Царскосельский лицей
Одним из наиболее привилегированных закрытых учебных заведений в первой половине XIX века был Царскосельский лицей. В то же время по программе, организации учебного процесса, общему духу — это было совершенно особое учебное заведение, не имеющее аналогов в России того времени.
Проект его создания был разработан Сперанским в 1808 году, как лицея для высокоодаренных детей. Первоначально, по мысли автора проекта, не предполагалось сословных ограничений при наборе учеников. Однако в постановлении о Лицее, утвержденном в 1810 году, были изъяты положения о приеме детей всех сословий и равенстве учащихся. Все же основные идеи Сперанского о направлении, методах и содержании воспитания остались. Учебная программа включала как предметы среднего учебного заведения — русский язык, математику, историю, географию, немецкий, французский языки, латынь, закон Божий, нравоучение, так и университетского курса. Особое внимание обращалось на науки нравственные, то есть те познания, кои относятся к нравственному положению человека в обществе и, следовательно, понятия об устройстве гражданских обществ, о правах и обязанностях, отсюда возникающих. Поэтому лицеисты должны были изучать историю права, правоведение, логику; в науках исторических наибольшее внимание уделялось отечественной истории. В раздел словесности должны были войти художественная литература, лингвистика, стилистика, эстетика и, наконец, «изящные науки» включали чистописание, рисование, «танцевание», гимнастические упражнения, фехтование, верховую езду и плавание.
Таким образом, заведение, принимавшее учеников 10—12 лет, должно было довести их за чрезвычайно короткий — шестилетний — срок до уровня окончивших 8 классов гимназии и четырехлетний университетский курс. Правда, в таком виде программа существовала только первые шесть лет.
Штат профессоров и преподавателей Лицея был составлен из лучших специалистов. Первыми преподавателями его стали профессора Педагогического петербургского института А. П. Куницын, И. К. Кайданов, Я. И. Карцев, Н. Ф. Кошанский, профессор французской словесности Д. И. де Будри (из Екатерининского института благородных девиц) и профессор немецкой словесности Фр. Матв. Гауеншильд.
Ведущую роль в создании особой атмосферы свободомыслия и доброжелательности, которая характерна была для первых лет существования Лицея, сыграл его директор В. Ф. Малиновский, человек разносторонне образованный, прогрессивных воззрений, единомышленник Сперанского. В педагогической практике Малиновский считал необходимым приучать каждого ученика к самостоятельному критическому и философскому мышлению, воспитывать у него стремление жить и трудиться «для общей пользы».
В «Памятной книге Лицея» он писал о необходимости в преподавании всех предметов выделять нравственную идею, «приучать к различию добра и зла». Педагогам и наставникам полагалось относиться к воспитанникам корректно, как к взрослым, обращаться на «вы» с прибавлением «господин». Лицей был единственным в России учебным заведением, где не было телесных наказаний.
Все вопросы, касающиеся обучения и воспитания, решала так называемая Конференция Лицея, состоящая из профессоров и директора. Конференция постоянно сносилась с университетами: Петербургским, Московским, Харьковским и Казанским, получала оттуда книги, учебные планы. В свою очередь преподаватели Лицея посылали свои научные труды в высшие учебные заведения страны.
Хотя первоначально Лицей предназначался для детей самых высокопоставленных семей — одно время даже предполагалось там обучать младших братьев императора Александра великих князей Николая и Михаила — однако он не привлек внимания сановного и богатого дворянства. Первыми воспитанниками стали в основном дети родовитого, но небогатого, служилого дворянства. К экзамену были допущены 38 человек, зачислено—30. Из них титулованных было только пять — барон Дельвиг, князь Горчаков, бароны Корф, Гревениц, граф Броглио. К родовитым дворянским семьям принадлежали Пушкин, Пущин, Ржевский, Матюшкин и Маслов. Лицеисты получили форменную одежду — сюртук военного покроя с красным воротником и металлическими пуговицами, парадный мундир — синий с красным воротником и синюю фуражку с бархатным околышем.
В специально построенном для Лицея здании рядом с Екатерининским дворцом размещались хозяйственные помещения, больница (на I этаже), большой зал, классы и классные комнаты для занятий после уроков (на II и III), на IV этаже — спальни воспитанников, состоящие из небольших комнат, разделенных перегородкой, с умывальником, постелью, шкафами для белья и платья. Пища, по отзывам воспитанников, была прекрасная и обильная. Распорядок дня был составлен таким образом, что занятия чередовались с отдыхом; подъем в 6 часов утра, с 7 часов — молитва и чай, с 8 до 9 — урок, с 9 до 10 часов — отдых, с 10 до 12 часов снова уроки, потом с 12 и до 2 часов обед и отдых; с 2 до 5 часов — уроки. В 5 часов — вечерний чай и до 8 часов — свободное время. В 8 часов ужин и в 10 часов вечера — отход ко сну. Большое внимание уделяли воспитатели физическим упражнениям лицеистов. Зимой, после вечернего чая, в 5 часов лицеисты катались на коньках на небольшом четырехугольном пруду перед дворцом. Кроме этого ежедневными были верховая езда, фехтование, летом — плавание и гребля. Директор Малиновский устраивал различные подвижные игры, летом организовывал пешеходные прогулки в Колпино, Павловск, катание в шлюпках по озерам и прудам Царского Села.
Дом директора стал родным для лицеистов. Горчаков после поступления в Лицей писал родным, что «трудно выразить словами, какой прекрасный человек Малиновский, что он относится к воспитанникам, как к своим детям, и не делает разницы между ними и своим сыном». Малиновский постоянно переписывался с родными воспитанников, сообщал об их самочувствии, успехах. Трогательно заботился о своих подопечных. Так, заболевшему Есакову по распоряжению директора специально доставали козье молоко.
После ранней кончины Малиновского его преемник Е. А. Энгельгардт продолжил традиции лицейского воспитания. Ученики высоко ценили его как человека и наставника: «Он никогда не посещал классов, предоставляя полную свободу и самостоятельность профессорам-преподавателям... и действовал на воспитанников ежедневным с ними общением. Он имел обыкновение в младшем курсе приходить почти ежедневно после вечернего чая и занимал нас чтением, беседою (иногда шутливою); беседы эти не имели никогда характера педагогического наставничества, а были приноровлены к возрасту, служили к развитию воспитания и внушению им правил нравственности; особенно настаивал он на важности принципа правдивости... На старшем курсе беседы его клонились к развитию понятия о долге».92 Высокогуманный, высоконравственный девиз Малиновского — «общая польза», воспитавший стремление приносить пользу, служа «общему благу», стал и девизом Энгельгардта, который говорил: «Доколе человек не умер, он должен иметь беспрестанно в виду великую цель:
споспешествовать (то есть содействовать — Н. Я.) и общему благу». Энгельгардт был не только прекрасным педагогом, но и хорошим организатором — при нем был налажен быт и дисциплина лицеистов, расшатанные после смерти первого директора. Во многих домах Лицей, по выражению И. И. Пущина, получил «права гражданства». Воспитанники бывали в домашнем театре графа Толстого, в домах графа Ожаровского, И. Северина, Бакуниной — матери лицеиста Александра Бакунина и больше всего в доме директора Е. А. Энгельгардта. Там они знакомились с обычаями светской жизни, расширяли круг знакомств. Летом директор совершал с ними дальние, иногда двухдневные, экскурсии по окрестностям Царского Села; зимой в праздничные дни для развлечения возил на тройках за город завтракать или пить чай, тогда же в парке для них устраивались катания с гор. Лицеисты много бывали на воздухе — катались верхом, зимой — на коньках или санках, или просто гуляли в великолепных парках, окружавших дворец и здание Лицея. И неповторимая красота царскосельских дворцов и парков тоже влияла, формировала эстетические вкусы, нравственные воззрения лицеистов. Она воспитывала любовь к природе, искусству. Три необъятных парка, два огромных дворца и бесконечное множество павильонов, памятников, статуй представляли все стили в искусстве от барокко и классицизма до средневековой и восточной экзотики, готических, китайских и турецких мотивов — все, что запечатлелось в памяти и сердцах лицеистов.
Как писал В. К. Кюхельбекер: «Тут нет места, почти нет камня, ни дерева, с которым не было сопряжено какое-нибудь воспоминание, драгоценное для сердца всякого бывшего воспитанником Лицея».93
Все в жизни Лицея — и лекции профессоров, и самостоятельные занятия и чтения, общение с наставниками и друзьями, и даже развлечения — способствовало развитию индивидуальности каждого воспитанника. И тот период в деятельности Лицея, когда эти условия оставались неизменными, отмечен и наибольшими успехами. Особую воспитанность и широкую образованность выпускников Царскосельского лицея, и прежде всего первого выпуска, отмечали все современники, назвавшие этот выпуск блистательным. Позднее он получил название «пушкинский». И действительно, из 28 воспитанников, закончивших Лицей в 1817 году, вышли не только величайший поэт, но и яркие личности — воины, поэты, исследователи — отважный мореплаватель Ф. Матюшкин, сановный дипломат, долгие годы руководивший внешней политикой России князь А. Горчаков; чудесный поэт, остроумный и нежный А. Дельвиг; первый друг Пушкина, честнейший и смелый И. И. Пущин, гвардейский офицер, позднее судейский чиновник, еще позднее — декабрист и ссыльнопоселенец в Сибири; поэт, педагог В. Кюхельбекер, — «милый Кюхля лицейских лет», тоже декабрист, скончавшийся в Сибири; барон М. Корф — видный сановник, сенатор, директор Императорской публичной библиотеки. Все очень разные, но все — самостоятельно мыслящие, прекрасно образованные.
В этом отношении Лицей в какой-то степени воплотил мечту русского века Просвещения — о создании учебного заведения, готовящего «новых людей». Только лицеисты первых выпусков имели мало общего с идеалами «новых людей» XVIII века.
«Лицейский дух», созданный и поддерживаемый Малиновским и Энгельгардтом, постепенно исчезал: менялись учебные программы, ужесточилась дисциплина, исчезла простота в отношениях воспитанников к педагогам и наставникам, были уничтожены и проблески свободомыслия. Последовавшая в начале 20-х годов правительственная реакция в области просвещения нанесла сокрушительный удар прежнему Лицею. В 1821 году Энгельгардт вынужден был покинуть пост директора. Лицей вывели из подчинения министерства народного просвещения и передали Управлению военно-учебных заведений. Директором его стал генерал-майор Гольтгоер. Позднее Лицей был переведен из Царского Села в Петербург и, получив наименование Александровского, по существу превратился в закрытое военное учебное заведение.
* * *
Суммируя все сказанное о развитии просвещения в первой половине XIX века, следует подчеркнуть особенности этого процесса.
Безусловным достижением являлось создание в начале века единой государственной системы образования. Кроме того, преемственность учебных программ всех ступеней школы, бесплатность государственного обучения позволяют считать этот проект наиболее прогрессивным из реформ просвещения первой половины XIX века. К сожалению, реализация этих начинаний проходила медленно и тормозилась в значительной степени недостаточностью средств. Следует заметить, что государственные ассигнования на просвещение в течение всего XIX века были значительно меньше других расходов и меньше потребностей школы. Так, в 1805 году в период реализации устава 1804 года сумма всех государственных расходов составляла 125 448 922 руб., из них министерству просвещения причиталось — 2 600 934 руб., в 1815 году государственные расходы составляли 271 246 174 руб., а министерству просвещения было выделено лишь 2 351 780 руб.94
При этом, начиная со второго десятилетия XIX века, эта система образования, отражая общую тенденцию внутренней политики правительства, принимала все более ярко выраженный охранительный и продворянский характер. Проявилось это, с одной стороны, в уничтожении преемственности между низшей, средней и высшей школой, изменении учебных программ, в репрессиях по отношению к университетам, с другой — в сохранении и расширении сети закрытых дворянских учебных заведений.
Результатом этой консервативной политики правительства явился очень слабый рост прежде всего низших и средних учебных заведений, а следовательно, крайне замедленное расширение круга людей, обладающих основами знаний. Ведь даже в середине 30-х годов XIX века учащиеся средних учебных заведений, то есть гимназий, пансионов, военных и духовных училищ составляли всего 379 тыс. человек на 51 миллион населения, то есть около 0,7%. При этом стремление правительства к ограничению просвещения приводило не только к массовой неграмотности основной части населения — крестьянства и среднего сословия, но и к тому, что не удовлетворялись культурные потребности даже привилегированного класса — дворянства. Ибо обучение в закрытых дворянских учебных заведениях (институтах благородных девиц, пажеском корпусе, лицеях, некоторых военных училищах) получали в основном дети наиболее родовитых, сановных и богатых дворянских семей. При этом учебная программа и бытовые условия таких заведений, как Царскосельский лицей или Пажеский корпус, предназначенных для детей высших кругов дворянства, резко отличались от других, даже закрытых дворянских учебных заведений. Между тем в среде дворянского сословия в первой половине XIX века наряду с земельными магнатами или просто состоятельными помещиками существовала большая прослойка безземельных дворян, мелких и средних чиновников, младших офицеров, имущественное состояние которых было очень скудным. «Оторвавшееся от помещичьей экономической базы, зависящее от заработной платы, это дворянство, еще обладающее сословным званием, не отличалось ничем от разночинцев».95 Мизерное же количество уездных училищ и гимназий приводило к тому, что большинство детей дворянских семей среднего и низкого достатка не получали даже минимума знаний, необходимых для образованного человека тех лет.
Кроме того, влияние реакционной политики правительства отрицательно сказывалось на содержании и методике процесса обучения. Пересмотр учебных программ (особенно гимназических и университетских), проникновение консервативной идеологии в систему воспитания обедняло умственный кругозор и духовный мир подрастающего поколения. Продворянская направленность всей системы образования способствовала возрастанию приоритетности сословного мировоззрения, усугубляя противоречия внутри страны.
Нерешенным оставался и вопрос женского образования.
В то же время прогресс капиталистических отношений, ускоривший развитие промышленности, торговли, городского строительства, наконец, возраставшая бюрократизация государственного аппарата — все это увеличивало потребность в образованных специалистах — инженерах, юристах, агрономах, врачах, педагогах и т. п.
Потребность общества в образованных кадрах вынуждала правительство, идя им в какой-то мере навстречу, приспосабливать сословную систему образования к новым условиям. Это обозначилось прежде всего в создании средних и высших технических учебных заведений (Горный институт, институт инженеров путей сообщения, строительный институт в Петербурге, навигационные школы в Астрахани, Архангельске, Таганроге, фабрично-заводские училища в Москве и Петербурге, земледельческие школы в средней полосе России и на Украине и т. д.). Процесс демократизации школы шел медленно и трудно. Только ценой невероятных усилий и лишений удавалось выходцам из низших сословий получать желаемое образование. Тем не менее количество обучающихся в гимназиях и высших учебных заведениях разночинцев возрастает. В 30-40-х годах в гимназиях обучалось до 20% детей недворянского происхождения. В Петербурге, например, строго сословный характер сохраняла только I гимназия, принимавшая учеников лишь из потомственных дворянских семей. Во II гимназии в 40-е годы XIX века обучалось около 20-24% детей купцов и разночинцев, состав учащихся в других петербургских гимназиях был еще более демократичным. Значительно нарушался сословный принцип и в провинциальных гимназиях. Так, в пензенской гимназии в 1844/45 учебном году дети дворян и чиновников составляли не более 2/3 учеников. Также возросло и число разночинных студентов в институтах и университетах страны. Например, в Казанском университете в 1848/49 учебном году студенты недворянского происхождения составляли 50%, а по всем российским университетам — 37%. Причем даже в закрытых учебных заведениях появляются учащиеся-разночинцы. В Демидовском училище в Ярославле, приравненном по своему положению к лицеям, количество воспитанников-недворян составляло 50%,96 Этот, хотя и затрудненный, но растущий процесс демократизации образования в экономическом плане способствовал более активному прогрессу народного хозяйства страны, в плане же социальном выразился в появлении нового общественного слоя — разночинной интеллигенции.
Таким образом, для наиболее прозорливых современников становилось ясным, что прежняя система просвещения, присущая феодальному обществу, безнадежно устаревала и препятствовала росту и развитию ведущей силы общественного сознания — русской интеллигенции.