение о том,

что вместе его связывает некое свойство притяжении

самой плотной его частью слишком далеко залетающих

мошек, говорит о том, что существует даже некое дей-

ствие или управление, с помощью которого это «целое?

влияет на свои элементы или части. Тем не менее это

«целое» может служить примером опровержения широ-

ко распространенного «холистского» представления

о том, что «целое» всегда больше, чем простая сумма

его частей. Я не собираюсь утверждать, что это всег-

да не так4. В то же время рой мошкары может слу-

жить примером целого, которое на самом деле ничем

не отличается от простой суммы своих частей, — и это-

му утверждению можно придать совершенно строгий

смысл: это «целое» не только полностью изображается

через описание движения всех составляющих этот рой

мошек, но и его собственное движение в данном случае

есть в точности (векторная) сумма движений образую-

щих его членов, деленная на их число.

Другим (но во многих отношениях аналогичным)

примером биологической системы или «целого», осуще-

ствляющего определенный контроль над в высшей сте-

.пени беспорядочными движениями своих частей, мо-

жет служить семья на загородной прогулке — родители

с несколькими детьми и собакой, бродящие по лесу по

нескольку часов кряду и тем не менее не уходящие

слишком далеко от своего автомобиля на обочине (иг-

рающего роль, так сказать, центра притяжения). Мож-

но утверждать, что эта система еще более облакоподоб-

на, то есть еще менее упорядочена с точки зрения дви-

жения своих частей, чем рой мошкары.

4 См. мою книгу [53, разд. 23], где я критикую «холистский»

критерий «целостности» (или «гештальт»), показывая, что этому кри-

терию («целое больше простой суммы своих частей») удовлетворяют

даже излюбленные холистами примеры «нецелого», например «про-

стая куча» камней. (Это вовсе не значит, что я отрицаю существова-

ние целостностей. Я только против поверхностного характера боль-

шинства «холистских» теорий.)

Надеюсь, что теперь вы вполне уяснили себе мою

|шсль о двух прототипах или парадигмах упорядочен-

ности: облаках на левом краю и часах на правом —

и о том, как можно располагать на этой шкале многие

разные объекты и многие системы самых различных

•типов. Я уверен, что какое-то туманное, общее пред-

ставление об этой шкале у вас теперь есть и нет нужды

•беспокоиться, если это представление пока еще мало

определенное и расплывчатое.

III

Шкала, о которой я говорю, представляется вполне

приемлемой с точки зрения здравого смысла, а совсем

-недавно, уже в наше время, она стала представляться

приемлемой и в рамках физических воззрений. А ведь

на протяжении предшествующих 250 лет дело обстояло

далеко не так: ньютоновская революция, одна из вели-

чайших революций в истории, привела к отказу от воз-

зрений на уровне здравого смысла, которые я попы-

тался изложить выше. Ибо одним из результатов нью-

• тоновской революции в глазах едва ли не всего чело-

вечества5 было следующее ошеломляющее утверждение:

Все облака суть часы — и это верно относительно

даже самых расплывчатых облаков.

Утверждение «все облака суть часы» можно рас-

сматривать как сжатое выражение воззрений, которые

я буду называть «физическим детерминизмом».

Последователь физического детерминизма, утверж-

дающий, что все облака суть часы, будет настаивать,

что наша шкала на уровне здравого смысла с облака-

ми на левом краю и часами на правом на самом деле

: неправомерна, так как все нужно поместить на самый

«е правый край. Он будет утверждать, что со всем на-

:шим здравым смыслом мы распределили все объекты

:не в соответствии с их природой, а в соответствии с на-

шей неосведомленностью. Наша шкала, скажет он, от-

ражает лишь тот факт, что нам достаточно подробно

известно, как работают все детали часового механизма

или как работает солнечная система, а детальная ин-

формация о взаимодействии всех частей, образующих

6 Сам Ньютон не принадлежал к числу тех, кто выводил из сво-

теории «детерминистские» следствия, см. ниже прим. 7 и 12.

облако газа или организм, у нас отсутствует. И он

станет утверждать, что стоит нам получить эту инфор-

мацию, как окажется, что газовые облака или организ-

мы столь же похожи на часовой механизм, что и наша

солнечная система.

Конечно, для физика теория Ньютона не утверждает

ничего подобного. Более того, она вообще не касается

поведения облаков. В ней речь идет конкретно о пла-

нетах, чье движение можно объяснить с помощью неко-

торых очень простых законов природы, а также о пу-

шечных ядрах и о приливах и отливах. Но необыкно-

венный успех в этих областях вскружил физикам голо-

ву, и нельзя сказать, что совсем без причины.

До Ньютона и его предшественника Кеплера многие

попытки объяснить или даже полностью описать дви-

жение планет оказывались безуспешными. Было ясно,

что они каким-то образом участвуют в неизменном об-

щем движении жесткой системы неподвижных звезд.

Но в то же время они отклонялись от движения этой

системы едва ли не так же, как отдельные мошки от-

клоняются от общего движения их роя. Таким образом,

планеты, подобно живым организмам, видимо, нужно

помещать где-то между облаками и часами. Однако

успех теории Кеплера и в еще большей степени теории

Ньютона показал, что правы были те мыслители, кото-

рые подозревали, что на самом деле планеты — это со-

вершенный, идеальный часовой механизм. Ведь благо-

даря ньютоновской теории их движение оказалось точ-

но предсказуемым, и предсказуемым во всех тех дета-

лях, которые до этого именно своей нерегулярностью

ставили в тупик всех астрономов.

Теория Ньютона оказалась первой в истории чело-

вечества действительно успешной научной теорией, и ее

успех превзошел все ожидания. Она несла настоящее

знание, знание, превосходившее самые дерзновенные

мечты самых смелых умов. Речь шла о теории, которая

точно объясняла не только движение всех звезд по их

траекториям, но и столь же безошибочно движение тел

на земле, скажем падение яблока, полет снаряда или

работу маятниковых часов. И она смогла объяснить-

даже приливы и отливы.

Все непредвзятые люди и все те, кто стремился

учиться и кто интересовался ростом знания, стали при-

верженцами новой теории. Большинство непредвзятых

5И2-

Лодей и большинство ученых думали, что в конечном

ечете она сможет объяснить все, и в том числе не толь-

fco электричество и магнетизм, но и облака и даже жи-

вые организмы. И благодаря этому физический детер-

минизм, то есть учение о том, что все облака суть ча-

сы, стал господствующим убеждением среди просве-

аценных; и все, кто не разделял этой новой веры*, стали

считаться обскурантами, или реакционерами6.

IV

К числу немногочисленных несогласных7 принадле-

жал Пирс, великий американский математик и физик,

а по моему убеждению, и один из величайших филосо-

фов всех времен. Теорию Ньютона он не подвергал со-

мнению. Однако уже в 1892 году он показал, что эта

теория, даже оставаясь верной, еще не дает нам серьез-

ных оснований считать, что все облака суть совершен-

ные часы. И хотя, как и остальные физики своего вре-

мени, он верил в то, что наш мир— это часы, рабо-

тающие по ньютоновским законам, он отвергал убеж-

дение в том, что эти или любые другие часы являются

совершенными вплоть до самой последней своей дета-

ли. Он обращал внимание на то, что, во всяком случае,

мы вряд ли можем претендовать на то, что на опыте

.знаем что-то об идеальных часах или о чем-либо хоть

•сколько-нибудь отдаленно приближающемся к абсолют-

ному совершенству, предполагаемому физическим де-

терминизмом. Вероятно, здесь уместно процитировать

один из блестящих комментариев Пирса: «...тот, кто в

курсе дела (здесь Пирс выступает в качестве экспери-

ментатора) ...знает, что [даже] самые тонкие сравнения

6 Убеждение в том, что детерминизм составляет существенную

часть любых рационалистических или научных представлений, разде-

•лялось практически всеми, и в том числе некоторыми из ведущих оп-

-Ионентов «материализма» (таких, как Спиноза, Лейбниц, Кант или

Шопенгауэр). Аналогичной догмой, представлявшей собой неотъем-

лемую часть рационалистической традиции, являлось и убеждение,

•Ято всякое знание начинается с наблюдения и получается из него

* помощью индукции (ср. мои рассуждения об этих двух догмах

-рационализма в [54, с. 122 и далее]).

* 7 К числу несогласных можно отнести и самого Ньютона, счи-

тавшего солнечную систему несовершенной и допускавшего вероят-

.Ность ее исчезновения. Изгза этих взглядов его обвинили в неверии,

%ак «подвергавшего сомнению мудрость создателя> (о чем свиде-

тельствует Пембертон в [45]).

.03

масс [или] расстояний... намного превосходящие в своей

точности все остальные [физические] измерения... су-

щественно уступают в точности банковским счетам и

что... определение физических констант... находится при-

мерно на том же уровне, что и точность драпировщиков,

измеряющих ковры и занавеси...» [47, с. 35]8. Отсю-

да Пирс делал вывод, что мы вправе предположить, что

во всех часах присутствует определенное несовершен-

ство, или разболтанность, и что это открывает возмож-

ность появления элемента случайности в их работе. Та-

ким образом, Пирс предполагал, что наш мир управ-

ляется не только в соответствии со строгими законами

Ньютона, но одновременно и в соответствии с законо-

мерностями случая, случайности, беспорядоченности.

то есть закономерностями статистической вероятности.

А это превращает наш мир во взаимосвязанную систе-

му из облаков и часов, в котором даже самые лучшие

часы в своей молекулярной структуре в определенной

степени оказываются облакоподобными. И, насколько

мне известно, Пирс был первым физиком и философом,

жившим после Ньютона, кто осмелился встать на точ-

ку зрения, согласно которой в определенной мере все

часы суть облака, или, иначе говоря, существуют лишь

облака, хотя разные облака и отличаются друг от дру-

га степенью своей облакоподобности.

В подкрепление своих взглядов Пирс, без сомнения»

правильно обращал внимание на то, что все физические

тела и даже камни в часах испытывают тепловое дви-

жение молекул [47, с. 32]9, движение, подобное движе-

нию молекул газа или отдельных мошек в рое мош-

кары.

8 Возможно, что аналогичных взглядов придерживались и дру-

гие физики. Но, не считая Ньютона и Пирса, я знаю лишь об одном:

о венском профессоре Экснере. О взглядах Экснера написано в кни-

ге Шредингера [59, с. 71, 133, 142], который был его учеником. (Рань-

ше эта книга была опубликована под другим названием и Комп-

тон ссылается на нее в [18, с. 29]). Ср. также ниже прим. 19.

9 Это место у Пирса, несмотря на свою краткость, исключитель-

но интересно, поскольку в нем предвосхищаются (обратите внимание

на замечание о флуктуациях во взрывчатых смесях) некоторые из

споров по поводу макроэффектов, вызываемых усилением неопреде-

ленностей Гейзенберга. Эта дискуссия началась, помнится, с работы

Лилли [37], на которую ссылается Комптон [18, с. 50]. Значительное

внимание уделено ей и в самой книге Комптона [18, с. 48]. (Заметьте,

что лекции для Фонда Терри Комптон читал в 1931 году.) На с. 51

и далее этой книги Комптона содержится очень интересное количе*

Эти взгляды Пирса не вызвали у его современни-

ков особого интереса. Кажется, на них обратил внима-

ние лишь один философ и раскритиковал их10. Что же

касается физиков, то они, по-видимому, и вовсе игнори-

ровали эти взгляды, и даже сегодня большинство фи-

зиков считают, что если бы нам пришлось признать

классическую механику Ньютона истинной, то мы вы-

нуждены были бы признать и физический детерминизм,

а с ним и утверждение, что все облака суть часы.

И только с крушением классической физики и возник-

новением новой квантовой теории физики почувствова-

ли готовность отказаться от физического детерминизма.

Теперь стороны поменялись местами. Индетерми-

низм, приравнивавшийся до 1927 года к обскурантиз-

му, стал господствующей модой, и некоторых из вели-

ких ученых, таких, как Планк, Шредингер и Эйнштейн,

не спешивших отойти от детерминизма, стали считать

просто старомодными чудаками11, хотя они и не были на

самом переднем крае развития квантовой теории. Мне

самому довелось однажды слышать, как один блестя-

ственное сравнение случайных эффектов, связанных с тепловым дви-

жением молекул (неопределенностью, которую имел в виду и Пирс)

и неопределенностью Гейзенберга. В дальнейшем в дискуссии приняли

.участие Бор, Иордан, Медикус, Берталанфи и многие другие, а в по-

.следнее время еще и Элзассер '[23]. 10 Я имею в виду Каруса [14 и 15]. Пирс ответил на критику в

том же журнале [46] (см. также [47, прилож. А]).

"* п Неожиданность и радикальность изменения проблемной ситуа-

ции можно оценить по тому факту, что для многих из нас, старо-

модных чудаков, не так уж давно философы-эмпирики (вроде Шлика

Д57]) обязательно стояли на позициях физического детерминизма,

"(в то время как сегодня талантливый и активный защитник идей Шли-

КаНоуэлл-Смит отмахивается от доктрины физического детерминиз-

ма как от «жупела XVIII века» [43, с. 331]. Время течет и, несомнен-

,но, должным чередом приведет к решению всех стоящих перед нами

^проблем, как тех, которые были жупелом, так и других. И все же, как

'Ьто ни странно, мы, старомодные люди, никак не можем забыть вре-

мена Планка, Эйнштейна и Шлика и убедить свое озадаченное и

"вконец запутавшееся сознание, что эти великие мыслители детерми-

5.,'ЯИзма выдумали свои жупелы в XVIII веке вместе с Лапласом, при-

• думавшим самый знаменитый из этих жупелов — «сверхчеловеческий

рразум», который часто называют еще — «демоном Лапласа» (ср. [18,

1"вр 8; 19, с. Э4]). А если особенно постараться, то даже в нашей сла-

|,беющей памяти, возможно, удастся восстановить, что аналогичный

" 1'Жупел XVIII века был предложен и неким Карусом (не тем филосо-

фом XIX века П. Карусом, на которого я ссылаюсь в прим. 10,

** Т. Л. Карусом, написавшем «Lucretius de rerum naturae» (II, 251—

260), на которого ссылается Комптон [18, с. 1]).

щий молодой физик назвал Эйнштейна, который был

тогда еще жив и напряженно работал, «допотопным

ископаемым». Потоп, который, по мнению многих, смел

Эйнштейна с пути, назывался новой квантовой теорией,

зародившейся в период с 1925 по 1927 год, и в воз-

никновении которой роль, сравнимую с ролью Эйнштей-

на, сыграли не более семи человек.

V -

Теперь, наверное, уместно сделать отступление и

сказать несколько слов о моих собственных взглядах

на эту ситуацию и на моду в науке вообще. Мне ка-

жется, что Пирс, утверждая, что все часы суть облака,

как бы точны эти часы ни были, в весьма значительной

степени был прав. И это, как мне думается, представ-

ляет собой необычайно важное изменение ошибочных

представлений детерминизма о том, что все облака

суть часы. Более того, я думаю, что Пирс был прав,

полагая, что эти его взгляды не противоречат классиче-

ской физике Ньютона12. Мне думается, что эти взгляды

еще лучше согласуются с (специальной) теорией отно-

сительности Эйнштейна и в еще большей степени со-

вместимы с новой квантовой теорией. Другими словами,

я индетерминист — как Пирс, Комптон и большинство

современных физиков, — и я думаю, как и большин-

ство из них, что Эйнштейн был не прав, стараясь при-

держиваться детерминизма. (Стоит, наверное, упомя-

нуть, что я обсуждал этот вопрос с ним, и мне не по-

казалось, что он настроен слишком непримиримо.)

Но я думаю также, что и те современные физики, кто

пытался отмахнуться от эйнштейновской критики кван-

товой теории как от проявления «допотопности», были

глубоко не правы. Нельзя не восхищаться квантовой

теорией, и Эйнштейн делал это от всего сердца; но его

12 Эти взгляды я развил в статье [50]. Однако, когда я писал

эту статью, я, к сожалению, ничего не знал о взглядах Пирса (см.

прим. 8 и 9). Здесь, возможно, стоит упомянуть о том, что идея про-

тивопоставить облака и часы взята мною из той, более ранней статьи,

Со времени ее публикации в 1950 году споры об элементах индетер-

минизма в классической физике набрали силу. (См., например, [И],

книгу, с которой я не совсем согласен, и ссылки на литературу, кото-

рые можно там найти. К ним можно, в частности, добавить ссылку

на выдающуюся работу Адамара о геодезических линиях на «рого-

подобных» поверхностях отрицательной крив-изны [28]).

критику модной интерпретации этой теории (копенга-

генской интерпретации), как и критику, предложенную

де Бройлем, Шредингером, Бомом, Вижье и позднее

Ланде, большинство физиков13 отмели уж слишком

легко. В науке тоже есть мода, и некоторые ученые

готовы встать под новые знамена не с меньшей лег-

костью, чем некоторые художники и музыканты. Но, хо-

тя мода и популярные лозунги и могут быть привлека-

тельными для слабых, их надо не поощрять14, а с ними

нужно бороться, и критика Эйнштейна всегда сохранит

свою ценность, из нее всегда можно будет почерпнуть

нечто новое.

VI

Комптон был в числе первых, кто приветствовал

новую квантовую теорию и новый физический индетер-

минизм, сформулированный Гейзенбергом в 1927 году.

Комптон пригласил Гейзенберга в Чикаго прочесть

курс лекций, что Гейзенберг и сделал весной 1929 года.

Читая этот курс, Гейзенберг впервые всесторонне изло-

жил свою теорию, и его лекции составили первую из

опубликованных им книг, вышедших в издательстве

Чикагского университета на следующий год с предисло-

вием Комптона [30]. В этом предисловии Комптон

приветствовал новую теорию, в появлении которой свою

роль сыграли и его эксперименты, опровергнувшие тео-

рию, господствовавшую до этого15. Тем не менее в нем

звучала и нота предостережения. Это предостережение

предвосхищало некоторые из весьма схожих предосте-

режений Эйнштейна, который постоянно настаивал на

том, что новую квантовую теорию — «эту новую главу

13 См. также мою книгу [52], особенно новое прил. *XI, a так-

же гл. IX, содержащую критические замечания, с которыми я согла-

еен в основном и по сей день, хотя в свете критики Эйнштейна в

ярил. XII мне и пришлось отказаться от мысленного эксперимента

!(1'934 года), описанного в разд. 77. Этот эксперимент, однако, можно

заменить знаменитым мысленным экспериментом Эйнштейна, Подоль-

ского и Розена, рассмотренным в прил. *Х1 и *ХП. См. также мою

статью [51]. 14 Последнее предложение нужно понимать как критику некото-

рых положений интересной и стимулирующей книги Куна [36].

15 Здесь имеется в виду опровержение Комптоном теории Бора,

Крамерса и Слэтера (см. по этому поводу замечания самого Комп-

тона [18, с. 7; 19, с. 36]).

в истории физики», как проницательно и доброжела-

тельно охарактеризовал ее Комптон, — нельзя считать

завершенной16. И хотя эта точка зрения была отверг-

нута Бором, нельзя забывать о том, что эта новая тео-

рия не смогла, скажем, хотя бы и намеком указать на

существование нейтрона, обнаруженного Чедвиком при-

мерно через год и ставшего первым из длинного ряда

новых элементарных частиц, существование которых

новая квантовая теория не смогла предвидеть (несмот-

ря на то, впрочем, что существование позитрона можно

было вывести из теории Дирака1 7).

В том же 1931 году в своих лекциях для Фонда

Терри Комптон первым среди других ученых обратился

к исследованию значения нового индетерминизма в фи-

зике для человека и в более широком смысле для био-

логии18 в целом. В связи с этим стало ясно, почему он

приветствовал новую теорию с таким энтузиазмом: для

него она решала не только проблемы физики, но и про-

блемы биологии и философии, а среди последних в

первую очередь ряд проблем, связанных с этикой.

VII

Для того чтобы показать это, я процитирую удиви-

тельные первые фразы «Человеческой свободы» Комп-

тона: «Фундаментальная проблема морали, жизненно

важная для религии и предмет постоянных исследова-

ний науки, заключается в следующем: свободен ли че-

ловек в своих действиях?

Ведь если... атомы нашего тела ведут себя согласно

физическим законам столь же неуклонно, как и пла-

неты, то к чему стараться? Что за разница, какие уси-

16 Ср. предисловие Комптона в {30, с. III], а также его замеча-

ния по поводу неполноты квантовой механики в Г18, с. 45] (со ссыл-

кой на Эйнштейна) и [19, с. 42]. Незавершенность квантовой механи-

ки удовлетворяла Комптона, в то время как Эйнштейн видел в ней

слабость теории. Отвечая Эйнштейну, Бор (так же как фон Нейман до

него) утверждал, что теория была завершена (хотя, возможно, и в

другом смысле слова). См., например, [21] и ответ на эту статью Бо-

Ia [7], а также [22; 6], кроме того, см. дискуссию Эйнштейна и Бора

56], а также письмо Эйнштейна, опубликованное в моей книге [52,

с. 457—464].

17 История открытия нейтрона изложена Хэнсоном [28, гл. IX].

18 Это относится в первую очередь к отрывкам об «эмерджент-

ной эволюции» в [18, с. 90], ср. {19, с. 73].

лия мы прикладываем, если наши действия уже пред-

определены законами механики..?» [18, с. 1].

Здесь Комптон описывает то, что я стану называть

«кошмаром физического детерминиста». Детерминист-

ский физический часовой механизм, кроме всего про-

чего, абсолютно самодостаточен; в совершенной детер-

министском физическом мире просто нет места для

вмешательства со стороны. Все, что происходит в та-

ком мире, физически предопределено, и это в равной

мере относится и ко всем нашим движениям и, следо-

вательно, всем нашим действиям. Поэтому все наши

чувства, мысли и усилия не могут оказывать никакого

практического влияния на то, что происходит в физи-

ческом мире: все они если не просто иллюзии, то в

лучшем случае избыточные побочные продукты («эпи-

феномены») физических явлений.

Благодаря этому мечта физика ньютоновской тра-

диции, надеявшегося доказать, что все облака суть

часы, грозила перерасти в кошмары, а все попытки

игнорировать это неизбежно вели к чему-то похожему

на раздвоение личности. И Комптон, мне думается, был

благодарен новой квантовой теории за то, что она вы-

вела его из этой трудной интеллектуальной ситуации.

Поэтому в своей «Человеческой свободе» он писал:

«Физики редко... задумывались над тем, что если...

абсолютно детерминистские... законы... оказались бы

приложимыми и к поведению человека, то и самих их

нужно было бы считать автоматами» [18, с. 26]19.

И в «Гуманистическом значении науки» он с облегче-

нием говорит: «В рамках моего собственного понима-

ния этого животрепещущего вопроса я, таким образом,

чувствую гораздо большее удовлетворение, чем это бы-·

19 Возможно, уместно напомнить читателю, что мои собственные ·

воззрения несколько расходятся с цитируемыми, поскольку, как и

Пирс, я считаю логически возможным, чтобы законы системы были

ньютоновскими (а значит, prima facie детерминистскими), а сама си-

стема тем не менее индетерминистской, поскольку система, в которой

действуют эти законы, может быть внутренне неточной, в том смысле,

например, что для нее невозможно утверждать, что значения ее ко-

ординат или скоростей суть рациональные (а не иррациональные)

[числа. Весьма к месту здесь и следующее замечание Шредингера:

«...законы сохранения энергии и количества движения дают нам·

только четыре уравнения, оставляя всякому элементарному процессу

огромную степень неопределенности, даже если он и удовлетворяет-

( этим законам» [59, с. 143] (см. также прим. 12).

ло бы возможно на каких бы то ни было более ранних

•стадиях развития науки. Если утверждения физических

законов предполагаются истинными, нам пришлось бы

согласиться -(вместе с большинством философов) с тем,

что чувство свободы иллюзорно, а если допускать дей-

ственность [свободного] выбора, то тогда утверждения

законов физики были бы... ненадежными. Эта дилемма

представлялась весьма мало привлекательной...»

[19, с. IX].

Далее в той же книге Комптон лаконично подыто-

живает создавшуюся ситуацию: «...теперь уже неоправ-

данно использовать физические законы как свидетель-

ство невозможности человеческой свободы» [19, с. 42].

Эти цитаты из Комптона ясно показывают, что до

Гейзенберга он мучался тем, что я называю кошмаром

физического детерминиста, и что он пытался избежать

этого кошмара посредством признания чего-то, подоб-

ного интеллектуальному раздвоению личности. Или,

:как он сам пишет об этом: «...мы, [физики], предпочи-

тали просто не обращать внимания на трудности...»

[18, с. 27]. И Комптон приветствовал новую теорию,

'которая от всего этого его избавляла.

Мне кажется, что единственной формой проблемы де-

терминизма, заслуживающей серьезного обсуждения,

как раз и является та, которая беспокоила Комптона,—

это проблема, вырастающая из физической теории, опи-

сывающей мир как физически полную или физически

закрытую систему20. Причем под физически закрытой

системой я подразумеваю множество или систему фи-

зических сущностей, таких, как атомы, элементарные

частицы, физические силы, силовые поля, которые взаи-

модействуют между собой — и только между собой —

в соответствии с определенными законами взаимодей-

ствия, не оставляющими места для взаимодействия с

20 Допустим, что наш физический мир является физически закры-

той системой, включающей в себя случайные элементы. Очевидно,

что он уже не будет детерминистским, но тем не менее любые цели,

идеи, надежды и желания не смогут в таком мире оказывать хоть

какое-либо влияние на физические события, и, даже если предполо-

жить, что они существуют, они оказались бы абсолютно избыточны-

ми: они стали бы тем, что принято называть «эпифеноменами». (За-

метим, что всякая детерминистская физическая система должна^быть

закрытой, но закрытая система может быть и индетерминистской. По-

этому одного «индетерминизма еще не достаточно», как мы покажем

ca разд. X ниже.)

5-10

чем бы то ни было за пределами этого замкнутого*

множества или этой закрытой системы физических сущ-

ностей или проявлений внешних возмущений. Именно-

это «замыкание» системы создает детерминистский кош-

мар

VIII

Теперь мне хотелось бы несколько отвлечься, для

того чтобы подчеркнуть разницу между проблемой фи-

зического детерминизма, которая представляется мне

проблемой фундаментального значения, и далеко не

столь существенной проблемой, которой многие фило-

софы и психологи, следуя за Юмом, пытались подменить

первую.

Юм рассматривал детерминизм (который он назы-

вал «доктриной необходимости» или «доктриной по-

стоянного соединения») как концепцию о том, что «од-

на и та же причина всегда производит одно и то же

действие», «одно и то же действие всегда вызывается

одной и той же причиной» [31, с. 282, 281]. Что же

касается человеческих действий и устремлений, то он

считал, в частности, что «любой зритель обычно может

вывести наши действия из руководимых нами мотивов

и из нашего характера, а даже если он не может этого

сделать, он приходит к общему заключению, что мог

бы, если бы был в совершенстве знаком со всеми ча-

стностями нашего положения и темперамента и самы-

ми тайными пружинами... нашего настроения. Но в

этом и заключается сама сущность необходимости...»

[31, с. 549]. А последователи Юма вывели отсюда, что

наши действия, наши намерения, наши вкусы или на··

21 Кант серьезно переживал этот комшар и не смог преодолеть

его: у Комптона есть прекрасное выражение о «пути отступления

Канта» [18, с. 67]. Мне хотелось бы отметить, что я вовсе не

согласен со всем, относящимся к философии науки, о чем говорит

Комптон. Например, я не согласен с одобрением Комптоном гейзен-

берговского позитивизма и феноменализма [18, с. 31] и некоторыми

замечаниями (прим. 7 на с. 20, там же), которые Комптон приписы-

вает Экарту: хотя сам Ньютон, по-видимому, не был детерминистом·

(ср. с прим. 7), мне не думается, что достаточно четкая идея физиче-

ского детерминизма должна обсуждаться на основе некоего туман-

-Ного «закона причинности»; я также не согласен с тем, что Ньютон

,был феноменалистом в том смысле, в каком в 20—30-е годы можно

было назвать феноменалистом (или позитивистом) Гейзенберга.

ши предпочтения психологически «определяются» на-

-шим предыдущим опытом .(«мотивами») и в конечном

счете предопределены нашей наследственностью и

внешней средой.

Однако это учение, которое можно было бы назвать

философским или психологическим детерминизмом, не

только в корне отлично от физического детерминизма,

но н таково, что вряд ли будет хоть сколько-нибудь

серьезно рассматриваться любым физическим детерми-

нистом, который понимает этот вопрос в самом общем

плане. Ибо главные тезисы философского детерминиз-

ма—«подобные следствия вызываются подобными при-

чинами» или «у каждого события есть своя причина» —

настолько туманны, что они полностью совместимы и с

физическим индетерминизмом.

Индетерминизм — или, точнее, физический индетер-

минизм — представляет собой учение, утверждающее

всего лишь, что не все события в физическом мире

предопределены с абсолютной точностью, во всех своих

наимельчайших деталях. За исключением этого, он до-

пускает возможность любой степени регулярности, ка-

кая только вам нравится, и потому вовсе не утверждает

существования «событий без причин», так как понятия

«событие» и «причина» достаточно расплывчаты для

того, чтобы совместить учения о том, что у каждого

события есть своя причина, с физическим индетерминиз-

мом. И если физический детерминизм требует полной

и сколь угодно точной физической предопределенности

и отрицает возможность каких-либо исключений, физи-

ческий индетерминизм утверждает лишь, что физиче-

ский детерминизм ошибочен и что по крайней мере

.время от времени встречаются исключения в строгой

предопределенности.

Поэтому даже формула «у каждого наблюдаемого

или измеримого физического события есть своя наблю-

даемая или измеримая физическая причина» может

оказаться совместимой с принципами физического ин-

.детерминизма просто потому, что ни одно измерение

не бывает абсолютно точным. Ведь самая суть физиче-

ского детерминизма состоит в том, что он, основываясь

на ньютоновской динамике, утверждает существование

мира, в котором царит абсолютная математическая

точность. И хотя тем самым он покидает прочную

^основу доступных наблюдений (что увидел уже Пирс),

он остается тем не менее в принципе доступным про-

верке со сколь угодно высокой точностью. Более того,

он на самом деле выдержал некоторые проверки уди-

вительно высокой точности.

В противовес этому формула «у каждого события

есть своя причина» про точность ничего не утверждает,

а если конкретнее взглянуть на законы психологии, то

там не разглядеть даже намека на точность. И это от-

носится к «бихевиористской» психологии в той же ме-

ре, как и к «интроспективным» и «менталистским» ее

направлениям; это очевидно в отношении менталист-

ской психологии. Однако даже бихевиористу в лучшем

случае доступно лишь предсказать, что в данных усло-

виях крысе понадобится от двадцати до двадцати двух

секунд на то, чтобы пробежать лабиринт, и у него нет

ни малейшего представления о том, что нужно сделать

для того, чтобы, уточняя и ужесточая все больше и

больше условия этого опыта, обеспечить все более и

более высокую точность своих предсказаний — в прин-

ципе бесконечную точность. Это объясняется тем, что

бихевиористские «законы» в отличие от законов Нью-

тона не имеют вида дифференциальных уравнений, и

тем, что каждая попытка ввести подобные уравнения в

психологию будет означать выход за рамки бихевио-

ризма в физиологию, а значит, в конечном счете в фи-

зику, что неизбежно возвращает нас снова к проблеме

физического детерминизма.

Как отмечал уже Лаплас, физический детерминизм

предполагает, что каждое физическое событие отдален-

ного будущего (или отдаленного прошлого) можно

предсказать (или восстановить) с необходимой сте-

пенью точности, при условии, что мы располагаем до-

статочными знаниями о текущем состоянии физического

мира. В то же время тезис философского (или психоло-

гического) детерминизма юмовского типа даже в самой

сильной своей формулировке утверждает только, что

любое наблюдаемое различие между двумя событиями

связано в соответствии с некоторым, возможно, пока

не познанным законом с определенным различием —

и, возможно, наблюдаемым различием — в предше-

ствующих состояниях мира. Это гораздо более слабое

утверждение и, между прочим, такое, которого можно

продолжать придерживаться даже тогда, когда большин-

ство наших экспериментов, поставленных, если судить

33—И13 513

со стороны, в «абсолютно равных» условиях, дают

совершенно разные результаты. Об этом совершен-

но ясно сказал и сам Юм: «Даже при полном ра-

венстве этих противоположных опытов мы жертвуем

понятием причины и необходимости, но... заключаем,

что [кажущаяся] случайность... существует только

...являясь следствием нашего неполного знания, но не

находится в самих вещах, которые всегда одинаково

необходимы, [то есть детерминированы], хотя [на пер-

вый взгляд] неодинаково постоянны или достоверны»

[31, с. 544] Ч

Вот почему юмовскому философскому детерминиз-

му и в еще большей степени психологическому детер-

минизму недостает остроты физического детерминизма.

Ибо в ньютоновской физике все выглядит так, как если

бы любая кажущаяся неопределенность в некоторой си-

стеме на самом деле есть лишь следствие нашего не-

знания, так что, будь мы полностью информированы о

системе, всякое проявление неопределенности исчезнет,

Психология же никогда этим не отличалась.

Оглядываясь в прошлое, мы можем сказать, что

физический детерминизм был мечтой о могущественной

науке, которая становилась все более реальной с каж-

дым новым достижением физики, пока не стала, каза-

лось бы, непреодолимым кошмаром. Соответствующие

же мечтания психологов всегда были не более чем

воздушными замками: это были утопические мечтания

о том, чтобы сравняться с физикой, с ее математиче-

скими методами и ее мощными приложениями, а воз-

можно даже, добиться и превосходства, формируя лю-

дей и общества (и хотя эти тоталитаристские мечты

нельзя считать серьезными с научных позиций, они

весьма опасны в политическом отношении23), но, по-

скольку об этих опасностях я писал уже и раньше, я

не намерен обсуждать эту проблему здесь.