Записка Н.А. Вознесенского И.В. Сталину

0 пропаже секретных документов в Госплане
СССР

(АП РФ.Ф. 3. Оп. 54. Д. 26. Л. 78-91.)

1 сентября 1949 г.

ЦК ВКП(б)

товарищу Сталину И.В.

Сегодня меня вызвали в КПК (Комитет партийного контроля. — A.M.) к тов. Шкирятову и сообщили, что проверкой в Госплане установлена пропажа за последние 5 лет 236 секретных и совершенно секретных документов, что в Госплане не было порядка в хранении секретных документов, а лица, виновные в их пропаже, не отдавались под суд, как того требуют советские законы. В связи с этим даю свое объяснение ЦК ВКП(б).

1) Из фактов, о которых мне напомнили в КПК или сообщили, так как некоторые из них мне не были

известны, я, конечно, вижу и признаю, что в Госплане был серьезный беспорядок в хранении секретных документов, порядка, которого требует закон, там не было, и виновные в потере документов не привлекались к суду. Мне было известно из сообщений тов. Купцова о том, что в Госплане имели место факты утери документов: во время войны, когда в Госплане была массовая проверка сохранности документов, в 1948 году, когда была представлена записка т. Купцовым, а также по отдельным его сообщениям.

2) Почему же я не принял решения о привлечении виновных к суду, а ограничился административными взысканиями и не сообщил об этих фактах в ЦК и Правительство? Когда я пытаюсь осмыслить причины такого проступка, мне приходится разграничить вопрос: почему я не сделал этого тогда и как я понимаю это дело теперь? Тогда мне казалось, что поскольку нет данных, что документы использованы для разглашения государственной тайны и что о фактах недостачи документов, как мне говорил Купцов, он сообщает в Министерство Госбезопасности, я думал, что можно поверить объяснениям виновных и ограничиться административными взысканиями. Теперь я понимаю, что этот обывательский подход недопустим, что я допустил большую вину перед ЦК и Правительством, что нельзя субъективным толкованием подменять закон, что их надо выполнять неукоснительно и что только суд и следствие компетентны решать данный вопрос. Все это теперь мне ясно потому, что после моего снятия с работы, ценой больших переживаний я ликвидировал свою болезнь — самонадеянность и самомнение, что все отношение к партийным и советским решениям, конечно, стало по-настоящему обостренным и бдительным.

3) Все сказанное относится и к документу Купцова от 5.05.1948 года, где он сообщал об отсутствии ряда документов, числящихся за разными ответственными работниками Госплана. Моя вина в том, что, давая поручения Панову, Купцову и Орешкину, я не дал прямого указания о привлечении виновных к суду, а когда Купцов докладывал мне этот вопрос еще раз устно, уже не предлагая передавать дело в суд, я снова не проявил достоинства руководителя и не предложил поступить строго по закону. В этом я допустил нетерпимую беспечность и самонадеянность; других мыслей и намерений у меня не было. Что касается практики «списывания » не найденных секретных документов по резолюциям Купцова, с которыми я впервые ознакомился в КПК, то заявляю, что такой практики я не заводил, о ней не знал и был в полной уверенности, что на каждый не найденный документ составляется надлежащий акт.

4) В нарушение соответствующей инструкции, в Госплане руководство секретным отделом было возложено на зам. председателя т. Купцова, а не на меня, как руководителя учреждения. В этом я нарушил инструкцию, но никакого умысла здесь не было; мне казалось, что Купцов больше сделает для наведения порядка, располагая большим временем и понимая вопросы секретного делопроизводства. Как раньше, так и теперь, я, конечно, понимаю, что в конечном счете ответственность несет руководитель учреждения. Понятно, т а к ж е теперь, что все меры, принимаемые в Госплане к наведению порядка в хранении документов, были недостаточны, так как не выполнено основное — виновные не привлекались к суду.

5) Хочу объяснить также вопрос о потере документов в секретариате председателя Госплана, о чем мне сообщил тов. Шкирятов. Заявляю, что мне об этом не

было известно. Напротив, зав. секретариатом председателя Госплана Филатов, в бытность мою председателем Госплана, заявлял мне, что все документы, числящиеся за секретариатом, в порядке; Купцов, или кто другой, также не сообщали мне о пропаже документов. После снятия меня с работы, б[ывший] зав. секретариатом в Сов[ете] Министров Колотов говорил мне, что он полностью рассчитался, а за Филатовым числятся какие-то два второстепенных документа. Поэтому это сообщение т. Шкирятова для меня было совершенно неожиданным. Что касается двух документов (Косяченко и Любимова), то они находились у меня в Совете Министров, пользовался ими только я: запиской Косяченко о денежном обращении в связи с подготовкой и проведением денежной реформы и справкой Любимова о соотношении производства боеприпасов в период первой и второй мировых войн — при работе над итогами военной экономики. Когда я уходил из Совета Министров, эти документы, как и многие другие, я передал Колотову для возвращения.

Вот что могу сообщить по этому тяжелому делу, в котором я допустил большую вину.

Обращаюсь в ЦК ВКП(б) и к Вам, товарищ Сталин, и прошу Вас простить мне мою вину, изложенную здесь. Наказание, которое я уже получил, и нахождение длительное время без работы настолько потрясло и переродило меня, что я осмеливаюсь просить Вас об этом и поверить, что Вы имеете дело с человеком, который извлек уроки и понимает, как надо соблюдать партийные и советские законы.

Н. Вознесенский».

Эти рассуждения с претензией на искреннее раскаяние выглядят неприлично для руководителя такого

уровня, они не сошли бы даже курсанту, если бы он покрывал друга, потерявшего методичку «для служебного пользования». По результатам проверки КПК Вознесенского исключают из ЦК ВКП(б), и дело передают следственным органам. Но разбирательство по делу не ограничилось только организационными мерами.

11 сентября 1949 г. Политбюро ЦК ВКП(б) решило: 1. Утвердить представленные КПК при ЦК ВКП(б) предложения по вопросу о многочисленных фактах пропажи секретных документов в Госплане СССР.

Небольшой комментарий № 1.Представленные КПК при ЦК ВКП(б) предложения включали следующие меры:

1. За нарушение советских законов об охране государственной тайны и создание в аппарате Госплана СССР разлагающей обстановки попустительства виновникам утери секретных документов Вознесенского Н.А. исключить из состава членов ЦК ВКП(б).

— В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9.VI. 1947 г. и ввиду особой серьезности нарушений закона в Госплане СССР, предать суду Вознесенского, как основного виновника этих нарушений, а также бывшего заместителя председателя Госплана Панова, заместителя председателя Госплана Купцова, нач. отдела кадров Орешкина и начальника 5-го отдела Госплана Белоуса, которые несут ответственность за пропажу секретных документов и за непринятие мер к сохранности секретных документов.

— Предложить Генеральному прокурору СССР т. Сафонову произвести необходимое

следствие по делу пропажи секретных документов в Госплане СССР.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1078. Л. 20,166—169.

2. Решение об исключении Вознесенского Н.А. из состава членов ЦК ВКП(б) внести на утверждение Пленума ЦК. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1078. Л. 20, 166—169.

Небольшой комментарий № 2. Обратите внимание на одно обстоятельство. Наибольшее количество секретных и совершенно секретных документов пропало в промежутке с 1944 г. по 1946 г. — соответственно 55, 76и 61.То есть 81,4%всех установленных пропаж приходится именно на этот период. Между тем именно в это время Сталин пытался договориться с США о займах для восстановления разрушенного войной народного хозяйства СССР! И подробные данные о советской экономике ох как интересовали американцев. Американский исследователь Д ж . Гэд-дис в вышедшей еще в 1972 г. книге «СШАи возникновение "холодной войны" 1941—1947»с непревзойденным мастерством показал всю подлость американской позиции в этом вопросе: «14 сентября 1945 г. делегации под руководством председателя комитета (специальный комитет конгресса по послевоенной экономической политике и планированию. — А. М.) Уильяма М. Кол-мера... была оказана честь: Сталин принял ее. Кол-мер заявил советскому лидеру, что его комитет знает о желании России получить заем от США. Как, он хочет знать, Советы используют средства, как вернут их и что может Вашингтон ожидать взамен?.. Делегация... сделала отчет государ-

ственному секретарю Дж. Бирнсу (тому самому, который в том же сентябре 1945 г. открыто угрожал СССР атомной бомбой. — А. М.), а затем совещалась с Трумэном (президент США. — А . М.). Группа Колмера подчеркнула в беседах с обоими, что необходимо "ужесточить наш подход к Советской Республике". Комитет Колме-ра был готов одобрить американский заем Советскому Союзу при условии, что русские примут определенные обязательства. Они должны сообщить, какая доля их производства идет на вооружение. Они должны сообщить важнейшие данные о советской экономике и дать возможность проверить точность этих данных. Советский Союз не должен оказывать помощи в политических целях Восточной Европе и доложит с о -держание его торговых договоров с этими странами. Как в СССР, так и в странах Восточной Европы, находящихся под контролем, Кремль должен гарантировать полную защиту американской собственности, право распространять американские книги, журналы, газеты и кинофильмы. Наконец, Соединенные Штаты должны настаивать на выполнении русскими политических обязательств на тех же условиях, как и другие правительства».

А летом 1946 года в Москву заявилась следующая делегация из США — делегация по вопросам репараций во главе с крупным нефтепромышленником Э. Поули. Основная задача делегации заключалась в том, чтобы ознакомить советские органы с принципом «первой заимки». Если исходить из содержания книги американского историка Д. Ерджина «Потрясенный мир»

(1977), то речь шла о следующем: «Репарации из текущей продукции, то есть из продукции германской экономики, снижаются до минимума. Экспорт из этой продукции сначала идет на оплату товаров, ввозимых с Запада, а только потом на репарационные поставки Востоку. Германия включается в многосторонний, находящийся под американским контролем мировой экономический порядок до выплаты репараций советскому союзнику».

Обратим о с о б о е в н и м а н и е на то, что относится к нашему анализу. Поразительнейшим образом именно то, что особенно интересовало США, тематически точно совпадает с содержанием тех документов, которые пропали в период с 1944 по 1946 г. Кстати говоря, то же самое и по всем фактам пропажи секретных документов. Попутно хочу обратить внимание читателей на следующее. Чтобы так ставить вопрос о распределении репараций, надо было очень точно знать их роль в восстановлении народного хозяйства СССР. Кроме того, обратите внимание на требование американцев не только предоставить точную информацию о советской экономике, но и дать возможность проверить точность этих данных. Естественно, что на переговорах Сталин говорил о разрухе в советской экономике в целом. Точных данных, тем более секретных, не сообщал. А американцы в этом были крайне заинтересованы. И вот из Госплана исчезают документы, способные ответить на интересующие янки вопросы...

А теперь особое внимание содержанию выдержки из справки ЦК ВКП(б) от 25 апреля

1950 г. о проверке кадров Госплана в связи с выявленными фактами пропажи секретных документов: «Во главе многих управлений и отделов были поставлены недостаточно квалифицированные, а в ряде случаев нечестные работники, неспособные защищать директивы партии и правительства в области планирования народного хозяйства. Следует отметить, что в числе работников Госплана имелась значительная группа лиц, поддерживавших письменные связи со своими близкими родственниками, проживающими за границей, главным образом в США, исключавшихся из партии за антипартийные взгляды, поддерживавших связи со своими ближайшими родственниками, осужденными за контрреволюционные преступления»(РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 135. Д. 38. Л. 1—10).

Но и это еще не все. Обратите внимание также и на следующее совпадение. Упоминавшуюся выше ярмарку в Ленинграде будущие основные фигуранты «Ленинградского дела» провели с 10 по 20 января 1949 года. Между тем, как указывалось выше, к 1 сентября 1948 годабыл разработан новый план нападения на СССР — «Флитвуд»,который также предусматривал массированные атомные бомбардировки СССР. Согласно этому плану, война должна была начаться не позднее 1 апреля 1949 года!Во исполнение этого плана командование американских ВВС разработало оперативный план САК ЕВП-149,в котором были определены задачи и цели этого варварства, а также составлены навигационные карты для экипажей для осуществления бомбардировок одновременно 70 городов

Советского Союза. Карты были розданы до 1 февраля 1949 года. К концу 1948 года и этого показалось мало. Заокеанские подонки разработали новый план «Сиззл» («Испепеляющий удар»),ставший бессмысленным плагиатом плана «Чариотир», так как полностью его повторял.

Так вот, когда навигационные карты, где были указаны объекты атомных бомбардировок, оказались в Москве (естественно, совместно с самими этими планами), то оказалось, что объекты-то выбраны на редкость точно. И что же прикажете думать по этому поводу, если в Госплане пропало огромное количество секретных документов, в которых эти объекты прямо фигурировали?! Еще во введении к пятитомнику, а также во второй книге прямо говорилось о том, что у внутренней антисталинской оппозиции была неистребимая привычка координировать свои действия с угрозой нападения извне! На 1 апреля 1949 г. назначено нападение на СССР, а как куратор органов госбезопасности, Кузнецов это знал, и слет единомышленников они с Вознесенским провели уже в середине января 1949 года!

Но Сталин был именно тем самым необычайно проницательным и опытнейшим политиком, который мгновенно ухватывал самые тончайшие взаимосвязи... Судя по всему, оттого и был столь суровый приговор.

Далее. Сталин серьезно озаботился не только ситуацией в Госплане, но и политической обстановкой вокруг Вознесенского.

Вознесенский пытался «нести свои идеи в массы», но делал он это по-особому. Заручившись поддержкой сторонников в журнале «Большевик», Вознесенский стал пропагандировать свою книгу всеми способами. Вот что об этом говорится в записках о результатах проверки работы журнала «Большевик»: «Проверка показала также, что сотрудники редакции журнала «Большевик» включали в статьи авторов различные цитаты без должной к тому необходимости. Кроме известного случая со статьей т. Андрианова, цитаты из книги Н. Вознесенского «Военная экономика СССР» были вписаны в статьи П. Тапочка «Сочетание личных и общественных интересов при социализме» (№ 6 за 1948 г.) и А. Морозова «Обнищание трудящихся в капиталистических странах» (№ 16 за 1948 г.).

Выясняя причины произвольного включения т. Ко-шелевым цитаты из книги Н.А. Вознесенского в статью т. Андрианова, я должен сказать, что у экономистов, работавших в «Большевике», было непомерное преувеличение политического и теоретического значения книги Н.А. Вознесенского. Главным носителем мнения об особом политическом значении этой книги был т. Гатовский, работавших до сентября 1948 г. зав. экономическим отделом журнала «Большевик», а затем привлекавшийся в качестве консультанта по некоторым статьям на экономические темы. В январе 1948 г. по поручению редакции т. Гатовский написал рецензию на книгу Н.А. Вознесенского для журнала «Большевик», в которой непомерно превозносил значение этой книги. На замечания членов редколлегии о том, что оценочные формулировки книги надо дать поскромнее, т. Гатовский отвечал, что эти формулировки уже опубликованы в печати, и он не может ме-

нять их... После опубликования рецензии т. Гатовско-го в журнале «Большевик » он похвалялся некоторым сотрудникам журнала, что его рецензия была с одобрением встречена в Госплане. Очевидно, что, составляя рецензию, Гатовский заботился не столько об интересах теории, об интересах читателей, сколько о том, как на эту рецензию посмотрят в Госплане. С книгой Н.А. Вознесенского т. Гатовский носился, как с самым авторитетным пособием. Когда сотрудники редакции обращали внимание т. Гатовского на неправильность или неясность некоторых формулировок его статьи, он на это отвечал, что так написано в книге Н.А. Вознесенского. Понятно, что т. Гатовский не сдерживал авторов от неуместного цитирования положений из книги Н.А. Вознесенского, он одобрял статьи, в которых обильно цитировалась эта книга. Так, например, т. Гатовский дал положительное заключение о статье работника Госплана Сорокина, которая изобилует цитатами из книги Н.А. Вознесенского (статья опубликована в № 24 журнала «Большевик» за 1948 г.) В этом отношении под влиянием т. Гатовско-го оказался и работник экономического отдела журнала т. Кошелев, который до сих пор считает, что цитирование в статьях, опубликованных в «Большевике», книги Н.А. Вознесенского как теоретического первоисточника было нормальным явлением, что де «так все делали». Т. Кошелев отрицает, что кто-либо подсказывал ему включить цитату из книги Н.А. Вознесенского в статью т. Андрианова. Включение этой цитаты т. Кошелев объясняет тем, что он хотел «улучшить статью». Следует отметить, что зам. главного редактора журнала т. Кузьминов, занимавшийся статьями по экономическим вопросам, не противостоял тенденции к насаждению без всякой надобности в ста-

тьях цитат из книги Н.А. Вознесенского, и сам в своих статьях привел несколько цитат из этой книги. На вопрос о том, для чего он привел цитаты из указанной книги, т. Кузьминов ответил, что цитирование не вызывалось необходимостью изложения вопросов темы, но что он опасался упреков в игнорировании книги Н.А. Вознесенского. Это беспринципное объяснение показывает, что при подготовке статьи т. Андрианова т. Кузь-минов и не мог воспрепятствовать Кошелеву включить цитату, совершенно не имевшую отношения к делу. То есть редакция не только публиковала в первую очередь статьи с восхвалением книги Вознесенского, но и вставляла цитаты из нее в статьи авторов, которые и не думали цитировать Вознесенского.

Сама книга «Военная экономика СССР» ничем не примечательна — хороший статистический сборник с лозунгами и цитатами вместо выводов и рекомендаций. Если же прочитать ряд статей Вознесенского разного периода, что нетрудно — в 60—70-е годы его активно печатали, — то можно увидеть, насколько большую роль он отводит в строительстве коммунизма рыночным методам и хозрасчету в частности. Конечно же, и реверансы в сторону коммунизма есть, и цитат из классиков марксизма предостаточно, но хозрасчет «всплывает» на каждом этапе от конца нэпа до последней страницы. Например, в статье «Хозрасчет и планирование на современном этапе» он пишет: Хозрасчет мы не только не можем уничтожать, но обязаны его укреплять. Текущее хозяйственное положение сделало хозрасчет особенно актуальным... Мы должны перевести на хозрасчет каждый цех, каждую бригаду... Каждая хозрасчетная единица имеет твердые оборотные средства». Заканчивается статья выводом: «Итак, наш общий вывод ясен: хозрасчет — мощный

рычаг осуществления большевистских темпов, мощный рычаг социалистического планирования (выделено Вознесенским)». Эта статья была написана в конце 1931 года. А вот фрагмент из статьи 1939 года: «Хозрасчетные отношения необходимы в период социализма... Вот почему необходимо вести денежный счет плановых показателей». То есть Вознесенский и его ученики считали, что на каком бы этапе ни находилась экономика СССР, на каждом — именно хозрасчет был самым нужным, важным и актуальным».

Небольшой комментарий.Вся эта идеологическая возня Вознесенского и вокруг Вознесенского не могла не вызвать у Сталина сильных ассоциаций с Бухариным конца 1920-х гг. Тогда все происходило точно так же. Сам Коля Балабол-кин выступал как якобы теоретик, особенно в области политэкономии, пачками печатал всякие труды и статьи, а его сторонники на всех углах превозносили несуществующий разум «вечного путаника ». Кончилось все подпольной антигосударственной организацией, судебным процессом и расстрелом.

Естественно, что Сталин не мог игнорировать подобное явление в послевоенный период. Тем более он не мог игнорировать то обстоятельство, что в послевоенное время разведка все чаще стала докладывать документальные данные о планах идеологической подрывной деятельности против СССР, в том числе и об особых усилиях по взращиванию так называемого еретического коммунизма и осуществлению внутренних изменений в советской системе. Выше цитировалась директива СНБ США № 20/1 от 18.8.1948 г.,

где говорилось: «для того чтобы подобные концепции стали доминировать в русском коммунистическом движении, потребовалась бы, учитывая нынешние обстоятельства, интеллектуальная революция внутри этого движения, что было бы равнозначно изменению его политической индивидуальности и отказу от базовой цели».Так вот в том-то все и дело, что идеологическая возня Вознесенского и вокруг Вознесенского очень уж смахивала на некую попытку осуществления некой «интеллектуальной революции».

Более того. Уже под конец войны и особенно в первые послевоенные годы Запад стал всерьез задумываться не только о том, что будет в СССР в постсталинское время. Запад уже тогда начал многоходовые и многоуровневые маневры и тайные операции в расчете на то, чтобы хоть как-то повлиять на выбор нового лидера СССР. Прежде всего в том смысле, чтобы он был бы более податлив влиянию Запада, а еще лучше был бы «своим» для Запада. Подчеркиваю, эта идея овладела высшим эшелоном политической элиты Запада еще тогда, и западные разведки в поте лица своего без устали трудились в попытках решить эту сложнейшую задачу. Одновременно были задействованы самые хитроумные и сверхтайные каналы международного политического масонства. А уж это-то может натворить такое, что потом КГБ, ЦРУ, МИ-6 и Моссад даже совместными усилиями и то не разгребли бы... И над решением этой наисложнейшей задачи Запад бился вплоть до 1985 года, пока не усадил в кресло генерального секретаря своего человека,., внос-

ледствии нобелевского комбайнера «Михаила-мече-ного». Известный в прошлом диссидент, впоследствии философ-державник, ныне, к сожалению, покойный Александр Зиновьев как-то проговорился: «В 1979 году (в то время он находился в эмиграции. — А. М.) на одном из моих публичных выступлений, которое так и называлось: "Как иголкой убить слона?", мне был задан вопрос, какое место в советской системе является, на мой взгляд, самым уязвимым. Я ответил: то, которое считается самым надежным, а именно — аппарат КПСС, в нем ЦК, в нем Политбюро, в последнем Генеральный секретарь. "Проведите своего человека на этот пост,— сказал я под гомерический хохот аудитории, — и он за несколько месяцев развалит партийный аппарату и начнется цепная реакция распада всей системы власти и управления. И как следствие этого начнется распад всего общества"».

И тут же А.Зиновьев добавил: «Пусть читатель не думает, будто я подсказал стратегам "холодной войны" такую идею. Они сами до этого додумались (вон еще когда задумались-то— под конец войны и в первые послевоенные годы. — А. М.) и без меня. Один из сотрудников "Интеллидженс сервис" говорил как-то мне, что они (то есть силы Запада) скоро посадят на "советский престол" своего человека». Им и стал М.С. Горбачеву «есте-ственно»у после той незабываемой для него встречи с Маргарет Тэтчер еще в 1984 году, то есть за год до избрания генесеком ЦК КПСС.

Что же касается хозрасчета, то здесь следует иметь в виду, что Сталин никогда не отрицал его серьезное экономическое значение. Об этом говорилось еще в четвертой книге. Но Сталин

никогда не делал из хозрасчета особого экономического фетиша и уж тем более не превозносил его на каждом шагу. Ведь это всего лишь одно из средств эффективного хозяйствования. У Вознесенского же и его прихлебателей получалось, что хозрасчет чуть ли не основа всей экономической жизни. А отсюда, между прочим, всего лишь один шаг до рыночной экономики. Причем при такой фетишизации хозрасчета в условиях общенародной собственности и планового хозяйства неизбежно их фронтальное столкновение не на жизнь, а на смерть. Потому как рано или поздно, но проблема эффективности хозрасчета неминуемо уперлась бы в проблему изменения статуса собственности. А это грозило уже откровенным подрывом самих экономических основ советской власти. Мог ли Сталин допустить такое?! Ответ, надо полагать, очевиден.

По распоряжению Сталина Маленков, Берия и Булганин допросили Вознесенского и пришли к выводу, что он виновен в предъявленных ему обвинениях. 7 марта 1949 года Вознесенский был снят с государственных постов и выведен из состава Политбюро ЦК. Дело Вознесенского было передано на рассмотрение Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б).

Здесь к предыдущим обвинениям добавляют «самовозвеличивание» и «поддержание связей с ленинградской антипартийной группой». 9 сентября 1949 года председатель КПК Шкирятов направляет в Политбюро предложение вывести Вознесенского из состава ЦК ВКП(б) и привлечь к судебной ответственности. Три дня спустя Пленум ЦК утверждает это предложение. Но

когда, казалось бы, решение принято, все готово для расправы и неизбежный арест должен последовать незамедлительно, Вознесенского неожиданно оставляют в покое. Лишь 27 октября 1949 года его арестовали. К этому времени он успел написать толстую рукопись книги «Политическая экономия коммунизма».

С каждым месяцем следствие выявляло все новых ставленников ленинградской группы. Арестовывались все новые и новые люди, секретари райкомов, председатели райисполкомов, работники горисполкома, затем стали брать директоров крупных заводов, трестов. Перекинулись на ленинградцев, которых после войны направили в Новгород, Мурманск, Горький, Рязань, Симферополь. Я не хочу сказать, что они все безусловно были виноваты. Но при раскручивании следствия в условиях распространенности доносительства имеются свои законы жанра. Очень многие сами выявляли своих врагов.

СУД

Более года шло следствие. Бывший заместитель начальника Следственной части по особо важным делам МГБ полковник Владимир Комаров, арестованный вместе с Абакумовым, на допросе рассказал, как это было: «В Ленинград поехал я и еще десять следователей... Перед отъездом в Ленинград Абакумов меня строго предупредил, чтобы на суде не было упомянуто имя Жданова. "Головой отвечаешь", — сказал он. Но все прошло как надо. Имя канонизированного к тому времени Жданова на процессе не прозвучало». 26 сентября обвинительное заключение официально утвердил Главный военный прокурор А.П. Вавилов. Судебный процесс решено было проводить в Ленинг-

раде. 29 сентября 1950 года в помещении окружного Дома офицеров на Литейном проспекте открылась выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР. В состав коллегии вошли три генерал-майора юстиции под председательством И.Р. Муталевича. Дело слушалось без участия государственного обвинителя и защитников. Расследование «ленинградского дела» держал под постоянным контролем Маленков, он же будто бы неоднократно присутствовал на допросах арестованных. Следственную группу непосредственно возглавлял полковник Комаров, который впоследствии признал (под давлением следователей-хрущевцев), что по приказанию Абакумова лично избивал Вознесенского, а следователи Сорокин и Питов-ранов применили такие же меры грубого физического воздействия к Кузнецову. По свидетельству С. Берии, М. Маленков, будучи секретарем Центрального Комитета партии, лично в 1950 году занялся организацией в Москве «особой тюрьмы» для ведения в ней следственных политических дел. К делу организации «особой тюрьмы» были привлечены работники отдела административных органов ЦК КПСС, а для следственной работы были привлечены работники КПК при ЦК КПСС. О ходе организации «особой тюрьмы» и ее деятельности докладывали непосредственно Маленкову, в тюрьме был установлен правительственный телефон-вертушка... Были случаи, когда при выходе из кабинета Маленкова в здании ЦК КПСС арестовывались руководящие работники. Например, бывший секретарь ЦК КПСС А.А. Кузнецов, бывший Председатель Совета Министров РСФСР М.И. Родионов, бывший секретарь Ленинградского обкома партии П.С. Попков и другие. Немногие из уцелевших членов ленинградской группы утверждают, что

к ним применялись меры физического воздействия. Так, бывший 2-й секретарь Ленинградского обкома Иосиф Турко, получивший 15 лет лагерей 29 января 1954 года, рассказывал следователям, пересматривавшим «Ленинградское дело»: «Я никаких преступлений не совершал и виновным себя не считал и не считаю. Показания я дал в результате систематических избиений, так как я отрицал свою вину. Следователь Путинцев начал меня систематически избивать на допросах. Он бил меня по голове, по лицу, бил ногами. Однажды он меня так избил, что пошла кровь из уха. После таких избиений следователь направлял меня в карцер, угрожал уничтожить меня, мою жену и детей, а меня осудить на 20 лет лагерей, если я не признаюсь... Потом Путинцев предложил мне подписать чудовищный протокол о Кузнецове, Вознесенском и других. В нем также содержались дикие измышления о руководителях Партии и правительства. И что я участник заговора. Били. Я кричал на всю тюрьму. Семь суток просидел в карцере. Снова отказался подписать протокол... Снова побои. Потом я увидел врача со шприцем. Я испугался и подписал сразу два протокола... Повели к Комарову. Его я боялся больше, чем Пу-тинцева... Хотел покончить самоубийством... Дома жена лишилась рассудка, сына арестовали, малолетнюю дочь отдали в детдом. В результате я подписал все, что предлагал следователь...»

Уж больно красочно описывает этот свидетель свои пытки. Но не будем с ним спорить. Это не суть важно. Были пытки или нет (скорее всего, не были), но вина подсудимых отчетливо видна из имеющегося материала. 29—30 сентября 1950 г. Военная Коллегия Верховного Суда СССР в открытом судебном заседании рассмотрела уголовное дело по обвинению Куз-

нецова, Попкова, Вознесенского, Капустина, Лазутина, Родионова, Турко, Закржевской, Михеева. В ходе судебного заседания обвиняемые свою вину признали полностью. Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила Кузнецова, Попкова, Вознесенского, Капустина, Лазутина и Родионова к расстрелу. В обвинительном заключении по делу арестованных говорилось: «Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Закржевская, Михеев, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б), с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК. Для этого пытались возбудить недовольство среди коммунистов ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б). Высказывали изменнические замыслы о желаемых ими изменениях в составе Советского правительства и ЦК ВКП(б). В этих же целях выдвигали на ответственную партийную работу в ряд областей РСФСР своих единомышленников».

Глубокой ночью 1 октября 1950 года в 0 часов 59 минут суд приступил к оглашению приговоров. С председательского кресла поднимается генерал-майор юстиции Матулевич: «...Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Зак-ржевская, Михеев признаны виновными в том, что, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК... Для этого пытались возбуждать недовольство среди коммунистов ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б), распро-

страняя клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы... А также разбазаривали государственные средства. Как видно из материалов дела, все обвиняемые на предварительном следствии и на судебном заседании вину свою признали полностью». Вознесенского обвинили также в семейственности: его младший брат и сестра занимали ответственные посты в Москве и Ленинграде. Косвенно это задело и Микояна: один из его сыновей женился на дочери Кузнецова. Были также репрессированы его брат АЛ. Вознесенский и сестра М.А. Вознесенская, занимавшая пост секретаря Куйбышевского райкома ВКП(б) в Ленинграде. Военная коллегия Верховного Суда СССР квалифицировала их деяния по самым тяжким составам УК Р С Ф С Р — ст. 58-1а (измена родине), ст. 58—7 (вредительство), ст. 58—11 (участие в контрреволюционной организации). А.А. Кузнецов, Н.А. Вознесенский, П.Е. Попков, П.Г. Лазутин, М.И. Р о -дионов и Я.Ф. Капустин были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. И.М. Турко получил пятнадцать лет лишения свободы, Т.В. Закржевская и Ф.Е. Михеев — по десять. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Осужденным на смерть в таких случаях остается единственное — ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании. Но этой возможности осужденным не дали: сразу же по вынесении приговора генерал юстиции И.О. Матулевич отдал распоряжение о немедленном приведении приговора в исполнение. Первого октября 1950 года были расстреляны Н.А. Вознесенский, А.А. Кузнецов, П.С. Попков, М.И. Родионов, Я.Ф. Капустин и П.Г. Лазутин. Следующие смертные казни происходили в 1951 и 1952 годах. Расстреляли М.А. Вознесенскую (сестру Вознесенских), Бадаева,

И.С. Харитонова, П.И. Левина, П.Н. Кубаткина... Глава ленинградского МГБ генерал Кубаткин был репрессирован и расстрелян после закрытого суда.

Официального сообщения о процессе в печати не было. Поэтому длительное время подробности суда оставались неизвестными. Несколько позже эта же участь ждала и многих других ленинградцев: Г.Ф. Бадаева, И.С. Харитонова, П.И. Кубаткина, П.И. Левина, М.В. Басова, А.Д. Вербицкого, Н.В. Соловьева, А.И. Бурлина, В.И. Иванова, М.Н. Никитина, В.П. Галкина, М.И. Сафонова, П.А. Чурсина, А.Т. Бондарен-ко, всего около двухсот человек. На суде говорилось также о попытке его группы создать Компартию России, что фактически вело бы к распаду СССР по национальному признаку. Этого Сталин допустить не мог.