Сложные синтаксические целые как структурный фрагмент текста

Высказывания, как правило, функционируют в речевой цепи /устной или письменной/Сложное синтаксическое целое /ССЦ/ и диалогическое единство /ДЕ/ являются такими отрез­ками этой цепи, для которых характерны тесные логические,

грамматические и лексические связи между высказываниями,

⁴ Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимения). М, 1985. с. 11.

относительная смысловая и функциональная завершенность, общая микротема и большая, чем у отдельного предложения, семантическая независимость.

Общими признаками ССЦ и ДЕ являются: а\ выражен­ность в словесно-устной или письменной форме; б/ обуслов­ленная намерениями говорящего и законами грамматической, лексической и семантической сочетаемости связная последо­вательность двух или более фраз; в/ заданность микротемы начальной фразой /фразами/ этих единств.

Сложное синтаксическое целое

1. ССЦ - самая распространенная разновидность текстов монологической письменной или устной речи, выделяемая во всех стилях речи. Труднее всего отграничить ССЦ от других подобных блоков в художественных текстах.

В устных монологах говорящий выделяет нижнюю гра­ницу ССЦ паузой более длительной, чем пауза в конце пред­ложения; в письменных - читателю самому приходится опре­делять чередование микротем и, естественно, верхнюю и ниж­нюю границу ССЦ. При этом он ориентируется, во-первых, на отраженность в содержании фрагмента текста факта, участка, аспекта /т.е. ситуации, события/ объективной действительно­сти; во-вторых, на строение и смысл начальных фраз иниции­рующих микротему /в роли подлежащего и дополнения чаще существительные, в начале фразы - указание на конкретное время, место/, так и последующих /наличие союзов перед ни­ми, употребление указательных и лично-указательных место­имений, местоименных наречий, лексических повторов, сино­нимов, антонимов к именам, названным в начале и др./. На­пример: «Оказывается, самый долговечный -японский нацио­нальный гимн. Текст его написан в XI веке, т.е. тогда, когда Сергея Михалкова и Эль-Регистаиа еще на свете не было! В гимне всего четыре строки. Замечательно, что их более чем за тысячу лет никогда не меняли» /Я. Голованов/.

Микротема этого ССЦ заявлена в первой фразе. Развива­ется она с помощью соотнесения отдельных элементов после­дующих фраз с временным понятием «долговечность» / «напи­сан в XI в. », «более чем за тысячу лет», «никогда его» и поня­тием «гимн» / «текст его», «четыре строки», «С. Михалков и Эль-Регистан» - авторы гимна СССР/.

Верхнюю границу ССЦ можно выделять по употребле­нию в качестве инициирующего новую микротему высказыва-

ния, которое характеризуется автосемантичностъю, т.е. синтагматической независимостью. Для таких фраз часто характерно так называемое «твердое» начало, т.е. употреб­ление в роли подлежащего существительного. «Мягкое» нача­ло свойственно предложениям, начинающимся сочинитель­ными союзами или другими скрепами, единицами, содержащи­ми анафорические местоимения и некоторые другие средства межфразовой связи. Например: «Соколов захотел выйти на вершине холма. Шофер и Ник усадили его на коляску. Стояла прекрасная пора. Деревья еще зелены, однако проглядывают желтые и багряные листья. Трава еще сочна, и склон как бы покрыт темно-зеленым бархатом» /В. Токарева/.

На первый взгляд, здесь можно выделить две микротемы, совпадающие с абзацным делением текста. В первом - «жела­ние Соколова выйти на холм», заданная начальной фразой с «твердым» началом, но с анафорическим местоимением «его», которое делает ее синтагматически зависимой. Второй абзац тоже имеет твердое начало, а лексика двух последующих предложений конкретизирует временное понятие - тему «сен­тябрьская пора». Но данная часть ССЦ тоже участвует в разви­тии и первой темы, которая здесь актуализирована в послед­нем предложении связующей словоформой «склон» /холма/, что обусловливает синтагматическую связность этой фразы с первой фразой ССЦ. ССЦ свойственна определенная компози­ционная организация. В них выделяется зачин, развитие темы /средняя часть/ и, естественно, завершающая часть — концовка. Проанализируем отрывок из воспоминаний В. Набокова «Дру­гие берега»: « В гостиную вплывает керосиновая лампа на белом лепном пьедестале. Она приближается - и вот опусти­лась. Рука Мнемозины, теперь в нитяной перчатке буфетчика Алексея, ставит^е, в совершенстве заправленную, с огнем, как ирис, посередине круглого стола. Ее_ венчает розовый абажур с волнами, кругосветно украшенный по шелку полупрозрачны­ми изобретательницами маркизовых зимних игр. Дверь отво­рена в проходной кабинетик, и оттуда извергается желтый паркет из овального зеркала над карельской березы диваном /всем этим я не раз меблировал детство героев/.»

Микротема ССЦ - появление лампы в гостиной - заявлена в первой автосемантичной и синтагматически независимой фразе. Это своеобразный зачин СФЕ. Тема развивается в по­следующих высказываниях: вначале в форме повествования

реализуется с помощью предикатов перемещения фрагмент темы « появление» I лампа «приближается», «опустилась», «ее ставят»!, затем в описании фрагмента «лампа» в середин­ной, основной части ССЦ. Последний фрагмент реализован в образе « извергается желтый паркет из овального зеркала». Данная фраза со вставной конструкцией, объясняющей мотив, которым руководствовался автор данного описания, является концовкой ССЦ.

2. Семантические отношения между высказываниями в ССЦ во многом совпадают с семантико-синтаксическими от­ношениями в сложносочиненных и бессоюзных предложениях. Это особенно отчетливо проявляется в двучастных ССЦ. См., например, ССЦ из произведений А. Фадеева, выражающие:

а/ соединительные отношения: «Солнце уже поднялось над лесом. И иней давно растаял...»

б/ разделительные: «То пурга кружится над нами, воет голодным бесом. То, как бы в доказательство ее могущества, затяжно воет обвал».

в/ противительно-уступительные: «Ни у кого не осталось ни крошки из харчей, припасенных в госпитале помощником начхоза. Но все были в приподнятом настроении, чувствуя близость жилья и отдыха». Структурно и по средствам связи эти ССЦ можно квалифицировать как сочинительные единст­ва.

В многочастньгх ССЦ, состоящих более чем из двух вы­сказываний, наблюдаются комбинации разных типов смысло­вых отношений. Ср.: «// Что же делать? 2/ Ветер дуя в ту сторону, куда ушел Гайдар. 3/ Можно было разжечь костер, дым потянуло бы в мшары, и Гайдар мог бы вернуться на остров по запаху дыма. 4/ Но этого нельзя было делать. 5/ Мы не условились об этом с Гайдаром, б/ В болотах часто быва­ют пожары. 7/ Гайдар мог бы принять этот дым за прибли­жение пожара и, вместо того, чтобы идти к нам, начал бы уходить от нас, спасаясь от огня» I К. Паустовский/.

Между 121 и /3/ высказываниями наблюдаются отношения следствия, между /3/ и /4/-противительные, между /4/ и /5/ от­ношения причинно-следственные, между 15! и /6/ - сопостави­тельные и, наконец, между /6/ и 111 - снова причинно-следственные. В большинстве пар связь бессоюзная.

Критериями единства смыслового блока ССЦ является общность содержания этого отрезка текста. Сигналами верх-

ней и нижней границы служат не только более длительные паузы / кстати, они существенны и для абзаца/, но и структур­но-семантические свойства исходной фразы, как правило, се­мантически достаточной, синтагматически независимой. В качестве границ между ССЦ выступают и относительно авто-семантичные и синтагматически независимые высказывания. Например /выделено связующее высказывание/:

« Прошло несколько времени, а здоровье бедного Дубров­ского все еще было плохо... Он забывал свои прежние заня­тия. Он был не в состоянии думать о своих делах. И Егоровна увидела необходимость уведомить о всем молодого Дубров­ского...// Итак, отодрав лист от расходной книги, она про­диктовала повару Харитону ...письмо, которое в тот же день отослала в город на почту. Но пора читателя познакомить с настоящий героем нашей повести. Владимир Дубровский воспитывался в кадетском корпусе» /А. Пушкин/.

4. В системе ССЦ выделяется несколько таких структур­ных разновидностей этих единств, которые Г.Я. Солганик на­зывает «прозаическими строфами». Он выделяет их в основ­ном по типу межфразовой связи - цепной, параллельной, сме­шанной, кольцевой. См. примеры:

1 / ССЦ с цепной межфразовой связью / последовательное соединение высказываний путем сцепления соотносящихся компонентов грамматического и актуального членения фраз/:

Думал о старой липе с такой морщинистой корой. Сколько времени она утешала старого хозяина и утешает меня,// вовсе и не думая ничего о нас. Я смотрю на ее бескоры­стное служение людям, и у меня, как душистый липовый цвет, распускается надежда: может, когда-нибудь и я // вместе с ней процвету / М. Пришвин/

2/ ССЦ с параллельной связью высказываний / повтор по­рядка следования компонентов высказываний; повтор лексиче­ский; повтор тема-рематического членения/:

Чайки стонут перед бурей, - стонут, мечутся над морем и на дне его готовы спрятать ужас свой пред бурей.

И гагары тоже стоишь - им, гагарам, недоступно на­слажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.

Глупый пингвин робко прячет тело жирное в уте­сах...Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем /М. Горький/

Дорожи здоровьем своей жены, матери своих детей! До-

рожи ее честью и красотой /В. Сухомлинский/

3/ ССЦ - кольцевая строфа /единство начинается и за­вершается фразой с идентичным содержанием, внутрицепная межфразовая связь, элементы параллелизма в построении вы­сказываний: они начинаются одинаково - обстоятельствами/:

Ночью мысль какая-то неясная была в душе, я вышел на воздух и мысль свою в реке увидел. Вчера эта река при откры­том небе перекликалась со звездами, со всем-миром. Сегодня закрылось небо, и река лежала под тучами, как под одеялом, и больше с миром не перекликалась! И вот тут-то я узнал в реке свою мысль о себе /М. Пришвин/

4/ ССЦ со смешанной связью - цепной и параллельной:

На все детские вопросы невозможно ответить сразу, да такой задачи и ставить нельзя. Хорошо то, что у детей возни­кают эти вопросы. Хорошо, что, думая, ребенок учится обра­щаться к первоисточнику знаний, мысли - окружающему ми­ру. Хорошо, что для передачи своей мысли он находит точное, правильное слово /В. Сухомлинский/

5. Указанные типы межфразовой связи в ССЦ и самих
этих единств друг с другом в тексте большой протяженности
реализуются при использовании целого комплекса средств
разных уровней языка (лексических, морфологических, син­
таксических).

6. Функционально-смысловые типы ССЦ. Одним из глав­
ных факторов, обеспечивающих связность речи, является ло­
гически мотивированная последовательность высказываний. В
монологической речи это, как правило, последовательность
либо аргументированная, содержащая рассуждение, объясне­
ние, либо изобразительная, содержащая характеристики, опи­
сания, сообщения /В. Одинцов. Стилистика текста. - М.,1980/.
Это деление логических единств лежит в основе выделения
следующих функциональных типов ССЦ: рассуждение, описа­
ние, повествование.

При формировании повествования предпочтение отдается средствам языка, которые обеспечивают развитие сюжета, ди­намику действия. Это прежде всего существительные, назы­вающие персонажей-участников действий, различные предме­ты, ситуации, акциональные глаголы. Здесь существенную роль играют темпоральные распространители предложений, видо-временные формы глаголов конкретного физического действия, речи, движения и других семантических разновид-

ностей, подчеркивающие одновременность или последова­тельность событий. Наречные и предложно-падежные формы с пространственным значением подчеркивают локализацию си­туации, местопребывание персонажей. Повествовательным ССЦ свойственно использование эмоционально-экспрессивных средств. Как правило, межфразовая связь цеп­ная.

С повествовательными ССЦ сближаются описательные ССЦ динамической разновидности. Объектом описания явля­ются действия, процессы, состояния предметов и лиц как тако­вые. Динамизм подчеркивается параллелизмом структур, употреблением не очень распространенных простых предло­жений и элементарных сложносочиненных и бессоюзных предложений. Характерно для описательных ССЦ вообще ис­пользование локальных и временных конструкций.

В статических описаниях фиксируется внимание на рас­положении объекта описания в пространстве, а также на пред­мете и его признаках. Используются преимущественно преди­каты, обозначающие состояние персонажей. Из конструкций предпочтительны фразы с параллелизмом структур, с единым временным планом описания. В статических описаниях ис­пользуются простые предложения, реже - сложноподчиненные предложения с придаточным определительным. Преобладают среди этих описаний однотипные коммуникативные структуры с устойчивым порядком следования «данного» и «нового». Им свойственен замедленный, плавный ритм и конкретная нагляд­ность образов.

ССЦ - рассуждения /размышления, объяснения/ отличает тенденция к подчеркиванию логического развития мысли, приведению аргументации в пользу выдвинутых положений. Чтобы выполнить подобную задачу, говорящий стремится к такому построению ССЦ, при котором выделяемые рематиче-ски компоненты высказывания развиваются в последующих предложениях. Это предопределяет причинно-следственные и уступительно-противительные связи между высказываниями. Говорящий дистанцируется от событий, в тексте частотны ав­торские оценки и внутренняя речь.

Диалогические единства

Отличительной чертой сверхфразовых единств диалоги­ческой речи /ДЕ/ является их тесная содержательная и конст­руктивная связь и обязательная смена ролей собеседников /при

диалоге- двух, при полилоге - трех/, обменивающихся репли­ками-высказываниями. ДЕ — это минимальные разновидности СФЕ, имеющие чётко выраженную верхнюю и нижнюю гра­ницы, определяемые сменой реплик, но отнюдь не сменой микротем, как в ССЦ.

В устной речи ДЕ содержательно и по смыслу опираются на ситуативную обусловленность. При воспроизведении их в письменном тексте роль такой ситуации выполняет авторская ремарка /эксплицитная или имплицитная/, а сами реплики вы­деляются графически абзацем и тире, кавычками. ДЕ состоит из двух, реже - немного большего числа высказываний-реплик. В системе диалогических единств используются такие речевые акты, как вопрос, сообщение, побуждение, восклица­ние /оценка/. Соответственно выделяются и ДЕ вопросно-ответные/вопрос-сообщение или вопрос-вопрос/, сообщаю­щие/обмен информацией; сообщение - эмоциональная оценка; сообщение-вопрос; контактно-устанавливающий, напр., при использовании этикетных формул; сообщение-обобщение и пр./, побудительные /волюнтативный: побуждение - ответ о готовности/неготовности исполнить действие; реактивно-оценочный: побуждение - словесная реакция-оценка и др./.

2. В ДЕ весьма употребительны неполные и недоговорен­ные предложения, слова-предложения. Здесь много вводно-модальных слов, частиц, междометий, фразеологических обо­ротов; активно используются речевые акты - вопросы, побуж­дения, восклицания. Усиление взаимодействия лексических, грамматических средств и интонации, мимики, жестов для вы­ражения смысла делают ДЕ весьма выразительным и дейст­венным средством речевого общения.

В чистом виде ДЕ, конечно же, существуют в разговорно-обиходной устной речи. Это живой, нерафинированный язык во всей своей силе и красоте. Особое место в сфере массовой коммуникации занимают диалоги-расспросы, которые принято называть «интервью». В них присутствие авторских ремарок, заменяющих ситуацию, менее ощутимо, чем в художествен­ных произведениях. См., например, фрагменты из интервью с депутатом Еленой Мизулиной /«Российская газета» от 7.03.2001г./:

1/ микротема «Комиссар» /по «Оптимистической траге­дии»/:

—Елена Борисовна, вам этот образ нравится?

-Комиссара?

-Да.

-lie нравится, он не соответствует моей сути. Почему-то у людей сложилось мнение, что я одинока, занимаюсь только политикой и женские радости мне чужды...

2/ микротема «Скандалы и слухи о квартирах»:

- Слух о том, что вы владеете сразу двумя квартирами -в Ярославле и в Москве - на страницы газет попал.

-Этот иск я выиграла. В Москве до сих пор ни у меня, ни у моей семьи нет ни прописки, ни ордера.

-Без определенного места жительства, значит?

-Почему же? Место жительства есть. Замечательное -на улице Улафа Пальме...

Типичные диалоги - это тексты, звучащие в прямом эфи­ре. В типичных, кратких диалогических единствах наиболее отчетливо проявляются и языковые особенности их оформле­ния. Обмен репликами осуществляется по принципу согласия / несогласия собеседников. Содержание и форма второй репли­ки, как правило, определяется содержанием и формой первой. В большинстве случаев вторая реплика является эллиптиче­ским развитием первой или продолжением / отрицанием её содержания. Отбор и использование языковых средств комму­никантами осуществляется при опоре и на контекст, и на си­туацию речи, и на общее знание, и на предтекст, и на подтекст.

5.3. Художественный текст в аспекте функционально-семантических категорий негопозитивности, интенсивно­сти и тождества

Содержание любой функционально-семантической кате­гории всегда многослойно: оно включает, минимум, 2 слоя информации: внешнеситуативный, отражающий события объ­ективного мира, и прагматический (субъективно-модальный, оценочный), отражающий отношение автора к этим событиям.

Так, внешнеситуативный, объективный аспект категории негопозитивности заключается в том, что ситуация, представ­ленная как отрицаемая, подается как отсутствующая, несуще­ствующая. Субъективно-оценочная же семантика этой катего-

рии предполагает ее использование в речи только тогда, когда ее автор убежден в том, что адресат (читатель) в силу своего жизненного опыта (реального или вычитанного) уверен в зако­номерном наличии факта, прямо противоположного отрицае­мому¹.

Любые отрицательные высказывания в той или иной сте­пени неизбежно вызывают удивление адресата, а, следователь­но, всегда экспрессивны и неслучайно их широкое использо­вание в арсенале писательских средств.

В этом плане использование категории отрицания в целях формирования художественного текста наиболее наглядно можно показать на примере языка произведения М.Е. Салты­кова-Щедрина "Господа Головлевы". Данная категория являет­ся одной из доминант текста писателя (на 295 страниц текста приходится 1282 конструкции с прямо или косвенно выражен­ным отрицанием). Именно с помощью данной категории автор стремится показать отсутствие у персонажей элементарных человеческих качеств, которые в социуме считаются необхо­димой нормой нравственного и физического существования человека, нормой, которая формировалась и культивировалась веками.

Уже с первых страниц романа автор характеризует свою главную героиню Арину Петровну, употребляя следующее высказывание с косвенным отрицанием: "У нее (Арины Пет­ровны) была слишком независимая натура, чтобы она могла видеть в детях что-то, кроме лишней обузы", т.е. она не видела в своих детях ничего, кроме лишней обузы.

С помощью явного отрицания Салтыков-Щедрин харак­теризует как типаж образ Иудушки, подчеркивая противоесте­ственность, антиобщественность такого типа людей: "таких людей довольно на свете и все они живут особняком, не умея и не желая к чему-нибудь приютиться, не зная, что ожидает их в следующую минуту... Нет у них дружеских связей... нет и де­ловых связей".

Функционально-образные возможности категории отри­цания гениально используются автором при описании динами­ки развития личности персонажей, кончающегося их крахом. Так, нравственное и физическое угасание Степки-Балбеса и Арины Петровны изображается как отсутствие у них всякой

' Труб В.М. О коммуникативных аспектах отрицания как негативной оценки истинности // Вопр. языкозн. 1994. № 1. С. 44.

реакции на окружающее. Этому служит использование мен­тальных глаголов с частицей не: не видел, не чувствовал, не слыхал, не думал, не отвечал и др.

Во внутренней, несобственно-прямой речи героев, со­стояние которых близко к самоубийству (и кончается им), пре­обладают безличные модели со словом нет или его синонима­ми; так, в речи Любиньки, Иудушки находим: нет расчета жить, нет (на свете) близкого существа, ничего не видится (нет) впереди, не осталось и пера {от родового гнезда) и т.п. Видимо, такой способ выражения отрицания наиболее катего­ричен, а, следовательно, и наиболее выразителен. Отрицатель­ными конструкциями богаты и монологи Иудушки, в которых он выносит приговор своим сыновьям.

Категория отрицания блестяще используется автором при создании стилистических фигур: антитезы, усиления, градаци­онного противопоставления и т.п. Так, Павел Головлев, чело­век, "лишенный поступков", характеризуется с помощью раз­вернутой антитезы: "Может быть, он был добр, но никому до­бра не сделал. Может быть, был и не глуп, но во всю жизнь ни одного умного поступка не совершил".

Таким образом, возможность реализации воздействующей роли функционально-семантической категории отрицания в художественном тексте представляет собой тот языковой и стилистический потенциал, который максимально использует­ся большими художниками слова.

Не менее значимой для формирования идиостиля художе­ственного текста является категория интенсивности, впервые выделенная и рассмотренная И.И. Туранским². К разноуровне­вым средствам выражения данной категории очень часто при­бегали А. Чехов, Л. Толстой, И. Бунин, В. Набоков и многие другие писатели. Особенно активно они используются в по­эзии.

Так, Анна Ахматова широко использует разные языковые средства выражения как интенсивов, так и интенсификаторов, слов, указывающих на интенсивность признака или действия, выраженного в другой словоформе: очень, весьма и т.п. Данная категория неразрывно связана с экспрессивностью и в силу этого использование средств ее выражения в тексте служит его

^: Туранский И.и. Семантическая категория интенсивности в английском языке. М., 1990.

образности, а, следовательно, также выполняет воздействую­щую художественную функцию³.

Почти нет стихотворений Ахматовой, в которых так или иначе не была бы представлена интенсивность проявления и восприятия поэтом признака или действия, представленного в художественном тексте. В начале ее творчества ею активно используются интенсификаторы-примитивы: как, какой, так, такой и другие слова, которые по своей -грамматической функции близки к служебным. Употребительность таких слов в стихах тогда молодой поэтессы вполне естественна, ибо именно юности, молодости присущи суммарность, неопреде­ленность, туманность захлестывающих личность впечатлений: "Как низко солнце стало над рекой" (Еще весна таинственная млела, 1917); "Какие странные слова принес мне тихий день апреля" (Ответ, 1914); "Там строгая память, такая скупая те­перь" (Бежецк, 1921); "В том доме было очень страшно жить" (Северные элегии, 1921). Наряду с интенсификаторамн автор использует частицы-деинтенсификаторы: еле, чуть и др.: "И голос музы еле слышный..." (Чуть видное губ движенье. 1915).

Сила чувств поэта в стихах выражается с помощью слов, указывающих на физический и эмоциональный негативный результат их проявления: нестерпимо, невыносимо, до ужаса, до боли и т.п.: "... Нестерпимо больно душе любовное молча­нье" (Я улыбаться перестала, 1913); "Но мне памятна до боли тверская скудная земля" ("Ты знаешь, я томлюсь...", 1913).

В качестве интенсификаторов довольно широко высту­пают сравнительные обороты: "Брат, эта грусть - как кинжал остра" (1910); "Как Божие солнце, меня любил" (Был он рев­нивей..., 1914). Естественны для молодого поэта обороты со сравнительной степенью прилагательных, ведь он познает мир, сравнивая: "А я уже в предвесенней тревоге, и холоднее льда уста мои" (Они летят..., 1916). Широко используется сравни­тельная степень со значением^; суперлатива: "Но в мире нет лю­дей бесслезней, надменнее и проще нас" (Не с теми я, кто бро­сил землю, 1922). В более поздний период творчества Ахмато­ва широко использует превосходную степень прилагательных, обозначающую высшую степень проявления признака предме­та вне сравнения с этим признаком в других предметах, явле­ниях: "Так исповедь льется немая, беседы блаженнейший

' См.: Гаврилова г.Ф. Категория интенсивности и способы ее выражения // Единицы языка в коммуникативном аспекте. Ростов н/Д, 1993.

зной" (Тайны ремесла: Читатель, 1959). В качестве интенсифи-катора в прилагательных превосходной степени иногда высту­пает не только суффикс (-ейш, -айш), но и приставка наи-: "...Ставший наигорчайшей драмой и еще неоплаканный час" (Поэма без героя, 1942).

С годами в поэтическом творчестве Ахматовой усложня­ются языковые способы и средства интенсификации, и с этой целью используются сложные синтаксические конструкции фразеологизированного типа, соответствующие схеме так (такой) - что (чтобы, будто): "Шиповник так благоухал, что даже превратился в слово" (Шиповник цветет, 1956);

"И такая могучая сила

Зачарованный голос влечет,

Будто там впереди не могила,

А таинственной лестницы взлет" (Слушая пение, 1961).

Интенсивность признака, действия выражена в подобных конструкциях не только интенсификаторамн так, такой, но и указанием на экстраординарность следствия такой интенсив­ности в виде реального факта или эмоциональной реакции ав­тора.

Итак, категория интенсивности органично присуща по­этическому тексту, но способы и средства ее выражения варь­ируются в зависимости от ее степени.

Немаловажную роль в формировании художественного текста играет и функционально-семантическая категория тож­дества. Одним из средств ее выражения являются однородные члены, в частности, сказуемые. В словаре О.С. Ахмановой то­ждество определяется как "функциональная общность, при­надлежность к одному и тому же инварианту, объединенность этой принадлежностью разных конкретных воспроизведений инварианта"⁴.

Конкретное воспроизведение сочиненных между собой сказуемых (если они не представляют собой аналог сложносо­чиненного предложения с недублированным перед вторым сказуемым подлежащим) обязательно предполагает их полное или частичное тождество, проявляющееся семантически (а иногда и формально), т.е. такого рода сказуемые, несомненно, выполняют функцию повтора. Повтор может осуществляться на формальном уровне и соответствовать фигуре усиления: "А самолеты шли и шли, все это были немецкие самолеты" (К.

⁴ АхмановаОС. Словарь лингвистических терминов. М, 1966. С. 476.

 

 

Симонов). Однако чаще используется семантический повтор в силу синонимичности глаголов-сказуемых либо того, что зна­чение одного из глаголов входит в качестве интенсионала в состав семантической структуры другого глагола: сидел и ду­мал, попрощался и махнул рукой и т.п.

При употреблении антонимичных глаголов осуществля­ется повтор инвариантной для их значения семы, например, семы эмоциональной оценки: "Она и стыдилась своей матери и гордилась ею" (И.С. Тургенев). В тексте произведения подоб­ное семантическое тождество неизбежно служит художествен­но-изобразительным целям, усиливая эмоционально-образное воздействие на читателя³. Так, в повести А. Чехова "Степь" широко употребляются такого рода сказуемые, в которых се­мантика одного из глаголов тождественна части семантиче­ской структуры другого, что влечет их синонимику: "Думая, что это приятно кузнечику, Егорушка и Дениска погладили его пальцами по широкой зеленой спине и потрогали его усики"; "... По походке, по движению его лопаток видно было, что он томился и скучал"; "... Время тянулось бесконечно, точно и оно застыло и остановилось".

Семантика одного из глаголов может быть равна одному из второстепенных компонентов семантической структуры другого, 'что наблюдается, когда один из глаголов выражает интеллектуально-эмоциональное состояние человека, а другой - физическое (сидячее, лежачее, стоячее) положение его тела в пространстве. Глаголы состояния в этом случае частично тож­дественны по семантике второму глаголу, который включает ее в качестве индуктивно-эмпирической характеристики в свою семантическую структуру: "Пантелей и Емельян сидели рядом, молчали и о чем-то думали"; "Дымов лежал на животе и глядел на огонь".

Наиболее частотны конструкции, которые позволяют представить эмоционально-интеллектуальное состояние пер­сонажа наглядно, через непосредственно наблюдаемые его физические действия: "Он ... щурился от огня и, по-видимому, думал о чем-то приятном".

Для более наглядного изображения ситуации использу­ются антонимичные или конверсивные глаголы, обозначаю-

' См.. Гаврилова г.Ф. Категория интенсивности и способы ее выражения // Единицы языка в коммуникативном аспекте. Ростов н/Д, 1993.

щие в совокупности одно действие, состояние и содержащие общую инвариантную сему: "Налево, как будто кто-то чиркнул по небу спичкой, мелькнула бледная, фосфорическая полоска и потухла".

В некоторых случаях семантическое тождество глаголов-сказуемых раскрывается только при употреблении их в кон­тексте, который, как правило, свидетельствует о метафориче­ском значении одного из них: "Скоро показался и хутор Бол-твы, а ветряк все еще не уходил назад, не отставал, глядел на Егорушку своим лоснящимся крылом и махал. Какой колдун!"; "Но вот, наконец, ветер в последний раз рванул рогожу и убе­жал куда-то".

Употребление однородных, частично тождественных по семантике сказуемых способствует динамике повествования в тех случаях, когда один из глаголов обозначает начало дейст­вия, а другой - его протяжение, или же один из глаголов пере­дает длительность действия, а второй его завершение: "Напла­кавшись, Егорушка вышел из хлева и, обходя лужу, поплелся на улицу";

"Около полудня бричка свернула с дороги вправо, про­ехала немного шагом и остановилась". С помощью таких ска­зуемых зеркально отражается постепенный переход из одного состояния объективной действительности в другое.

Таким образом, и категория тождества, несомненно, явля­ется одним из важнейших компонентов, участвующих в по­строении и формировании художественного текста, способст­вуя динамичности, ритмичности и образности повествования.

Описание всего трех категорий показало, что в художест­венном тексте разных авторов используются, как правило, вое функционально-семантические категории, но используются они по-разному и выражаются разными языковыми средствами и их комбинациями, что во многом способствует индивиду­альности стиля писателя.

Изучение идиостиля конкретного писателя в общеобразо­вательной школе с позиций использования в художественном тексте функционально-семантических категорий позволит учителю внести определенный вклад в развитие целостного понятийно-образного мышления учащихся через опыт гумани­тарного восприятия точного знания. Используя такой подход, учитель опирается на точные определения понятий: функцио­нально-семантической категории, конкретных языковых

средств, с помощью которых выражается данная категория и т.п. Учащиеся со своей стороны оценивают способы выраже­ния функционально-семантических категорий, характеризуя их как художественно-изобразительные языковые средства, выяс­няют их роль в изобразительной системе того или иного худо­жественного слова.

5.4. Художественный текст в аспекте категории персональное™

Художественный текст является особым объектом иссле­дования, так как представляет собой очень сложное соедине­ние представления о действительности и сознательного выбора средств художественного воздействия автора произведения на читателя.

Специфика художественного текста состоит, прежде все­го, в том, что писатель, обеспечивая читателю новое познание мира, одновременно передает и свое отношение к изображае­мому, организуя текст особым образом и отбирая языковые средства, материализующие роль автора в тексте в соответст­вии с его художественным замыслом.

Глобальной проблемой теории текста является выявление и описание его категориального аппарата. Текстовые катего­рии нетождественны категориям предложения. Они обладают качественно новыми характеристиками, присущими отрезкам большим, чем предложение. Текстовые категории трактуются чаще всего как специфические признаки речевого целого, от­личающие это целое (текст) от других языковых явлений. Что касается конкретизации состава этих категорий, то в списке категорий текста, предлагаемом разными учеными и школами, имеются расхождения, которые свидетельствуют о неразрабо­танности данной области знания, с одной стороны, и о широ­ком фронте исследований, которые ведутся в этом направле­нии - с другой.

Весьма исчерпывающий набор текстовых категорий пред­ложен И.Р. Гальпериным, который выделил следующие кате­гории: информативность, членимость, континуум, когезия, проспекция, ретроспекция, автосемантия. модальность, инте­грация, завершенность¹. В работе Т.Н. Николаевой предлагает­ся иной перечень категорий: пред- /постинформааия, рассказ о

¹ Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М, 1981. С. 10, 13!

мире/пересказ мира, инициальность/неинициальность^. З.Я. Тураева, с точки зрения прагматики текста, выделяет катего­рии образа автора, художественного времени, сцепления, ин­формативности, интеграции, прогрессии, подтекста³.

Целесообразно разделить все категории текста на 2 основ­ные группы. К первой отнесем категории, которые представ­ляют собой признаки его структуры, ко второй - особенности его содержательной стороны. Первые назовем структурными. так как они присущи тексту как лингвистическому объекту и заложены в самой структуре текста; вторые - содержательны­ми, или концептуальными категориями, характеризующими отражение в тексте объективной действительности. В первую группу войдут такие категории, как сцепление, интеграция, прогрессия, во вторую - образ автора, художественное про­странство и время, информативность, причинность, подтекст и некоторые другие. В иерархии категорий, на наш взгляд, ве­дущее место занимает концептуальная категория - образ авто­ра (персональность), так как в самом способе организации ху­дожественного текста усматривается определенный угол зре­ния, определенная система авторских оценок, которые и со­ставляют содержание категории персональное™ как сверхка­тегории. Категория персональное™ ("образ автора") является базовой, основополагающей категорией, задающей специфику остальных текстовых категорий и пронизывающей все тексто­вое пространство.

"Образ автора", являясь ведущей контекстуальной катего­рией, представляющей собой особенности содержательной стороны текста, отражает связь между художественным тек­стом и объективной действительностью, преломленной в нем,

Концепция антропоцентризма, восходящая к трудам И.А. Бодуэна де Куртене, В.В. Виноградова, Л. В. Щербы, М.М. Бахтина и др., рассматривает язык как коммуникативную дея­тельность, в которой субъект речи (говорящий "Я") выступает в качестве организующего центра этой деятельности. Именно говорящий, рассчитывая на коммуникативный эффект, обеспе­чивает отбор необходимых языковых средств. Картина мира, моделируемая в тексте, оказывается пропущенной через инди­видуальное сознание автора, что и определяет имплицитно или

² Николаева Т.Н. Лингвистика текста. Современное состояние и перспективы // Новое в зарубежной лингвистике. М, 1978. Вып. 8. С 26. ⁵ ТураеваЗ.Я. Лингвистика текста. М, 1986. С 90-121.

эксплицитно выраженное присутствие субъекта речи в любом речевом произведении.

Признав ведущей категорией текста образ автора, попро­буем проследить, каким образом эта категория реализуется в художественном тексте. Художественный текст имеет одну интересную особенность, которая является решающим услови­ем для образования поликоммуникативного, а не структурно-семантического единства. Эта особенность состоит в том, что текст представляет собой целое, единое речевое произведение, но в то же время - это сочетание разнородных высказываний, разных субъектно-речевых планов, между которыми устанав­ливаются сложные, динамические отношения. Субъективиза-ция авторского повествования является важным фактором, усложняющим изложение и позволяющим, в частности, дать изображение события, явления, предмета в разных ракурсах, в разном освещении.

Сложную, неоднородную систему художественного тек­ста создают субъектно-речевые планы автора, рассказчика (по­вествователя) и персонажей. Общее определение автора и пер­сонажа как коррелятивных моментов художественного текста и общую формулу их взаимодействия впервые представил М.М. Бахтин, который определил автора как "носителя напря­женно-активного единства завершенного целого, целого героя и целого произведения, трансгредиентного каждому отдельно­му моменту его"⁴. Сознание героя объемлется и завершается сознанием автора. В художественном тексте "сознание героя, его чувство и желание мира - предметная эмоционально-волевая установка - со всех сторон, как кольцом, схвачены и проникнуты высказываниями о герое автора"³. Духовный мир персонажа для автора произведения так же важен, как и воз­можность самовыражения. Поэтому наряду с авторским сло­вом значительное место в художественном тексте занимают речевой план персонажа, его точка зрения на происходящее, его исповедь, его духовный мир. М.М. Бахтин также выделяет образ рассказчика (повествователя), который отличается от реального автора тем, что он может участвовать в сюжете про­изведения и выступать в изображенном диалоге с персонажа­ми. Субъектно-речевые планы автора, рассказчика и персона­жей формируют сложную, неоднородную систему текста и

⁴ Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 16. ³ Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 17.

создают полифонию повествования. Таким образом, "... текст представляет собой контаминацию разных типов и форм пове­ствования, для него характерно наличие нескольких субъект­но-речевых планов"⁶.

Для обозначения этого явления А.Д. Прянишникова ис­пользует термин "партитурность"⁷. Раскрывая метафорический характер термина, она приводит толкование слова "партитура", т.е. нотная запись всех партий многоголосного музыкального произведения. Исходя из этого, А.Д. Прянишникрва трактует и понимание партитурное™ текста, выявляя в нем два типа про­тивопоставлений, связанных с "многоголосьем" художествен­ного произведения: 1) план автора / план персонажа и 2) ав­торская речь / речь персонажей. Сосуществование названных двух типов членения придает композиции вид объемной структуры.

В отличие от А.Д. Прянишниковой и вслед за М.М. Бах­тиным, считаем необходимым выделить не только субъектно-речевые планы автора и персонажа, но и субъектно-речевой план рассказчика (повествователя).

Речь персонажей, авторская речь и речь рассказчика ле­жат в разных смысловых плоскостях. Смысловая плоскость автора, его речевой план представляет собой повествование, ориентированное на нормы литературного языка; речевой план персонажа свободно включает в себя разговорно-просторечные элементы. Речевой план рассказчика располага­ется в этом диапазоне и может полностью или частично совпа­дать с речевым планом либо автора, либо персонажа. Сочета­ние разных субъектно-речевых планов возможно только в тек­сте, так как чужая речь не ассимилируется авторским контек­стом и представляет собой плохо поддающееся обработке це­лое. Субъективация авторского повествования находит выра­жение в языковых формах. В основе субъектно-речевых пла­нов рассказчика, автора и персонажей лежит система конст­руктивных приемов и речевых средств, мотивированная един­ством выбранной автором точки зрения рассказчика или пер­сонажа и организующая весь субъектно-речевой план. Эта сис­тема включает в себя такие лексико-грамматические средства,

⁶ Николина НА. О контаминации типов и форм повествования в прозаических текстах // Переходность и синкретизм в языке и речи. М, 1991. С. 247 'Прянишникова А.Д. О композиционной функции партитурное™ // Филол. науки. 1993. №2. С. 44-48.

как: чередование форм лица, "игра" времен, связанная с рас­пределением видо-временных форм в тексте, перемещение фокуса внимания при употреблении дейктических слов, час­тиц, вводно-модальных слов, движение в тексте цепочек но­минаций, которые даются с разных точек зрения.

Все эти речевые средства образуют модусные рамки. Обычно в условиях репродуктивного регистра модусная рамка отсутствует, и модус оказывается "растворенн-ым" в компонен­тах модели, выражающей содержание диктума. Совпадение субъекта чувствующего и мыслящего и "Я"- субъекта говоря­щего (т.е. автора) выражается "Я"- модусной рамкой. Особый интерес представляют художественные тексты, в которых не­совпадение субъекта сознания и субъекта речи, героя и автора текста образует "Он"-модусную рамку. Эта рамка может фор­мироваться и в том случае, когда автор текста передает не только чужое мнение, но и чужое слово.

Речевые планы автора и персонажа обособлены и взаимо-непроницаемы. Персонажи художественных произведений говорят как непосредственные участники изображаемых собы­тий, имеют свой собственный взгляд на них. Они всегда знают меньше автора, который находится вне изображенного и соз­данного им мира. Этот мир автор осмысливает с более высо­ких и качественно иных позиций. Чередование в пределах од­ного художественного текста субъектно-речевых планов авто­ра и персонажей углубляет повествовательную перспективу, подчеркивает многоплановость описания.

Актуализации (персонификации) субъекта речи в тексте способствует ангорская модальность, формирующая антропо-центричность художественного текста. Модально-текстовые значения представляют субъекта речи как определенный образ, так как благодаря модальным средствам у читателя складыва­ется о нем непосредственное представление.

Под модальностью художественного текста понимается
оценочное отношение автора к изображаемому, распростра­
няющееся на текстовые фрагменты, в которых обнаруживается
присутствие автора, и проявляющееся в двух планах: 1) в пла­
не собственно субъективно-объективно-модальном: реаль­
ность/ирреальность, достоверность/вероятность описанного; 2)
в плане эмоционально-смысловом: положитель-

ная/отрицательная оценка описываемого.

Содержание модальности - оценка говорящим высказыва­ния с точки зрения реальности, достоверности, возможности, целесообразности, необходимости и т.п. Являясь многоаспект­ной категорией, модальность включает в себя значения раз­личных уровней отвлеченности, опирающихся на собственные показатели. Г.В. Колшанский⁸ считает, что основное содержа­ние категории модальности составляет значение реально­сти/ирреальности, называемое объективно-модальным и отра­жающее характер объективных связей в той или иной ситуа­ции, Объективно-модальное значение свойственно всем пред­ложениям художественного текста, именно это значение соз­дает фон повествования, поэтому более важной для выражения авторской оценки содержания текста является субъективная модальность, под которой понимается субъективное отноше­ние автора текста к тому, о чем он говорит.

В категории субъективной модальности естественный язык фиксирует одно из ключевых свойств человеческой пси­хики: способность противопоставлять "Я" и "не-Я" (концепту­альное начало - нейтрально-информативному фону) в рамках высказывания. В наиболее законченном виде эта концепция нашла отражение в работах Щ. Балли⁹, который считал, что в любом высказывании реализуется противопоставление факти­ческого содержания (диктума) и индивидуальной оценки (мо­дуса). Ученый определяет модус как активную мыслительную операцию, производимую говорящим субъектом над представ­лением, содержащимся в диктуме, оценку его.

Разные субъектно-модальные оценки содержания преди­кативных единиц лишают коммуникативную единицу струк­турно-семантического единства и создают условия для органи­зации поликоммуникативной единицы - текста.

Известно, что для сложного предложения характерна се­мантическая координация предикативных частей в отношении субъективной модальности, т.е. оценки говорящим автором объективного содержания частей сложного предложения с точки зрения достоверности или недостоверности, в то время как в тексте такая координация необязательна: "Лена была по­ражена его почти детской раскованностью, граничащей с хам­ством. Так себя не ведут в гостях. Но, может, он этого не по-

⁸ Колшанский Г.В. К вопросу о содержании языковой категории модальности
// Вопр. языкозн. 1964. №4. С. 94-98.

⁹ Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.

нимает" (В. Токарева). Первая часть этого текста (до союза но) принадлежит субъектно-речевому плану рассказчика, выража­ет уверенное знание, имеет значение достоверности и является нейтрально-информативным фоном, "не-Я", т.е. диктумом (объективное содержание). Вторая часть текста имеет значение недостоверности, с точки зрения персонажа, которое выражено эксплицитно: особым лексическим показателем - модальным словом может с гипотетическим значением. Адресант лишь предполагает, что сообщаемое во второй части текста воз­можно, однако он не уверен в реальности осуществления со­общаемого. Таким образом, во второй части текста представ­лена индивидуальная оценка излагаемых фактов.

В данном случае выражение модусной рамки редуциро­вано до вводно-модального слова может. Показателем субъ-ективации повествования с точки зрения персонажа являются вводные слова-сигналы, выражающие сомнение, неуверен­ность, предположение и т.п.: казалось, как будто, видимо, может быть и т.д. Вслед за В.В. Виноградовым, Б.А. Успен­ским, В.В. Одинцовым, назовем эти слова субъективирующим оператором. Эти слова-операторы позволяют переводить вы­ражения, описывающие внутреннее состояние в план объек­тивного описания (иными словами, трансформировать описа­ние изнутри в описание извне). Такой перевод описания из субъективного типа в объективный происходит в том случае, когда автору необходимо изобразить персонаж извне (напри­мер, через чье-то восприятие), но при этом каким-то способом передать переживания данного персонажа. Во второй части приведенного выше текста заложена двойственность оценки объективной действительности, что ясно из вводного слова может, которое относится только к восприятию персонажа. Некоординированность в плане субъективной модальности, присутствие во второй части текста "Я" персонажа, разные субъектно-речевые планы (в первой части - автор-рассказчик, во второй - автор-рассказчик и персонаж) неизбежно препятст­вуют взаимопроницаемости предикативных единиц и создают условия для образования связного текста, несмотря на наличие противительного союза.

Присутствие автора высказывания, авторская модаль­ность в тексте обнаруживаются как эксплицитно, так и импли­цитно. В первом случае используются собственно грамматиче-

ские факторы: вводные слова, вводные конструкции, обраще­ния к читателю, междометия и т.д.

.Вводные слова эксплицируют интерференцию двух субъектно-речевых планов в тексте: плана автора и плана пер­сонажа: "Сделав над собой усилие. Иван Николаевич поднялся со скамьи и бросился назад, туда, где разговаривал с профес­сором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел" (М. Бул­гаков). В данном тексте вводное слово предваряет ту часть информации, которая получена автором текста не путем непо­средственного наблюдения над объективной действительно­стью, а с опорой на восприятие персонажа, на его оценку про­исходящего, то есть второй компонент текста представляет точку зрения персонажа (Ивана Николаевича). Подобное на­блюдается и при использовании вводных конструкций.

"Лица будущих альпинистов помрачнели, но заведующий тут же призвал всех к бодрости, а специалист и пошутил, и поострил, и клятвенно заверил, что времени пение берет са­мую малость, а пользы от этого пения, между прочим, целый вагон. Ну, конечно, как сообщила девица, первыми выскочили Фанов и Косарчук, известнейшие филиальские подхалимы, и объявили, что записываются" (М. Булгаков). Вводная конст­рукция как сообщила девица вводит в актуальную речь фигуру автора воспроизводимой речи, Модусная рамка позволяет ав­тору текста достичь особой плотности информации.

Наличие в одной из предикативных частей сочинительной конструкции субъективно-оценочного значения, выраженного междометием, разрушает структурно-семантическое единство и способствует созданию поликоммуникативного единства даже в том случае, когда обе единицы относятся к одному субъектно-речевому плану: "Горе и ужас мадам Беломут не поддаются описанию. Но, увы, и то и другое было непродол­жительно" (М. Булгаков).

Обращение к читателю в одном из компонентов текста помогает автору сделать его соучастником происходящего, привлечь его внимание к описываемому и таким образом резко изменить модальность повествования: "Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души" (М. Бул­гаков). "И вот тогда-то, прошлой весной, случилось нечто го­раздо более восхитительное, чем получение ста тысяч рублей! А это, согласитесь, громадная сумма денег!" (М. Булгаков).

"Я" говорящего (его языковая личность) неустранимо, даже если в тексте этого слова нет. В случае имплицитного присутствия автора средством его обнаружения является вы­ражение субъективной модальности, характерное только для текста. Это авторизирующие глаголы и другие части речи со значением мысли, чувства и состояния: "Он (Римский. - Н.М.) лихорадочно схватил со стола гипнотизерские червонцы, спря­тал их в портфель и кашлянул, чтобы хоть чуточку подбодрить себя. Кашель вышел хрипловатым, слабым. И здесь ему пока­залось, что из-под двери кабинета потянуло вдруг гниловатой сыростью" (М. Булгаков). Глагол показалось эксплицирует персонаж как субъект сознания и переводит описание внут­реннего состояния персонажа в план описания извне (автор­ский субъектно-речевой план).

К средствам выражения авторской модальности в худо­жественном тексте могут быть отнесены также и воспомина­ния или мечты о будущем автора текста или персонажей. Та­кое выражение авторской модальности возможно только в тек­сте: "'Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происхо­дившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом Алексан­дровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на та­кой разговор), но это был разговор на какую-то ненужную те­му" (М. Булгаков). Вводная структура как помнится и сущест­вительное воспоминание, слово конечно указывают на присут­ствие нескольких субъективных пространств в высказывании одного и того же индивида и создают полифонию повествова­ния. На субъектно-речевой план автора текста накладывается в первом компоненте субъектно-речевой план персонажа. Имен­но это и способствует образованию поликоммуникативного единства - сложного синтаксического целого с сочинительным союзом.

Субъективации повествования способствует использова­ние парцеллированных конструкций. Парцелляция представ­ляет собой функционально значимое отклонение от типичного соотношения между формальной и коммуникативной органи­зацией сложного предложения. Она возможна, гак как между формальной и коммуникативной организацией системно суще­ствует соответствие, а также для таких структур характерна

коммуникативная целостность. В первом компоненте парцел­лированной синтаксической конструкции, в формально закон­ченном предложении, помещается обычно основное сообще­ние. Когда оно оформлено, в сознании говорящего могут воз­никнуть добавления в виде пояснения, обобщения только что названной оценки или детализации уточнения. Обычно в пар-целляте содержится та часть информации, которая особенно важна для автора высказывания и которой придается особое значение: "Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но не­обыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим из рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий" (М. Булгаков). Однако чаще всего парцелляты встречаются в тех случаях, когда предметом описания становятся мысли и ощущения, глубоко волнующие персонажа. В таких случаях один компо­нент парцеллированной конструкции представляет предмет­ный аспект ситуации и принадлежит субъектно-речевому пла­ну рассказчика, а второй представляет ментальный аспект си­туации и принадлежит субъектно-речевому плану персонажа: "Иван Колотуров плохо понял, что надо будет делать, но, ко­гда пришла революция, докатилась до степи, - он поднялся, чтобы - делать. И почуял тоску" (Б. Пильняк). Актуализиро-ванность и рематизированность парцеллята отвечает стремле­нию автора передать эмоциональное состояние персонажа, и в этом, на наш взгляд, состоит психологическая мотивирован­ность расчленения. Кроме того, постановка точки перед и слу­жит сигналом переключения повествования из актуальной сфе­ры в виртуальную.

Думается, что выбор сочинительного союза, соединяюще­го самостоятельные предложения в тексте, также может обу­словливаться положительным или отрицательным отношением говорящего к тому, что он сообщает.

Известно, что ценностные ориентации и связанные с ни­ми представления являются важнейшим фактором, детермини­рующим и регулирующим жизнь индивида и общества в целом на уровне как сознания, так и подсознания. Данные филосо­фии, психологии, логики, языкознания подтверждают, что все человеческое чувственное и рациональное познание основыва­ется на аксиологических оценках, и, следовательно, "весь язык буквально утопает в оценочной семантике и ... все языковые значения разыгрываются не только на субстрате объективно-

когнитивных оценок реалий в плане их аналогичности и не­аналогичности, но и на субстрате субъективно-аксиологических оценок в аспекте "хорошо", "плохо", или "нейтрально". Л.В. Кованцева¹⁰ при исследовании аксиологи­ческой семантики сложносочиненных предложений пришла к выводу, что все сочинительные союзы небезразличны к оце­ночным значениям, и все они заняты важнейшим видом языко­вой работы - распределением, уточнением, акцентированием, нивелировкой, организацией столкновений противоречивых оценок и т.д.

Сочинительные союзы, выступая в функции средства свя­зи самостоятельных предложений в художественном тексте, также передают оценочные значения. Как знак сходства, ана­логичности, союз и показывает тождество оценочных значений в соединяемых предикативных единицах: "Во-первых, могу вас порадовать: все главное командование сменено. И предсе­датель Высшего военного совета больше не хозяйничает на Южном фронте," (А. Толстой). Использование в роли связую­щего средства соединительного союза и в этом тексте создает условия для понимания семантики сочиненных компонентов (а также оценки называемых реалий) как положительной (хоро­шо и первое, и второе). Заменим в данном тексте союз и на союз но: "Во-первых, могу вас порадовать: все главное коман­дование сменено. Но председатель Высшего военного совета больше не хозяйничает на Южном фронте". Противительный союз но склоняет читателя понимать содержание второй пре­дикативной единицы уже как нечто отрицательное.

Все это позволяет сделать следующее предположение: осознает или не осознает это автор высказывания, тем не ме­нее, он всегда использует и для обозначения тождества оце­ночных значений в соединенных компонентах. Вторая преди­кативная единица, даже если ее содержание само по себе оце­ночно-нейтрально, в составе текста с союзом и теряет свою нейтральность, приспосабливается к сильному оценочному значению "хорошо" или "плохо", ассимилируется с ним. Своим значением союз и констатирует гармонию или устанавливает ее. Противительный союз но является знаком несходства, про­тивопоставления, отрицания и констатирует отсутствие гармо-

"Кованцева Л.В. Аксиологические значения в семантической структуре слож­носочиненных предложений современного русского языка: АКД, Иваново, 1990.

нии оценок, присутствующих в содержании сочиненных ком­понентов связного текста.

На основании вышеизложенного можно сделать следую­щие выводы. Антропоцентричность текста состоит в том, что человек является его организующей категорией на уровне как его порождения, так и восприятия. Художественный текст есть средство и результат воплощения языковой личности автора, образование, обладающее чертами интеллектуальной личности и потому играющее активную роль в диалоге "автор - чита­тель".

Художественный текст представляет собой контамина­цию различных субъектно-речевых планов, которые и форми­руют многоплановую (полифоническую) систему модальных отношений.

Персонификации субъекте, в тексте способствует субъек­тивная модальность, средствами выражения которой являются вводные слова и вводные конструкции, междометия, авторизи-рующие глаголы со значением мысли, чувства, состояния, об­ращения к читателю, парцеллированные конструкции и т.п.

Изучение субъективной модальности на материале пред­ложения, в изолированном виде, не вполне целесообразны. Ее следует изучать на материале художественного текста.