МАРКСИЗМ И МАРЖИНАЛИЗМ ОБ ЭКОНОМИЧЕСКОМ ЧЕЛОВЕКЕ

У Карла Маркса нет специальной работы, посвященной эко­номической антропологии. Проблемы homo oekonomicus рассмат­риваются сквозь призму иных задач и присутствуют во многих работах основателя марксизма: в «Манифесте Коммунистичес­кой партии»³, «Критике Готской программы», «Тезисах о Фей­ербахе» и, естественно, в главном труде — «Капитале».

Отправным пунктом экономической антропологии К. Мар­кса является характеристика человека как «совокупности обще­ственных отношений». В «Тезисах о Фейербахе» им выдвинут следующий тезис:

Автономов B.C. Модель человека в экономической науке. С. 71. Милль Дж.Ст. Основы политической экономии. Т. 1. М., 1980. С. 339. Работа написана совместно с Ф. Энгельсом.

«Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность об­щественных отношений»¹.

Интерпретация сущности человека посредством обществен­ных отношений, в которые данный индивид «включен», бесспор­но, явилась революционной для своего времени. Она помогла Марксу увидеть то, что раньше по-настоящему никто еще не разглядывал: за множеством личных отношений в сфере хозяй­ства — «функциональные» или «безличные» отношения. «Эконо­мический человек» у Маркса — это прежде всего воплощение оп­ределенной социальной или классовой функции; моральное же поведение такого субъекта основоположнику марксизма представ­ляется в подавляющем большинстве случаев не имеющим серь­езного значения.

Экономическая антропология Маркса подчинена его эконо­мической философии и социологии. А последние были радикаль­ным протестом против господствовавшего в политической эко­номии того времени духа утилитаризма, меркантилизма и сми-товской идеи пользы всякого частного интереса для общества, в том числе и для самых униженных и угнетенных членов этого общества. Обрушиваясь на эту позицию, Маркс в полной мере применяет весь свой сарказм и гневную иронию. Примером того может служить концовка четвертой главы «Капитала»:

«Сфера обращения, или обмена товаров, в рамках которой осу­ществляется купля и продажа рабочей силы, есть настоящий эдем прирожденных прав человека. Здесь господствуют только свобода, равенство, собственность и Бентам. Свобода! Ибо покупатель и продавец товара, например рабочей силы, подчиняются лишь велениям своей свободной воли. Они вступают в договор как свободные, юридически равноправные лица. Договор есть тот конечный результат, в котором их воля находит свое общее юри­дическое выражение. Равенство! Ибо они относятся друг к другу лишь как товаровладельцы и обменивают эквивалент на экви­валент. Собственность! Ибо каждый из них располагает лишь тем, что ему принадлежит. Бентам! Ибо каждый заботится лишь о себе самом. Единственная сила, связывающая их вместе, это — стрем­ление каждого к своей собственной выгоде, своекорыстие, лич­ный интерес. Но именно потому, что каждый заботится толь­ко о себе и никто не заботится о другом, все они в силу предуста­новленной гармонии вещей или благодаря всехитрейшому

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 3.

 

21

провидению осуществляют лишь дело взаимной выгоды, общей пользы, общего интереса.

Покидая эту сферу простого обращения, или обмена товаров, из которой фритредер vulgaris черпает все свои взгляды, поня­тия, масштаб всех своих суждений об обществе капитала и на­емного труда, — покидая эту сферу, мы замечаем, что начинают несколько изменяться физиономии наших dramatispersonae (дей­ствующих лиц. — А. О.). Бывший владелец денег шествует впе­реди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит же­ланием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и по­тому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить»¹.

Австрийская школа в лице Е. Бём-Баверка, К. Менгера, Ф. Ви-зера сделала акцент на анализе потребностей «экономического человека» и пришла к выводу, что ценность благ, на которые этот человек предъявляет спрос, по своей основе субъективна, про­извольна и не может быть измерена по какой-то объективной шкале. Homo oeconomicus австрийской школы — это прежде все­го человек, нацеленный на то, чтобы удовлетворить собствен­ные запросы и потребности. Как отмечал Карл Менгер:

«Руководящая идея всей хозяйственной деятельности людей — это возможно более полное удовлетворение своих потребностей»².

С другой стороны, индивид в построениях австрийских эко­номистов — это всегда расчетливый и эффективно калькулиру­ющий индивид. Как и бентамовский человек, он способен взве­сить и рассчитать свои потребности, разместить их на особой математической шкале. Менгер в связи с этим указывает:

«Надобность в средствах потребления представляет собой ве­личину, для количественного определения которой по отноше­нию к будущему времени нет никаких принципиальных затруд­нений, величину, выяснить которую люди стараются в своей деятельности, направленной на удовлетворение потребностей, в пределах действительной возможности и практической необ­ходимости, т.е. ограничиваясь, с одной стороны, теми промежут­ками времени, на которые простирается в данном случае их пре­дусмотрительность, а с другой — той степенью точности, кото-

рая достаточна для практического осуществления их деятель­ности»¹.

Маржинализм в лице австрийской школы еще более по срав­нению с классической школой усилил общий рациональный элемент в модели «экономического человека», и во все большей степени сделал этого homo oeconomicus человеком оценивающим и человеком выбирающим.

HOMO OECONOMICUS АЛЬФРЕДА МАРШАЛЛА И ДЖОНА МЕЙНАРДА КЕЙНСА

Альфред Маршалл и кембриджская школа в значительной степени подвергли пересмотру существовавшие до них модели «экономического человека» и сделали шаг к синтезу маржина-лизма и классики в экономической антропологии. Кроме того, трактовка homo oekonomicus у Маршалла является, пожалуй, не сколько теоретической, а более психологической и практической. А на практике реальный человек способен быть не только эгои­стом, но и альтруистом, и не только вести себя строго рацио­нально, но и проявлять импульсивность и непредсказуемость:

«Они (экономисты. — А. О.) имеют дело с человеком, в своей хозяйственной жизни руководствующимся в большей степени эго­истическими мотивами и в такой же мере учитывающим эгоис­тические мотивы других, с человеком, которому присущи как тщеславие и беспечность, так и чувство наслаждения самим процессом хорошего выполнения своей работы или готовность принести себя в жертву ради семьи, соседей или своей страны, с человеком, которому не чужда тяга к добродетельному образу жизни ради собственных достоинств последнего. Они имеют дело с человеком как таковым; но, обращаясь преимущественно к тем сторонам его жизни, где действие побудительных мотивов столь постоянно, что оно может быть предсказано, и где оценку их силы можно проверить по их последствиям, экономисты строят свою работу на научной основе»².

Еще раньше Маршалл позволил себе поиронизировать над пре­дыдущими схемами homo oeconomicus:

«Но и нравственные мотивы также входят в число сил, какие экономист должен учитывать. Предпринимаются, правда, попыт­ки сконструировать некоторую абстрактную науку о действиях

 

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 187.

Австрийская школа в политической экономии. М., 1992. С. 195.

Австрийская школа в политической экономии. С. 66.

Маршалл А. Принципы политической экономии. Т. 1. М., 1993. С. 83.

 

22

"экономического человека", свободного от всяких нравственных принципов, расчетливо и энергично, но вместе с тем методически и эгоистично наживающего деньги. Однако эти попытки успеха не имели, да и осуществлялись они весьма несовершенно. Ни одна из них не рассматривала экономического человека как чистей­шего эгоиста: никто другой не берет на себя такой тяжкий труд и не подвергает себя таким лишениям в бескорыстном стремле­нии обеспечить будущее своей семьи, причем всегда подразуме­валось, что нормальные побудительные мотивы его деятельно­сти включают в себя чувства привязанности к семье. Но если в эти мотивы входят и указанные чувства, почему к ним не сле­дует причислить и другие альтруистические мотивы деятельно­сти, которые настолько широко, повсеместно и во все времена распространены среди всех классов, что их наличие можно счесть общим правилом?»¹.

В результате, по Маршаллу, экономисты создают свою аб­страктную модель «экономического человека», которая, хотя и является абстрактной (т.е. основанной на отвлечении от не­которых качеств этого человека), тем не менее ее можно считать вполне соответствующей реальному homo oeconomicus.

Джон Мейнард Кейнс, точно так же, как Маркс, в своем фунда­ментальном труде «Общая теория занятости, процента и денег» больше оперировал с безличными и функциональными поняти­ями, чем с психологическими и антропологическими. «Эконо­мический человек» Кейнса «глубоко запрятан» в функциональный микро- и макроэкономический анализ «Обшей теории» и лишь изредка «высовывает» оттуда «свою голову». Например, это про­исходит тогда, когда Кейнс исследует проблему «склонности к потреблению» у отдельного индивида:

«Основной психологический закон, в существовании которого мы можем быть вполне уверены не только из априорных сооб­ражений, исходя из нашего знания человеческой природы, но и на основании детального изучения прошлого опыта, состоит в том, что люди склонны, как правило, увеличивать свое потреб­ление с ростом дохода, но не в той мере, в какой растет доход»².

Или тогда, когда анализируется проблема возможных дохо­дов от инвестиций. Здесь Кейнс приходит к выводу, что вслед­ствие неполноты информации человек никогда не может дать точного прогноза:

¹ Маршалл А. Принципы политической экономии. Т. 1. С. 46.

² Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег//Антология эко­
номической классики. Т. 2. М., 1993. С. 211.

«Весьма примечательным фактом является крайняя ненадеж­ность сведений, на основе которых нам приходится анализиро­вать предполагаемый доход. Наши познания о факторах, кото­рые будут определять доход от инвестиций через несколько лет, весьма слабы, а зачастую ничтожны. ...Действительно, те, кто серьезно пытаются давать подобные оценки, так часто оказыва­ются в меньшинстве, что их действия отнюдь не оказывают оп­ределяющего влияния на рынок»¹.

Как итог, общую характеристику «экономического человека» Кейнса можно дать словами B.C. Автономова:

«В основе теоретической системы Кейнса лежала предпосылка неполной информации, доступной экономическим субъектам. В дан­ных рамках поведение их предполагается вполне рациональным, но речь идет о рациональности в широкой трактовке, а не о ра­циональной максимизации целевой функции. В экстремальных случаях, например при предкризисной панике, такая рациональ­ность легко может уступить место полной иррациональности по любым меркам. Неполная информация открывает дорогу влия­нию ожиданий, иллюзий, настроений и других психологических факторов, искажающих логику рационального расчета»².