Особенности эмоционально-чувственного переживания городской среды

«Городская среда» — наиболее привычное словосочетание, а ее эмоционально-чувственное переживания знакомо каждому горожанину. Но и те, кто живет в сель­ской местности, тоже бывают в городах и, возможно, даже острее ощущают их урбанизированную атмосферу. Каковы же особенности переживания городской среды как среды специфической и в значительной степени влияющей на наше самочувствие?

Особенности эмоционально-чувственного переживания городской среды 117

Дизайн городской среды, или урбодизайн,— особое направление профессиональ­ной деятельности, следующее средовому подходу, которое до сих пор у нас еще не полностью осознано и разработано в своих организационных и методологичес­ких формах. Работа дизайнеров городской среды тесно соприкасается с деятель­ностью других, получивших значительно более солидный статус, градоформирую-щих профессий — архитектуры, монументального искусства, реставрации, службы озеленения, благоустройства и пр. Как же выделить именно «дизайнерский» слой формирования городской среды?

Понимание среды как освоенного предметного окружения фиксирует наше внима­ние на самом ее средоточии, на ее субъекте — его ожиданиях, предпочтениях, по­буждениях, вкусах, стереотипах сознания и том его мифологическом слое, который реализуется в средовом поведении на уровне автоматизма. Отсчет характеристик среды от ее субъекта определяет перенос внимания с панорамного видениягорода (характерного для взгляда классического градостроителя или архитектора) — на соразмерный человеку ближний плани на тот слой городского оборудования, кото­рый в той или иной мере «втянут» в прямое взаимодействие с человеком.

Переключение на «ближнее видение» послужило проникновению и в архитек­турное или искусствоведческое мышление, традиционно ориентированное на шедевр, на единичное, внимания к обыденному, сиюминутному.«Искусствовед­ческая проблематика пересекается здесь с социологической и психологической и порождает типологические проблемы формообразования» [16, с. 5]. Вблизи стали заметнее повседневные нужды горожанина, а их предметное обеспечение спле­лось в плотную средовуюткань.

Городскую среду со всеми ее специфическими проблемами можно уподобить кубу Эшера, где каждая грань обозначает какую-то сторону этих проблем, но все они так переплетены в многомерном пространстве, что ни одну грань не­возможно изъять из фигуры, не сломав ее полностью.

Внимание горожанина фиксируется на аранжировке архитектурного простран­ства, интегрирующей наравне с материальными объектами также и звуки, запахи, освещение, стиль поведения, оценочные стереотипы и пр., что, в отличие от по­элементной инвентаризации окружения, способно определить средовую атмос­феругорода. Финский архитектор Туре Талквист считает: «Атмосферообразую-щие ценности составляют естественное и центральное связующее звено между временной перспективой и эстетикой».

В восприятии среды можно выделить его рациональную и иррациональную со­ставляющие. Рациональные представления о функционально и эстетически пол­ноценной среде имеет смысл подробнее рассмотреть в следующей главе, посколь­ку такие требования со стороны средового субъекта легко систематизировать и превратить в инструмент проектирования. Бессознательные же ожидания и эмо­циональные реакции труднее формализуются, но от этого не становятся менее значимыми — особенно при попытке проектировщика идентифицироваться со средовым субъектом для реализации проектной идеологии «включенного» про­ектирования. С этой целью полезно представить себе:

118 Глава 5. Мифопоэтика средового восприятия

■ семиотическую модель(модель проектного языка) городской среды, сквоз­
ную для любого городского организма;

■ мифологемы, архетипыи стереотипы,составляющие представления о конк­
ретном городе, бытующие в массовом сознании.

Градостроительство — наиболее крупный почерк, каким материальная культура пишет свою историю. Подобно эпосу, это повествование медлительно, протяжен­но во времени и втягивает воспринимающего вглубь себя. Подобно ему же оно жизнеспособно своей непрекращающейся реактуализацией (вновь возрождающей­ся актуальностью). Этот перманентный процесс обновления обслуживается наи­более способной к изменениям, подвижной «аранжировочной тканью», создание которой и является областью урбодизайна, его материальным выражением.

В сравнении с эпичностью городской архитектуры «аранжировочную ткань» го­рода можно уподобить жанру анекдота (см. далее). Соединение «эпоса»архитек­туры и «анекдота»городского дизайна порождает актуальное «средовое выска­зывание», которое всякий раз соотносится с какой-либо определенной культурной моделью (главенствующим архитектурным стилем). Различаясь выразительны­ми средствами, эти «высказывания» обладают устойчивой языковой структурой [65, с. 77-85].

Если «вслушаться» в «средовое высказывание» какого-либо города, то царящий в нем архитектурный стиль будет составлять, условно говоря, «литературную речь»его среды. Относительно нее обозначится и структура значительно менее стабильная — она-то и есть «аранжировочная ткань», область деятельности сре­дового дизайна в городе. Эту структуру составляют:

■ архаизмы,«осадочные» элементы «средового языка» — те черты традицион­
ного в облике города, которые наделяются в массовом восприятии особой цен­
ностью историзма;

■ сленг,«не отстоявшиеся» элементы «средового языка» — те черты остро со­
временного в облике города, которые возникают независимо от его архитек­
турного стиля.

Сочетание «архаизмов» и «сленга» определяет противоречиво функционирую­щую структуру, близкую по типу языку массовой культуры или, как уже сказано было, языку анекдота.

Действительно, присмотревшись к анекдоту как словесному жанру, мы обна­ружим, что в нем архетипическая структурасочетается с суперсовременным

содержанием.Именно потому, что сюжетные ходы, принципы «добывания смеха» (вообще — эмоции) закреплены в глубинном слое нашего сознания, мы с такой легкостью реагируем на их предельно актуальный смысл. Оба назван­ных слоя в языке анекдота относительно свободны друг от друга (мы знаем различные версии одного сюжетного хода и целые серии, объединенные общи-ми персонажами ).

Если «аранжировка» городского пространства типологически сходна с «анек­дотом» — что же это, как не «плутовской» способ освоения действительнос­ти, сопутствующий «героическому» освоению ее с помощью благородной архитектуры?! Это наглядно демонстрирует городская среда петербургского центра, которому в общественном сознании приписывается «строгий строй­ный вид», но отношения архитектуры и городского дизайна могут принять

Особенности эмоционально-чувственного переживания городской среды 119

и иные формы в среде, где архитектура сама приняла идеологию «плутовско­го» пути освоения городского пространства — например, в контексте эстети­ки постмодерна.

К архаизмам«средового высказывания» следует отнести:

■ мифологемыгорода и отдельных его элементов, воплощенные в таких объек­
тах или понятиях, как Стена, Врата, Путь, Поворот, Перекресток, Центр, Пе­
риферия и т. п.;

■ стереотипы,осевшие в массовом сознании относительно образа данного города;

■ память стилей,понимаемых как культурные модели, которые оставили свой
след не только в городской архитектуре, но и в общественных представлениях
об этом городе.

Именно через архаизмы «средовой речи» выражается понятная массовому созна­нию ценность историчностикак таковой (что, по утверждению К. Линча, несколь­ко отличается от профессиональных представлений об исторических и культурных ценностях). Через их посредство осуществляют себя силы самосохранения «средо­вой атмосферы» конкретного города или какой-то отдельной его территории.

Динамичность среде как семиотическому высказыванию придает второй ее струк­турный компонент — сленг.Сиюминутная ценность такого «высказывания» на­ходится вне архитектурной «литературной речи», отражающей сложившуюся культурную модель, даже диссонирует с ней. Однако именно «сленговые» эле­менты среды представляют собой резерв ее развития, предвосхищают языковые сдвиги. В соответствии с открытым Ю. М. Лотманом универсальным механиз­мом смены культурны моделей, «более гибкий механизм последней (периферии -И. Р.) оказывается удобным для накапливания структурных форм, которые на сле­дующем историческом этапе окажутся доминирующими и переместятся в центр системы. Постоянная мена ядра и периферии образует один из механизмов струк­турной динамики» [30, с. 553].

Итак, в формировании языка городской среды участвуют три структурных ком­понента:

■ архаизмы— «осадочные» элементы языка: мифологемы, архетипы, стереотипы;

■ литературная речь— культурная модель, запечатленная в архитектурном стиле;

■ сленг—«не отстоявшиеся» элементы языка: сиюминутный ответ на «средо-
вые ожидания», входящие в диссонанс со сложившейся культурной моделью.

Каждый из этих компонентов необходим для формирования полноценной пред-метно-прострапственной среды: без первого компонента она теряет свою глубин­ную эмоциональную связьс человеком, без последнего компонента — внятную сегодня выразительность,без среднего компонента — опору в культурной норме.

Но все сказанное — это общие представления об особенностях языковой структу­ры городской среды как таковой. А как же сформировать в своем воображении целостный образ среды конкретного города,ощутить состояние его особой, толь­ко ему присущей «средовой атмосферы»? Для каждого города такой образ будет своим — поэтому продемонстрировать реконструкцию такой процедуры можно только на конкретном примере — для нас наиболее близким примером, конечно, является Петербург.

120 Глава 5. Мифопоэтика средового восприятия

Мифологемы, архетипы и стереотипы Петербурга.Применительно к этому го­роду знаками его, одновременно соседствующими и враждующими, выступают образы-символы Водаи Камень.

Общеизвестна роль Водыпри строительстве города. Выбор его места решил вы­ход к морю. По примеру Венеции и Амстердама он был задуман, как вырастаю­щий из воды — весь Васильевский остров в проекте мыслился сетью каналов. Низкая болотистая местность определила великое множество малых речек, в со­ответствии с духом времени забили многочисленные фонтаны... Со временем ка­налы и малые реки засыпались, фонтаны приходили в негодность. И именно вода — наводнение — стала источником постоянной опасности для этого города. Мы помним, что в мифопоэтической картине мира Вода, так называемый амбивалент­ный знак — это символ зарождения, самой жизни и символ гибели, конца, символ диалектического перетекания добра и зла в свою противоположность.

Роль Камняв мифопоэтической картине мира не отражена энциклопедией «Мифы народов мира» но семантика его (значение, смысл) может быть реконструирована из сложившейся фразеологии и также окажется неоднозначной (амбивалентной). Общеизвестен указ Петра о каменном строительстве в Петербурге: здесь можно было строить только из камня, но и из камня можно было строить только здесь (особо тесная увязка города и камня). Вначале Камень для города выступал символом на­дежности, нерушимости, защиты («как за каменной стеной», «слова тверже кам­ня»), «работало» исконное, библейское значение символа. Со временем в сознании горожан начинается трансформация семантики Камня, он становится символом сдержанности, скрытности, непроницаемости («каменное выражение лица») — это уже город, отторгаемый Гоголем. Еще позже Камень — уже символ черствости, жес­токости, бесчувственности («каменное сердце») — город, пугающий Достоевского.

Уже в наше время, в 80-е годы, общество стало свидетелем того, как обе эти сквозные темывстретились в весьма реальной фигуре дамбы. Решение о стро­ительстве этого сооружения опиралось на прочтение символа воды как зла (на­воднения), а символа камня как добра (защита). Затем в общественном созна­нии произошла инверсия их смыслов: вода стала восприниматься как символ очищения (утверждалась положительная роль наводнений в экологии регио­на), а камень — как символ насилия над природой. Кроме того, в сложившемся на тот момент социально-психологическом климате камень дамбы восприни­мался и как искусственная «каменная стена» между принимающими решения и теми, кому затем «не рекомендуется» купаться в Финском заливе. Но, как говорится, «вода камень точит», и знаки снова меняют свои смыслы: сейчас возвращается представление о том, что строительство этого сооружения все же следует завершить. В образе Петербурга неоднократно виделось и отмеча­лось в литературе и искусстве сочетание строгости и текучести, определеннос­ти и неуловимости, одним словом — двойственности.

Помимо фундаментальных общекультурных мифологем, живущих в образе кон­кретного города и воздействующих на восприятие его среды, у каждого из них складывается и своя мифология, основанная на его реальной истории, безотноси­тельно к тому, насколько внеисторично или квазиисторично трактуются ее фак­ты. Применительно к Петербургу можно проанализировать такие узловые темы местной мифологии, обозначив их как «Северная Пальмира», «Окно в Европу»,

Особенности эмоционально-чувственного переживания городской среды 121

«Царь-преобразователь», прочитанные сквозь призму барочной культуры — ко­лыбели его зарождения.

Северная Пальмира.Пальмира, как известно, город в оазисе Сирийской пу­стыни, приобретший в III веке до н. э. большое экономическое значение. Санкт-Петербург возник по мановению руки царя, словно мираж в пустыне, если не из песков, так «из тьмы лесов, из топи блат». Возник далеко в не са­мом климатически пригодном месте, в отрыве от центров сосредоточения сложившейся па тот момент отечественной культуры. Петербург — оазис в болоте и оазис в Московской Руси, во всех отношениях как бы нечто ис­ключительное, внеконтекстуальное и центробежное (или — эксцентричное).

Окно в Европу.Этот миф вполне укоренился в массовом сознании и сегодня мало кем осознается, что насильственная петровская цивилизационная при­вивка — это достойная эпохи барокко «игра в Европу» при вполне местной подоплеке. Если в исторической и культурологической литературе отмеча­ется, что за таким, не подготовленным естественным ходом событий проры­вом всегда следует серьезный откат, то в массовом сознании утвердился миф об особой культурной миссии Петербурга — «самого европейского из рос­сийских городов».

Царь-преобразователь. Соседствует с предыдущим и миф о первом просве­щенном российском монархе Петре Великом и об исключительно прогрес­сивном характере его усилий по преобразованию отечественной культуры. Миф, как и положено ему, игнорирует тот факт, что и до Петра в истории Руси бывали и светлые умы, и реформаторы (например, князь Курбский, царь Алексей Михайлович), что в действительности Петр был одним из самых кровавых царей, а обаятельное величие его фигуры вписывается в общий тон неоренессансного размаха культуры барокко.

Такого рода квазиисторичные представления питают массовое сознание, насы­щают сложившийся в нем образ города своими красками и становятся силой, формирующей его своеобразную атмосферу. Так, мифы общественного созна­ния становятся насущной реальностью, способной влиять на характер ожида­ний и пристрастий в отношении развития среды данного города.

Для завершения анализа «осадочных» элементов в «средовом» языке Петербурга следует проследить, как менялись здесь представления о достойной городской среде со сменой эпох и сменой архитектурных стилей,влияние которых испытал город на протяжении своей истории. Каждая эпоха оставила в его историческом образе свой неизгладимый след. Таковы:

■ бароккос его пышной театрализацией жизни;

■ классицизмс его строгой регулярностью и нормативной эстетикой;

■ эклектикас ее романтизмом и нарастающей урбанизацией;

■ модернс его изысканной утонченностью и системным подходом к эстетичес­
кой организации среды...

Каждый из этих этапов оставил в представлениях о городе, бытующих в массовом сознании, свой «нерастворимый осадок». Но анализ его содержания слишком да­леко увел бы нас от основной темы.

В результате всех этих рассуждений и их авторской интерпретации в воображе­нии проектировщика вырисовывается представление о том, какие же качества

122 Глава 5. Мифопоэтика средового восприятия

городской среды могут быть востребованы горожанами (а также и гостями горо­да, туристами и прочими его средовыми субъектами) на основании не только од­них практических соображений комфорта. Можно представить себе эмоциональ­ную окраску бессознательных ожиданий от «средовой атмосферы» конкретного города, базирующихся на мифологемах, архетипах и стереотипах, сложившихся в массовом сознании по его поводу.

Вопросы для проверки

1. Каковы место и роль архаического слоя сознания в мышлении современного
человека? Каковы структурные особенности такого мышления?

2. Что такое «архетипы» сознания, кто ввел это понятие, и как может использо­
ваться их эмоциональный потенциал для направленного воздействия на вос­
приятие адресата?

3. Что такое «мифопоэтическая картина мира»? Каково вневременное содер­
жание основных мифологем (первообразов), участвующих в формировании
и в переживании предметно-пространственной среды?

4. Каковы особенности эмоционально-чувственного переживания городской сре­
ды? Как бессознательные ожидания, связанные со стереотипами, сложившими­
ся по поводу конкретного города, влияют на восприятие его атмосферы и дикту­
ют направленность урбодизайна?