Глава 6 Люди, которые развалили СССР
Товарищи, Грузию называют солнечным краем. Но настоящее солнце взошло для нас не на востоке, а на севере, в России: это солнце ленинских идей.
Из речи Шеварднадзе на XXV съезде КПСС. 27.02.1976 г.
Коммунисты красные и черные
Потрачено много чернил для того, чтобы очернить Советский Союз и показать, до чего же он плохой. Рональд Рейган назвал его «империей зла» – но даже Рональд Рейган не нашел таких ругательных и таких сильных слов, чтобы показать, какой Советский Союз был отвратительный. Эти слова нашли люди, занимавшие в Советском Союзе очень неплохие должности и жившие намного лучше большинства.
До «перестройки» 1985–1989 годов эти люди честно работали на систему и много получали от нее. А во время «перестройки» они стали работать против системы и получили за это еще больше. Как сказал А.И. Солженицын: «Собственным знаменем подотрутся». Вот и подтерлись .
Эти люди не хотели изменения системы, но и в новую жизнь вписались совсем неплохо. Современные «оппозиционеры» – такая же часть политической системы, как Аппарат Президента, Государственная дума и губернаторы на местах. Они рассказывают, какая она была замечательная, советская власть, а сами становятся владельцами «заводов, газет, пароходов» – то есть крупной буржуазией.
В СССР ходила шутка, что коммунисты бывают красные и черные. Красные коммунисты ездят в красных трамваях и едят красную колбасу. А черные коммунисты ездят в черных «Волгах» и едят черную икру.
Номенклатуры, высших партийных чиновников было не так уж много. Но те самые черные коммунисты, из черных «Волг» и с черной икрой, занимали все высшие должности. Кстати, вовсе не все из них были такие уж убежденные коммунисты. По крайней мере, часть номенклатуры составляли «просто» законченные властолюбцы, которые произносили ритуальные слова… И делали, что считали нужным.
Черные коммунисты разделались с Советским Союзом из своих соображений… Им это сделалось выгодно.
Парадокс в том, что для красных коммунистов и распад СССР как государства, и конец социализма был невыгоден, но в его распад и они внесли свою очень весомую лепту. Почему? Надо понять их психологию.
Красные коммунисты разных сословий
К 1980 году порядка 70% населения СССР составляли люди, не входившие ни в низшие, ни в высшие касты. Если и был родственник в номенклатуре или за колючей проволокой – именно эта семья жила как весь советский народ: те самые красные коммунисты, которые ели красную колбасу «для населения» и ездили в красных трамваях.
Но и эти люди жестко разделялись на касты.
Во‑первых, они разделялись на интеллигенцию и необразованный народ.
Во‑вторых, советский народ разделяла система прописки. Сельские жители, обитатели маленьких городков, городов побольше, жители столиц. Это были очень разные категории населения, со своими правами и возможностями, своими нравами и особенностями поведения.
«Мучные поезда» из Перми и Брянска приезжали в Москву, чтобы можно было закупить продукты для этих, очень плохо снабжавшихся городов. А москвичи, естественно, имели совершенно другие возможности и с искренним отвращением относились к «приезжим».
Но и «просто приехав» в Москву, можно было далеко не все. В 1981 году моя мама два месяца была на курсах повышения квалификации под Москвой, в Мытищах. Но заказать шубу в ателье не смогла.
– У вас нет московской прописки, – сказали ей вполне официально.
В‑третьих, советский народ разделяла система блата – то есть система знакомств. Если бы у моей мамы были знакомые в ателье, она бы смогла заказать шубу. Эти знакомые могли быть сотрудниками ателье или просто людьми с московской пропиской – они оформили бы заказ на себя.
Блат всегда имел большое значение в СССР, и чем дальше, тем больше.
СССР распался не потому, что революцию в нем поддержал необразованный народ, а потому, что эту идею поддержала интеллигенция.
Мир, созданный интеллигенцией
Интеллигенция, как и полагается феодальному сословию, образовывала иерархию. На низовых этажах пирамиды – рядовые учителя, врачи, инженеры. Наверху – верхушка ученых и людей творческих профессий.
Лучшее материальное положение было у сотрудников Академии наук и крупных вузов. Академия, могучее ведомство науки, имела свои санатории, систему здравоохранения, детские сады и даже целые академгородки со своим научным начальством, своей администрацией и своей системой жилищного строительства. Как правило, в академгородках квартиры получали довольно быстро.
Зарплату выше средней имели люди с учеными степенями – а было их к 1980 году больше 500 тысяч. Немало получали члены творческих союзов – вплоть до мастерских немалого размера (художники).
Творческие работники высшего полета и академики имели привилегии, вполне сравнимые с номенклатурными. В Новосибирском академгородке академику полагался даже особняк‑коттедж с немалым участком. Академик… не буду его называть… археолог такой… жил у себя владетельным князем и украсил свой участок древними изваяниями, так называемым «каменными бабами».
За «бабами» ездили специальные машины из института Сибирского отделения Академии наук СССР, которым академик руководил. Как‑то пришла телеграмма: «Указанном районе все бабы порченные тчк. Срочно вышлите координаты района зпт где целые». На телеграмму ответили, «целые бабы» были доставлены, куда положено.
Это не анекдот, совершенно подлинная история.
Конечно, это положение только са‑амой верхушки интеллигенции, но даже самые что ни на есть рядовые учителя и врачи, хотя имели зарплату порядка 60–80% от зарплаты рабочих, жили лучше. Во‑первых, в силу самого характера труда. Во‑вторых, возможностей блата у интеллигенции было куда больше. И потому, что услуги мог оказать свой брат‑интеллигент – чаще всего за «спасибо», просто делая что‑то хорошее своему брату‑интеллигенту. И потому, что хороший специалист всегда в цене. Не всякий рабочий мог спереть на своем заводе что‑то ценное. А вот позаниматься с ребенком, полечить, дать рекомендации… Это интеллигент всегда мог.
Особенности СССР
СССР был страной интеллигенции… В том числе он был страной, в которой парадоксально сочетались признаки высокоразвитой индустрии и деревни XIX века. Общества очень передового и патриархального.
Это очень в духе интеллигенции – высокий уровень умственной жизни и культуры при низком уровне потребления. Интеллигенция нетребовательна к материальным благам, но требовательна к интеллекту и хорошему вкусу.
СССР был индустриальным, высокоразвитым государством. Но половина его населения бегала в дощатую будочку во дворе, про ванную комнату читала в книжках, а мыться ходила в баню.
В какой‑то степени эта нищета народа организовывалась правительством: если недоплачивать людям, отводить поменьше средств на благоустройство и на товары народного потребления – больше можно кинуть на освоение космоса, а главное – на военно‑промышленный комплекс (ВПК)… Ну, и самим себе больше останется.
Но ведь и население это скорее устраивало. Недавние потомки деревенских жителей, советские люди и не претендовали на многое. Тем более на протяжении их жизней становилось все лучше и лучше. Не так уж много было причин для недовольства.
Советский народ состоялся вполне в интеллигентском духе: как народ бедный и не требовавший многого. Но вместе с тем как народ, очень избалованный разного рода возможностями и привилегиями. Заработки американского или немецкого рабочего, инженера, учителя могут быть в десятки раз выше заработков советского… Но рядовой житель западного мира вряд ли поедет на очень модный курорт и не будет иметь квартиру из шести комнат.
Рядовой россиянин нередко отдыхал в санаториях на Черноморском побережье, а заведя пятерых детей, получал и шестикомнатную квартиру. Хорошие путевки на курорты доставались не всем, не всегда, становились предметом более или менее законного торга. Но получить их было совершенно реально.
При этом советский человек считал – ему полагается! Он имеет право получать часть государственного имущества, пользоваться тем, что имеет его государство. Это было даже удобно – не ответственно владеть, а вполне безответственно пользоваться, да еще требовать: дай! Мне полагается!
Покровительство государства
Советский человек всегда жил под покровительством могучего государства. С одной стороны, государство лишало его части свободы… И очень значительной части.
С другой стороны, государство брало на себя часть заботы об этом человеке… И тоже очень заметную часть.
Государство гарантировало образование, жилье, работу, образование, медицинское обслуживание.
Стало общим местом говорить о «дефицитной экономике». Верно! Всем и всего постоянно не хватало, костлявая рука дефицита все время хватала за горло.
Но, во‑первых, хватало все‑таки большинству и в большинстве случаев жизни.
Во‑вторых, человек рождался, воспитывался и жил в мире, где у него есть некие неотъемлемые права. Ему должны! Даже если государство давало – но с каким‑то условием, это воспринималось как невероятная несправедливость и злейшее ущемление прав.
Скажем, квартира… В Москве ее не давали, а давали, скажем, в Нижневартовске… А‑аааа!!! Обидели!!!
Но квартиры – это вообще больная тема в СССР.
В СССР всегда получалось так, что судьба человека, его здоровье, образ жизни, образование – не его частное дело, а дело государственное и общественное. Человека бесплатно лечили и учили, давали жилье и следили, чтобы он читал газеты и книги. Он не просто имел право на что‑то, его порой чуть ли не заставляли пользоваться этими правами.
Советский человек был как бы ребенком, а его родителем было государство. Оно ограничивало, ругало, наказывало, но кормило, одевало, заботилось, защищало.
Советский человек мало за что отвечал, но постоянно возмущался: мало дают! Не ценят! Не уважают! Мне полагается больше!
Эта детская позиция сама по себе очень комфортна, и от нее трудно отказаться. Для многих людей после 1991 года это стало самым трудным: отвечать за себя самому. Даже если люди стали жить богаче – они стали жить менее комфортно психологически.
Ведь взрослый живет менее комфортно, чем ребенок.
Избыток покровительства
Поколения, испытавшие много различных ужасов, старались изо всех сил оградить от них новые поколения. Перестарались. Они и «воспитывали» больше, чем было бы полезно, и оберегали… от всего на свете. Притом все время ждали, порой и требовали уважения: они построили СССР! Они выиграли войну! Они во всех отношениях были лучше и крепче!
Похоже, что и правительство думало так же. Ведь члены ЦК пришли из страшненькой эпохи войн и пертурбаций, из эпохи Сталина. Пусть мы, пришедшие в мир позже, не узнаем лиха и не устанем благодарить тех, кто нам это все дал.
В результате получалось, что послевоенные поколения не живут собственной жизнью. Они доживают судьбы старших и притом обязаны им неукоснительным почтением. Разумеется, особой благодарности ни старшие, ни правительство не дождались. Молодежь же упорно старалась жить собственной головой, вызывая массу нареканий.
«Плохим» становилось вообще любое молодое поколение в СССР. «Плохими» и «не уважавшими старших» были и «стиляги» 1950‑х, и любители длинных волос в 1960–1970‑е… Менялись поколения, но не менялась схема отношений. Что характерно, мы ее не воспроизвели: среди тех, кому сейчас от 50 до 70, сравнительно мало тех, кто считает молодые поколения «хуже» их самих и возмущается поведением «неформалов» всех мастей.
Неконкурентное общество
В традиционном обществе люди не конкурируют друг с другом.
Конкурентами они становятся только при капитализме.
В СССР все были подданными могучего государства и почти не вступали в самостоятельные отношения друг с другом. Поэтому они и не конкурировали друг с другом. Конечно, какая‑то конкуренция все же была, хотя бы конкуренция за должности. Государство организовывало конкуренцию там, где надо было получить особенно качественный продукт. Например, в авиационной промышленности и в ВПК один и тот же заказ давался двум или трем конструкторским бюро: кто выполнит быстрее и лучше. Но в целом конкуренции между людьми было немного.
Руководители государства рассматривались как устроители и организаторы жизни всего общества, «отцы родные», а не люди, сделавшие частную карьеру.
Газеты считались местом, где не могут помещаться непроверенные материалы, задевающие чьи‑то интересы. Тираж газет и впрямь не зависел от того, что в них писалось, и качество публикаций было очень высоким.
Многим бывшим советским людям до сих пор трудно понять, что и начальство, и журналисты – это люди, сделавшие карьеру и работающие за деньги. Они до сих пор предъявляют к ним (и даже к предпринимателям) требования честности, порядочности так, словно они – служащие государства и должны работать на все общество.
«Подмороженная» страна
Во всех странах, населенных европейцами, эпоха Просвещения закончилась после Первой мировой войны. А в СССР – не закончилась. У нас после Первой мировой произошла Гражданская, а после нее начал строиться причудливый «новый мир». То, что произошло во всем мире, не произошло в СССР. Во многом у нас продолжалось то, что сделало Европу лидером мирового развития и от чего сама же Европа отказалась после Первой мировой.
Мы продолжали искренне верить в научно‑технический прогресс и движение человечества от примитива к сложному, интеллектуальному и доброму.
Ценность индивидуальной человеческой жизни, частной жизни, комфорта была для нас менее важна, чем для европейцев. Мы все верили, что человек должен много работать, вершить великие дела, жить не личным устроением, а участием в прогрессе, совершенствовании, устроении. Наивно? Не больше, чем были наивны европейцы XVIII–XIX веков.
Для нас было нормой прочная семья, ведение домашнего хозяйства, некоторое неравенство полов (не зависящее ни от каких деклараций). Мы считали вполне естественным, что молодые должны слушаться старших, а детей полезно время от времени наказывать. Существование сословий для нас тоже не стало чем‑то, что было «раньше» и чего теперь нет. Сословность общества была чем‑то обыденно нормальным. Тем, с чем и спорить смысла не больше, чем с морозами зимой и жарой летом.
Это сделало СССР страной очень консервативной и «отсталой». Плохо ли это? Могут быть разные мнения. В любом случае было именно так: в СССР век Просвещения кончился не в 1918‑м, а в 1991‑м.
Жители громадной империи
СССР был одной из последних в мире империй. Советский человек жил по принципу:
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес – Советский Союз!
Это были не только слова. Дешевый транспорт позволял много ездить по стране и действительно видеть ее всю.
В 1980 году средняя зарплата в СССР составляла 120 рублей (а многие имели заметно больше). Билет на самолет Красноярск – Москва стоил 68 рублей, на поезд Красноярск – Москва – 48 рублей. Многие люди регулярно ездили в отпуск на Черное или на Балтийское море, на Украину или в Литву. Многие люди видели Японское море, Кавказ и Памир, якутскую тайгу и казахскую степь.
Было совершенно обычным, что человек родился в Омске, получил образование в Казани, потом жил в Днепропетровске, а к сорока годам переехал в Ташкент. Многие семьи имели близких родственников в самых разных областях страны. Скажем, родные или двоюродные братья могли жить один во Владивостоке, а другой в Новороссийске. А жен взять один из Эстонии, а другой – из Узбекистана. Никого это не удивляло.
Жизнь в геологических и археологических экспедициях не была особенно комфортной – жизнь в палатках, еда приготовлена на костре, и основа этой еды – «рожки» и консервы. Но люди в экспедиции ехали! Ехала молодежь, ехали в отпуск самые различные люди. Зачем? За романтикой.
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги.
Ехали за туманом, ехали в необычную обстановку, ехали, чтобы узнать что‑то новое, ехали, чтобы приобщиться к науке, ехали за обществом себе подобных, за интересным разговором у костра.
Два слова о блате
Советский человек привык не особенно доверять властям, не полагаться на официальные институты… Он привыкал полагаться на того, кого знал лично. Само слово «блат» пришло из уголовного мира. «Блатной» – это человек преступного мира, «свой» в нем. Урки всегда поддерживали «своих», и, скажем, в лагерях «иметь блат» означало принадлежность к узкому кругу «своих», имеющих право на бесспорную, необсуждаемую поддержку. Без которой часто не выжить, не выйти к концу срока хотя бы сравнительно здоровым.
К концу 1950‑х интеллигенция лихо запела «блатные» песни. Преступник казался очень свободным, независимым от начальства человеком, и это вызывало восхищение. Многие нормы уголовной культуры стали частью обычной советской культуры… Например, само слово «блат» и привычка держаться «своих».
Но своих ведь полагается поддерживать вовсе не только в уголовном мире. Под «блатом» вообще‑то понимаются две совершенно разные вещи. Это система возмездных услуг по принципу «ты мне – я тебе». Ты выписываешь моей семье путевку в санаторий, а я делюсь с тобой ветчиной со своего склада.
И еще под «блатом» понимается безоговорочная поддержка «своего». Парня из своей деревни, родственника, знакомого и знакомого знакомых. И родственника знакомого родственников знакомых. Попасть к хорошему врачу редкой специальности? Не вопрос – надо, чтобы о тебе написали записку: мол, прими, пожалуйста, друга моего друга. И принимали, причем без очереди и даже не в рабочее время.
Блат определялся возможностями человека распределять и выписывать – это факт. Скажем, во время одной из экспедиций начальник берет к себе в отряд сына или дочь торгового работника… И вся экспедиция отоваривается со склада, куда не всякий и не всегда попадет.
Но еще блат определялся принадлежностью к кругу «своих». Принадлежность могла быть и к национальности, и к общественной группе, и просто к числу тех, кого знают.
Добавьте еще категорический моральный запрет «стучать», то есть доносить властям или начальству о любых действиях других, и придется признать: в определенном смысле советский человек был просто готовым мафиози. Не хуже иного сицилийца. Что доказывает одну грустную истину… И в Сицилии, и в Китае мафии возникали как объединения местных, направленные против завоевателей – норманнов в Сицилии, маньчжуров в Китае. В СССР мафиозный тип сознания возник из завоевания России коммунистами.
В первые годы СССР личные знакомства могли в буквальном смысле спасти жизнь человеку. Могу рассказать потрясающую историю об отце моего личного знакомого… Дворянин с титулом и давно отобранными имениями, он стал геологом в СССР. Неплохим геологом он был и ничего враждебного для властей никогда не совершал, но в 1935‑м начались массовые посадки «бывших». Этот человек был предупрежден за три дня об аресте, поспешно уехал в экспедицию… и уцелел.
А предупредил его человек, чей отец торговал когда‑то в его имении на Украине всякой всячиной. Отец моего старшего друга заходил в лавочку к Мойше, вел с ним умные беседы о Боге и о научном прогрессе… Они были людьми абсолютно разного общественного положения, людьми разных миров. Но что‑то их привлекало друг в друге.
Во время погрома помещик и крупный ученый вышел к беснующейся толпе с револьвером в руках и объяснил: всякий, обижающий Мойшу, тем самым обижает и его, князя Рюриковича… Есть желающие? Толпа орала, но Мойшу, его семью и его лавку не тронула. Теперь сын того самого Мойши, офицер НКВД, вспомнил добро, сделанное его отцу много лет назад…
Начиная с 1960‑х советским людям редко приходилось спасать друг друга, но система «блата» охватывала практически все общество. Люди объединялись со знакомыми, с похожими, с рекомендованными.
Когда началось общественное брожение «перестройки», огромную роль играли именно вот такие объединения – даже не единомышленников, а скорее тех, кто лично знает друг друга.
В стране непуганых идиотов
И общество, и государство в СССР негативно относились к переменам. В начале 1970‑х в крупнейших вузах обеих столиц ввели ограничения для поступающих из других городов. А вот «трудовые династии» всячески поощрялись. Бурный динамизм «раннего» СССР, 1920–1950 годов, уходил в прошлое. Легче всего стало продолжать быть теми же, что и твои родители. В результате многие вообще ничего никогда не решали. Заведомо было известно, где они будут учиться, какую специальность получат, где и как будут работать, вплоть до того, какое жилье у них будет.
Если люди не могут, да просто им и не нужно решать самостоятельно многие проблемы взрослых людей, и вечно от кого‑то зависят – какие черты характера у них формируются? Правильно, инфантилизм.
Случалось, родители активно вмешивались и в личную жизнь взрослых детей. Ведь дети зависели от пап и мам очень долго.
Результат? Еще больший инфантилизм.
Очень многие советские люди, особенно интеллигенты, всю жизнь оставались такими бородатыми пацанами. Великовозрастными подростками, которые никогда не боролись за жизнь, не конкурировали ни с кем, не покупали сами жилья и не определяли для себя места жительства. Они даже при выборе жены советовались с родителями.
Этот инфантилизм имел порой самые удивительные последствия… например, когда интеллигенты демонстративно очень много пили водки! Алкашество таких, как Высоцкий (пример которого был особенно пагубным, потому что это был пример известного и по заслугам уважаемого человека), писателей и кинодеятелей было откровенно «протестным»: формой фрондерства, демонстрацией своей асоциальности и несогласия с властями.
Способ выразить свое негативное отношение к происходящему – совершенно детский, в духе «куплю билет и назло кондуктору пойду пешком». Но ведь СССР и был страной великовозрастных детей.
Какие ясные, широко открытые, какие пустые по‑детски глаза у многих советских людей на фотографиях и в кинохрониках! Как смешно «пугали» власти бородатые пацаны из академических институтов… Помню, в «самиздате» раздавались «угрозы», что интеллигенты выйдут из лабораторий и курилок и двинутся «в народ» с гитарами и с «могучей методологией физики». Я не шучу! В очередной раз мне приходится подчеркнуть, что рассказанная мной история – не анекдот. Эти бородатые мальчишки с учеными степенями и правда хотели кого‑то всерьез напугать своими действиями.
Стоит ли удивляться, что во время «перестройки» многие из интеллигентов, привилегированных в СССР, оказались до смешного легко обмануты, а после 1991‑го – до смешного беспомощными?
Страна общения
Когда люди не очень устают, а жизнь нетрудная, чем им заняться? Правильно, надо общаться. В СССР общались намного больше, чем сейчас. Все послевоенные годы патриархальности становилось все меньше: урбанизация перемалывала старую деревню, патриархальные горожане и интеллигенты становились «просто» специалистами. С 1950‑х по 1980‑е меньше стала готовность вникать в жизнь и проблемы других людей, желание остановиться на улице, показать незнакомцу дорогу…
В обществе это воспринималось болезненно, как утрата душевности народа и солидарности людей.
Вообще же и в 1970‑е и в 1980‑е собирались часто, часами спорили обо всем на свете, много ели и пили. Дефицит дефицитом, а холодильники были полны, и стол заставлен вкусностями. Водка плохая? Отличная была водка, ее можно было поджечь в стакане, и она горела тревожным мерцающим пламенем.
Круг людей, часто видевших друг друга и всегда готовых помочь, был велик: десятки и сотни людей.
Много общались и в профессиональной среде. Совершенно исчезнувшая примета времени: профессиональные песни, гимны экспедиций, лабораторий и учреждений. Сочиняли их сами для себя и охотно пели на довольно частых сборищах. Профессиональный фольклор есть и сейчас, но он заметно беднее.
Эта плотная среда общения делала крайне важным некое «общественное мнение». Договорившись о чем‑то, интеллигенты умели отстаивать коллективную позицию, собираясь в группки и в компашки не только «по интересам», но и «по убеждениям».
Сюрреалистический мир СССР
Когда‑то, отправляя в Африку Ганса Шомбурга, знаменитый ловец зверей, владелец зоопарков и цирков Карл Гагенбек наставлял молодого коллегу: «Помните, вы отправляетесь в страну, где могут рассказывать самые невероятные истории о самом обыденном… но в которой и самые невероятные истории могут оказаться реальностью».
Про Африку – не знаю, но таким местом точно был СССР. СССР – настолько богатая страна, богатая и природными ресурсами, и своим историческим наследием, что в ней могло быть буквально все, что угодно. А в официальной жизни эти богатства так мало значили, что их можно было «откопать» решительно где угодно и в каком угодно состоянии.
Был врач, купивший в деревне за бутылку водки скрипку работы Страдивари: когда‑то дед запойного селянина спер ее в разграбленном имении. Скрипка провалялась 60 лет в сарае.
У Стругацких рассказано, как некто продавал партитуру труб Страшного суда. Не уверен, что это только сказка. Более того – лично общался с запойным хохлом, который вроде владел партитурой и пытался что‑то играть… И быстро выяснилось, что лучше этого не делать. Правда? Не правда? Не знаю наверняка, но не могу исключить, что и правда. Вроде бы и прав был некий хитрый парень, который втюхал «ту самую партитуру» одному доктору наук, рублей за 25…
Мне не раз рассказывали о «городе шаманов», где сосредоточены просто фантастические ценности. Сказки? Возможно… А может быть, и не сказки.
Клады – только приманка для идиотов? Я лично знаю людей, один из которых нашел просто неправдоподобный клад в стене своей квартиры. Проводил ремонт, долбил стену – а оттуда выпали драгоценности, сейчас стоящие несколько миллионов долларов. Человеку хватило ума не трепаться, сокровища и сейчас при нем.
Другой мой знакомый нашел «купеческий» клад конца XIX века. Жаль только, что купец большую часть своего состояния превратил в облигации государственных займов Австро‑Венгрии…
Великий поход интеллигенции за иконами в 1950‑х – начале 1960‑х годов еще ждет своего летописца. А ведь во время этих походов на чердаках и в брошенных деревушках находили просто невероятные вещи: иконы работы Рублева, раритеты XV–XVI веков. Такая драгоценная во всех смыслах слова икона могла мирно висеть в мастерской художника или в частной квартире… Так и висит до сих пор.
А люди?! В Иркутске жил дед, который рассказывал о восстании против коммунистов 1918 года и своими глазами видел расстрел Колчака.
В Киеве в 1980‑е годы жили те, кто участвовал в событиях, описанных М. Булгаковым. Сестра моей бабушки рассказывала о нашествии Петлюры… И ее рассказы были даже страшнее историй Булгакова.
В другом городе бывший офицер НКВД трудился во Дворце пионеров завхозом и рассказывал невероятно интересные вещи о своей прежней трудовой деятельности. В частности, от него я знаю, как убить человека мешочком с песком.
Официально существовало только то, что «на поверхности». Но стоит «копнуть», и под тонкой пленкой официоза и официальных структур могло находиться абсолютно все, что угодно… включая и самое невероятное.
Невероятным для жителей СССР бала уже национальность членов ЦК. На плакатах к демонстрации на 1 мая и 7 ноября плакат, изображающий Юрия Андропова, всегда отражал, что называется, вполне определенные национальные черты. Такова была политическая традиция, своего рода норма официальной иконописи. Но и тот, кто рисовал соответствующий портрет, и тот, кто организовывал колонну, очень часто не знали, что Андропов – еврей. Более того – не просто не знали, а что называется, не в силах были допустить даже мысли!
ЦК считался сборищем антисемитов, а официальная политика Брежнева – политикой скрытого и все более явного антисемитизма. Даже из рядов профессуры и специалистов евреев старательно «вычищали», упорно не брали ни на какие должности, связанные с разведкой или с ВПК… Сама мысль о том, что в верхних этажах советского общества могут находиться евреи, казалась вопиющим абсурдом.
Это сейчас подошел к полке, открыл книгу, да и читаешь себе: «..рано лишился отца, о котором почти нет данных, кроме того, что, что он работал телеграфистом и умер от тифа. По непроверенным сведениям, Владимир Либерман после революции сменил фамилию на «Андропов». После его смерти мать Юрия – учительница Евгения Карловна Файнштейн – вторично вышла замуж, но вскоре скончалась от туберкулеза» [109] . Даже пусть себе данные об отце «непроверены», но уж по линии матери – таки да, он из тех самых людей. Как у Бабеля: «Русский, русский… Хучь в раббины его сдавай».
Но в 70–80‑е годы никаких доступных для рядового человека сведений на этот счет не существовало; могли ходить только шизофренические слухи о том, что «жиды Брежнева подменили» или что «в ЦК одни евреи». Множество таких слухов передает политический заключенный Михаил Хейфиц, выехавший из СССР на Запад в начале 1980‑х. Но и он, слушая истории про то, что «Брежнев воспитывался в еврейской семье», разъясняет другим, не столь грамотным политически заключенным: «Не отрицаю в принципе, что Андропов может быть евреем… …Но …если бы это оказалось правдой, то одновременно это было бы величайшей государственной тайной. Ведь ее раскрытие оборвало бы карьеру нашего вождя Юрия Владимировича – поэтому каждый, кто ее узнал бы…» [110]
Из чего делаю вывод – даже политические зэки, хорошо владевшие еврейской тематикой, понятия не имели о национальности Юрия Владимировича. Их духовному окормлению служили те же нелепые слухи, что и всего «советского народа».
Недавно мне рассказали потрясающую историю: известный кинорежиссер, еврей по национальности, должен был снимать выступление Андропова на крупном заводе. Чтобы обсудить детали, он пришел к Юрию Владимировичу… И обомлел, уставившись в типично семитские глаза главы КГБ… Юрий Владимирович понимающе усмехнулся, коротко сказал: «Да!» – и перешел к обсуждению деталей, для которых и пришел к нему режиссер.
Скорее всего, и Леонид Ильич Брежнев был полуевреем по отцу. В 1928 году женился на Виктории Петровне Денисовой. Ее происхождение еще более загадочно, чем папы Леонида Ильича. Есть сведения, что это была племянница Мехлиса, Виктория Пинсуховна Гольдберг [111] . По другим данным – дочка.
Это пример того, как в СССР оказывалось чистейшей правдой то, во что многие люди были не в силах поверить. Даже увидев воочию лично Андропова, они продолжали верить в антисемитизм высшего руководства.
СССР называют страной‑анекдотом… Точнее будет назвать СССР сюрреалистической страной.
Поэтому население СССР было готово поверить в самые невероятные истории, допустить самые фантастические вещи. Ведь сама жизнь наглядно подтверждала – все, что угодно, даже самое фантастическое, может оказаться совершеннейшей правдой!
Скоро население СССР будут кормить слонятиной из Африки?
В московском метро водятся крысы‑мутанты размером с овчарку?
В лениградском метро есть выходы в тайные города военных?
Ученые вывели гибрид человека с обезьяной, их теперь будут призывать в армию?
Сыновья Берии готовят восстание против Брежнева?
Мумия Ленина оживает и бродит по ночам?
А кто его знает… Все возможно…
Борман не бежал в Южную Америку, в 1945 году его вывезли в СССР, и он до сих пор живет в Москве? А кто его знает? Вроде недавно его видели в одном гастрономе…
СССР создан жидомасонами? Надо подумать… Брежнев… Андропов… А может, СССР создан еще и разумными минералами…
Скоро ЦК КПСС объявит многопартийную систему и у нас будет как в Америке?
И этого нельзя исключить… вчера в бане одна баба сказала…
Обычный механизм революции
Давно известно, что революции совершаются не забитыми и голодными, а сытыми и свободными. Революции всегда происходят после эпохи быстрого роста, при любом замедлении. Это эпохи, когда ожидания велики, а не сбылись. И люди ищут виноватого, бросаются на того, кто «не дал» сбыться расчетам и надеждам.
Не случайно Первая мировая война породила революции почти во всех странах Европы: люди ведь ждали вечного мира и процветания, беспрерывного роста потребления и безопасности, прогресса и сытого оцепенения… А жизнь оказалась совсем другой, и люди бросились в утопию [112] .
Так и в конце годов «застоя». Мы не ценили того, что имеем. Зажрались. Как все зажравшиеся, мы все время ждали большего и большего.
…Вот именно, мы ждали все время большего и большего. Нам все время было мало, и не только материальных ценностей. Мало переживаний, мало песен, мало уважения, мало признания, мало красивых слов в наш адрес.
Нам обещали то, что вообще невозможно, а мы – наивные дети! – мы поверили. А когда оказалось, что роста и прогресса больше не будет, мы обвинили в этом старых сказочников из ЦК КПСС. И что? Мы стали реалистами? Ничуть не бывало. Мы тут же кинулись в другую утопию, с другими сказочниками и другим бредом.
Чем сказки про коммунизм к 1980 году лучше или хуже сказок про либеральную демократию? Которой в Европе нет с Первой мировой, а в США нет с Великой депрессии? Ничем. Но большинству засунули в уши и в мозги эти сказки, меньшинству – сказки про Святую Русь, а кто‑то дожевывал сказочки Ленина и Маркса.
Неудачники руководили, раздувая недовольство и мятеж. А избалованные дети, советская интеллигенция с наивно выкаченными глазенками, если не участвовали в этой гадости, то и не протестовали. Мы молчаливо соглашались с бредом, который плели «диссиденты», а позже – «демократы» и воры всех мастей, часто на зарубежные деньги. С нашего согласия и при нашем участии у нас отняли ту самую спокойную сытую жизнь, которая нас породила.
И обрушили нашу империю… За которую наши предки платили кровью, между прочим.
После идеологии
Стоит послушать коммунистов – у них получается, что все люди поголовно сначала строили коммунизм, потом так же дружно рядами и колоннами пошли в «диссиденты», а потом так же дружно во всем на свете разочаровались.
В своем эссе Григорий Померанц выражает эту мысль предельно ясно: «Дедушки пьют, потому что не построили хрустальный дворец. Родители пьют, потому что не разрушили хрустальный дворец. Внуки пьют, потому что им на все наплевать» [113] .
Под «хрустальным дворцом», судя по всему, имеется в виду коммунизм.
Не может быть ничего дальше от реальности. Такую судьбу имеют только те семьи, которые с 1920‑х были убежденными «строителями светлого будущего», то есть от силы всего 2–3% населения. Абсолютное большинство живших в СССР не имели дедушек, жаждавших «построить хрустальный дворец». Число потомков, жаждавших «разрушить хрустальный дворец», если и больше – не намного.
Подавляющее большинство советских людей были не столько советскими, сколько подсоветскими. Коммунистическая идеология была стране навязана, а под ней и вне нее с самого начала шла своего рода «теневая духовная жизнь». В том числе и в сознании членов КПСС. И даже членов ЦК КПСС.
К тому же пафос построения коммунизма выдыхался быстро и фатально. На протяжении жизни всех послевоенных поколений шла только деградация идей, под которые создавался Союз.
Уже к середине 1970‑х коммунизм напоминал проткнутую автомобильную шину или баню, из которой вышел пар. Ни построения коммунизма к 1980‑му, обещанного Хрущевым, ни реализации других лозунгов и программ никто особенно не ждал. Да и построение коммунизма воспринималось в лучшем случае с юмором. В духе злобноватого анекдота:
– Наши дети будут жить при коммунизме!
– Хе‑хе‑хе!!! Там им и надо, волосатикам!
На фасадах зданий в СССР красовалось «Наша цель – коммунизм!» и «Да здравствует КПСС!». Воспринималось это примерно так же, как в наше время воспринимается «Пей кока‑колу!» или «Выгодный вклад: 17% годовых!».
Всю свою жизнь мы наблюдали, как навязанная нам общая идеология, официозная идеология СССР, трещит по всем швам. Пионеров водили к Вечному огню, шли слеты под горн и барабан с воплями «Будь готов!». Сегодня масса бывших пионеров рассказывает, какое отвращение испытывали они к официозу уже октябрятами, когда им на грудь прикалывали значки с Лениным.
Позвольте старому, заслуженному белогвардейцу заверить – что‑то много развелось таких борцов с колыбели. Я не припомню таких. Мы были послушные мальчики и девочки, мы исполняли, что нам говорили. Нам и в голову не приходило ни с чем и ни с кем бороться. Да и зачем? Мы исполняли обряд и шли заниматься своими делами.
А становясь взрослыми, мы хотели в первую очередь заниматься чем‑то интересным. У многих из нас была полная возможность получить «интересные» профессии. А если и не было, мы уходили в разнообразнейшие «клубы по интересам». Не от идеологии, а уходили «к себе», в свою собственную взрослую жизнь. Частная жизнь для большинства из нас все больше становилась важнее общественной.
Брежнев и верхушка ЦК отказаться от коммунистической идеологии не были готовы – в этом их и беда, и вина, и ошибка, и преступление – все вместе. Но страна жила не по идеологии. Она жила после идеологии.
Идеологии черных коммунистов
После того как в конце 1960‑х установился принцип «несменяемости», чиновники из номенклатуры сидели на своих постах и по 15, и по 20 лет… Поэтому иногда «перестройку» называют «революцией вторых секретарей»: «вечно вторые» секретари отчаялись иначе сделаться первыми…
В этом есть резон, но ведь вторые секретари не больше первых намеревались развалить СССР. При этом и те и другие могли иметь весьма различные политические убеждения.
Наивно видеть КПСС монолитным идеологическим единством. В верхушке КПСС насчитывали по крайней мере четыре «внутренних партии»: брежневистов, сталинистов, либералов и националистов.
Брежневисты считали, что все в порядке, и никаких перемен вообще не хотели.
Сталинисты хотели вернуться ко временам, когда «был порядок», а за опоздание на работу давали от 5 до 10 лет.
Националисты хотели изменить идеологию правящей партии, но, как правило, вовсе не собирались изменять самого принципа партократии. Среди них были сторонники самых разных идей – от евразийства до православного фундаментализма. Фактически это были потенциальные представители разных партий, объединенных по одному, хотя и очень важному, принципу.
К тому же в каждой республике националисты были свои. Не отменяя командно‑административной системы, они хотели своего, местного, национального социализма: киргизского, грузинского или русского. Какие нешуточные страсти кипели, показывает хотя бы судьба Петра Ефимовича Шелеста…
Невозможно назвать плохим коммунистом человека, который инициировал ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году… Но, оставаясь коммунистом, Шелест был еще и украинским националистом.
На должности первого секретаря ЦК КПУ он инициировал создание Историко‑культурного заповедника на Хортице, Музея народной архитектуры и быта Украины в Пирогово, дворца культуры «Україна»; при нем писалась многотомная «История городов и сел Украинской ССР», Шелест критиковал Е.А. Евтушенко, обвинял его в еврейском национализме; кажется, он и правда считал Евтушенко евреем. Он лично защищал писателей Николая Виграновского и Ивана Драча, обвиненных в национализме.
При нем книга И. Дзюбы «Интернационализм или русификация?» была размножена небольшим тиражом и роздана крупным партийным функционерам, типа секретарей обкомов. Тогда же вышли в официальной печати рассказы, позже признанные «вредными» и «националистическими»: «Тени забытых предков» Сергея Параджанова, «Ночь накануне Ивана Купалы» Ильенко. Все это, конечно, только интеллигентская болтовня на границе разрешенного и запрещенного, но важно – Шелест это поддерживал.
И пострадал: 19 мая 1972 года Шелест был снят с должности, переведен в Москву, председателем Совмина СССР. Вроде бы чуть не повышение? Но в апреле 1973‑го он написал заявление об освобождении от работы в связи с уходом на пенсию.
Несменяемость кадров не коснулась Шелеста: он был выведен из Политбюро ЦК КПСС и ЦК КПСС, и доживал как персональный пенсионер союзного значения. При том, что оставался вполне работоспособен.
Кстати, на Украину ему ездить запрещалось! П.Е. Шелест приветствовал провозглашение независимости Украины в 1991‑м, но приехать не мог. Впервые смог приехать в Киев в 1993 году, много выступал, его приветствовали овациями…
Националистические идеи становились все более популярны, и не только в кругах номенклатуры. Не случайно многие члены ЦК прикармливали писателей‑«деревенщиков», а во многих республиках при крушении СССР пришли к власти именно местные националисты. В Грузии – писатель‑«деревенщик» Гамсахурдиа, в Эстонии – тоже свой писатель‑«деревенщик» – Лутс. Это примерно то же самое, как если бы в России президентом в 1991 году стал Астафьев, а премьер‑министром – Распутин.
Либералы хотели сломать административно‑хозяйственную систему… Хотя чем ее заменить, представляли себе очень слабо. Непоследовательные они были необычайно. Многие были фактически никакими не либералами, а троцкистами, бухаринцами или социал‑демократами и хотели не создания либеральной системы, «как на Западе», а некоторой либерализации уже существующей системы… Причем мнения о том, как именно и в какой степени ее надо либерализовать, у них тоже были очень разные.
Эти «партии в партии» долгое время, все годы «застоя», существовали разве что в кружках, на сборищах лично знакомых людей, единомышленников.
У меня очень мало веры в современные разговоры о том, что такой‑то с самого начала ненавидел советскую власть и только мечтал изменить советский политический строй. Такие истории рассказывал о самом себе член ЦК Александр Николаевич Яковлев: «Давным‑давно, более 40 лет назад, я понял, что марксизм‑ленинизм – это не наука, а публицистика – людоедская и самоедская. Поскольку я жил и работал в высших «орбитах» режима, в том числе и на самой высшей – в Политбюро ЦК КПСС при Горбачеве, – я хорошо представлял, что все эти теории и планы – бред, а главное, на чем держался режим, – это номенклатурный аппарат, кадры, люди, деятели. Деятели были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циники. Все до одного, и я – в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостью, истинные убеждения держали при себе.
После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества. Избрали простой, как кувалда, метод пропаганды «идей» позднего Ленина. <…> Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал‑демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом» – по революционаризму вообще. <…>
……..
Советский тоталитарный режим можно было разрушить только через гласность и тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма. <…> Оглядываясь назад, могу с гордостью сказать, что хитроумная, но весьма простая тактика – механизмы тоталитаризма против системы тоталитаризма – сработала» [114] .
Если честно, я в эти откровения не верю. Думаю, что Яковлев задним числом приписал себе и своим единомышленникам невероятную хитрость и предусмотрительность, прозорливость и подлость. Скорее всего, он хотел бы обладать этими качествами и быть одним из погубителей СССР. Но был ли? Очень сомнительно.
Но даже если в этих откровениях правды больше, чем 30%, то получается – прозрел Яковлев уже после ХХ съезда. А входил в номенклатуру он активным советским человеком.
Как «деревенщики» пришли к власти в некоторых республиках, так некоторые московские либералы стали «при власти» после переворота 1991 года.
В конце 1980‑х принято было смеяться над колоссальным аппаратом управления. Считалось, что в нем занято 18 млн человек (откуда цифра – уму непостижимо). Сергей и Татьяна Никитины пели на слова Эльдара Рязанова:
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем.
Мы бумажные важные люди,
Мы и были, и есть, мы и будем.
Наша служба трудна изначально,
Надо знать, что желает начальник.
Угадать, согласиться, не спорить
И карьеры своей не испортить.
Чтобы сдвинулась с места бумага,
Тут и гибкость нужна, и отвага,
Свою подпись поставить иль визу
Все равно что пройти по карнизу.
Нас не бьют за отказы, запреты,
Мы, как в танках, в своих кабинетах,
И сгораем, когда разрешаем,
И поэтому все запрещаем.
Нет прочнее бумажной постройки,
Не страшны нам ветра ускоренья.
Мы бойцы, мы службисты, солдаты
Колоссальнейшего аппарата.
Мы бумажные важные люди,
Мы и были, и есть, мы и будем.
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем.
Представляете себе?! К концу «застоя» бюрократический аппарат вырос до 18 млн человек! Он стал одним из самых больших в мире!
…Правда, в США и в странах Европы аппарат управления был ничуть не меньше… Ну и что?!
…Правда, при героических «демократах» аппарат не уменьшился, а вырос. И отважная певица, непримиримый борец с аппаратом, сама стала чиновницей… Ну и что?! Главное – бороться… Бороться за то, чтобы борьба стала главным содержанием нашей борьбы.
Что же до номенклатуры, то она была даже более «убежденной» и «идейной», чем большинство советских людей. И поэтому номенклатура была честнее большинства жителей СССР: она больше верила в то, что говорила и делала.
Эта номенклатура истово верила в прогресс. Даже страшненькие слова Яковлева отражают эту веру. Ну, уклонился СССР куда‑то не туда, надо его вернуть на светлый торный путь с боковых тропинок, на главную дорогу (как сейчас говорят, «мейстрим») человечества. На самом деле они очень по‑разному понимали коммунистическую идею, но с самой идеей не спорили.
И тем более они совершенно не собирались разрушать Советский Союз.
…Но у каждой «партии в партии» было свое мнение, как избавляться от ужасного «аппарата», что с ним делать и куда вообще двигаться.
Идеологические метания красных коммунистов
Либералы – певцы или писатели‑почвенники, которые группируются вокруг того или иного члена ЦК, – прекрасный показатель того, что номенклатура и интеллигенция далеко не во всем противостояли друг другу.
В годы правления Брежнева важнейшей цементирующей идеей стали споры вокруг личности Сталина и оценки всего его правления.
Для либералов и всех «передовых» людей Сталин был мерзким чудовищем. Для очень многих других – великим человеком, чьи замечательные дела оболганы политическими пигмеями. Отношение к Сталину во многих кругах становилось лакмусовой бумажкой: «свой» или «не свой».
Что думал о Сталине Брежнев, мы можем только догадываться: человек осторожный, он ничего про это не сказал. Может, и говорил детям‑внукам, но мне об этом ничего не известно. Известно, что в годы его правления он совершил по крайней мере три поступка, направленных на воспоминание о Сталине.
На торжественном заседании в Кремле накануне Дня Победы 8 мая 1965 года Брежнев впервые после многолетних умолчаний упомянул имя Сталина: как организатора победы СССР во Второй мировой войне. Зал бешено зааплодировал.
В конце 1969 года к 90‑летнему юбилею со дня рождения Сталина, главный идеолог ЦК Суслов организовал ряд мероприятий по его реабилитации. Брежнев, по крайней мере, не возражал. «Ресталинизация» не удалась – помешали протесты антисталинистов, в том числе из членов ЦК, научной и культурной элиты.
В 1970‑е в учебниках (в том числе в школьных) начали писать о Сталине и сталинском периоде без ритуального упоминания о «репрессиях». Люди «демократических» убеждений подняли вой. До поры до времени – на кухнях… Интеллигентский обер‑зубоскал, певец и бард Юлий Ким пел забавные такие песенки про смешного и глупого Брежнева, который хочет подражать отвратительному кровавому Сталину. Песенки пелись тоже для кухонного употребления, стать открытым «диссидентом» Ким боялся. Потом, в «перестройку», «протесты интеллигенции» выплеснулись на страницы прессы, на радио и телевидение, но песенки Кима уже никому не были интересны.
Споры о Сталине и его наследии (и в ЦК, и на кухнях) стали ярким явлением всех 1980‑х годов.
Советские люди всегда разбредались в группы и группочки «по интересам»… чем дальше, тем разбредались активнее.
Глупо представлять нас убежденными врагами советской власти, но еще глупее – убежденными коммунистами, жаждущими построить «светлое будущее». Люди осмысливали себя и жизнь в навязанных им идеологических формулах – других‑то не было. Деревенский дед, доивший корову, тем самым «выполнял продовольственную программу», а крепкий дядя, доставлявший в милицию хулигана, «сотрудничал с органами». Это не делало их ни марксистами, ни коммунистами.
Мы не то чтобы не были идеологичными… Были, и еще как. Отрицая официоз, прибивались к другим идеологиям, порой немногим лучше. Занимаясь наукой, придумывали причудливые идеологии «своих». Читая Стругацких (культовые писатели поколения) и слушая культового певца Высоцкого, проникались идеологиями, которые они несли.
Мышления вне идеологий нам было просто негде не то что перенять – а хотя бы просто понаблюдать. Мы не знали, что бывает иначе. Только вот общей идеологии не было и в помине.
Среди нас были и пылкие сторонники, и злейшие враги идеологии коммунизма…
Часть из нас естественным образом проникалась официальной идеологией… но уже брежневской – идеологией не построения коммунизма во всем мире, а идеологией «хотим жить вот так, здесь и сейчас». Или национал‑коммунистической, которых чаровала «соборность» и «общинность», что «все равны» и что общество важнее отдельного человека. Они вполне искренне осуждали «буржуазный индивидуализм», но, опять же, где тут коммунистическая идейность?
Были мальчики и девочки, которых завораживали сами по себе горн и барабан, движение шеренг и звучные команды. Но если бы над этими колоннами и командами колыхались бы другие портреты, а лозунги стали бы прямо противоположными – многое ли изменилось бы?
А были и арийцы, и неоязычники, и евразийцы, и либералы, и социал‑демократы, и анархисты, и эсеры, и еврокоммунисты… Кого только не было в числе советских интеллигентов, кто только не собирался на кухнях, не пил водки со вскрикиваниями и невнятными угрозами бог знает кому.
Вот кого почти не было – это трезвомыслящих людей.
Таков в свои последние годы тот Советский Союз, который сохранился в нашей памяти. Советский Союз, из которого мы происходим и который развалился в 1991 году.