Генри Киссинджер. Новый мировой порядок

...Во времена «холодной войны» уникальный, присущий одной лишь Америке подход к вопросам внешней политики был в высшей степени адек­ватен вызову. В условиях глубокого идеологического конфликта лишь одна страна - Соединенные Штаты - обладала всей совокупностью средств - по­литических, экономических и военных - для организации обороны некомму­нистического мира. Нация, находящаяся в подобном положении, з состоянии настаивать на собственной точке зрения и часто способна уйти от проблем, стоящих перед государственными деятелями обществ, находящихся в менее благоприятном положении: ведь средства, имеющиеся в распоряжении по­следних, обязывают их добиваться целей менее значительных, чем их чаяния, причем ситуация потребовала бы даже этих целей добиваться поэтапно.

В мире времен «холодной войны» традиционные концепции силы были существенным образом подорваны. В большинстве исторических ситуаций имел место синтез военного, политического и экономического могущества, причем в целом налицо оказывалась определенная симметрия. В период «хо­лодной войны» различные элементы могущества стали четко отделяться друг от друга. Бывший Советский Союз являлся в военном отношении сверхдер­жавой, а в экономическом смысле - карликом. Другая страна вполне могла быть экономическим гигантом, а в военном отношении - ничтожно малой величиной, как в случае с Японией.

После окончания «холодной войны» различные элементы могущества об­ретут, вероятно, большую гармонию и симметрию. Относительная военная мощь Соединенных Штатов будет постепенно уменьшаться. Отсутствие чет­ко обозначенного противника породит давление изнутри, дабы переключить ресурсы на выполнение других первоочередных задач, не связанных с обо-[59] ронной сферой, причем этот процесс уже начался. Когда угроза более не но­сит универсального характера и каждая страна оценивает с точки зрения соб­ственных национальных интересов угрожающие конкретно ей опасности, те общества, которые благополучно пребывали под защитой Америки, будут вынуждены принять на себя более значительную долю ответственности за свою безопасность. Таким образом, функционирование новой международ­ной системы приведет к равновесию даже в военной области, хотя для дости­жения подобного положения могут потребоваться десятилетия. Еще четче эти тенденции проявятся в экономической сфере, где американское преобладание уже уходит в прошлое, - бросать вызов Соединенным Штатам стало более безопасно.

Международная система XXI века будет характеризоваться кажущимся противоречием: фрагментацией, с одной стороны, и растущей глобализацией, с другой. На уровне отношений между государствами новый порядок, при­шедший на смену «холодной войне», будет напоминать европейскую систему государств XVIII - XIX веков. Его составной частью станут, по меньшей ме­ре, Соединенные Штаты, Европа, Китай, Япония, Россия и, возможно, Индия, а также великое множество средних и малых стран. В то же время междуна­родные отношения впервые обретут истинно глобальный характер. Передача информации происходит мгновенно; мировая экономика функционирует на всех континентах синхронно. На поверхность всплывет целый ряд проблем, таких, как вопрос распространения ядерных технологий, проблемы окру­жающей среды, демографического взрыва и экономической взаимозависимо­сти, решением которых можно будет заниматься только в мировом масштабе.

Согласование различных ценностей и самого разнообразного историче­ского опыта у сопоставимых с Америкой по значимости стран будет для нее новым явлением, крупномасштабным отходом как от изоляционизма предше­ствующего столетия, так и от гегемонии де-факто времен «холодной войны», причем каким образом это осуществится, постарается прояснить настоящая книга...

Европа, единственная часть современного мира, где функционировала система одновременного существования множества государств, является ро­диной концепций государства-нации, суверенитета и равновесия сил. Эти идеи господствовали в международных делах на протяжении почти трех сто­летий подряд. Но никто из прежних приверженцев на практике принципа rasion d'etat не силен до такой степени, чтобы стать во главе нарождающегося международного порядка. Отсюда попытки компенсировать свою относи­тельную слабость созданием объединенной Европы, причем усилия в этом направлении поглощают значительную часть энергии участников этого про­цесса. Но если бы даже они преуспели, под рукой у них не оказалось бы ни­каких апробированных моделей поведения объединенной Европы на мировой арене, ибо такого рода политического организма еще никогда не существова­ло. [60]

На протяжении всей своей истории Россия всегда стояла особняком. Она поздно вышла на сцену европейской политики - к тому времени Франция и Великобритания давно прошли этап консолидации, - и к этой стране, по-видимому, неприменим ни один из традиционных принципов европейской дипломатии. Находясь на стыке трех различных культурных сфер - европей­ской, азиатской и мусульманской, - Россия вбирала в себя население, при­надлежавшее к каждой из этих сфер, и поэтому никогда не являлась нацио­нальным государством в европейском смысле. Постоянно меняя очертания по мере присоединения ее правителями сопредельных территорий, Россия была империей, несравнимой по масштабам ни с одной из европейских стран. Бо­лее того, после каждого очередного завоевания менялся характер государства, ибо оно вбирало в себя совершенно новую, беспокойную нерусскую этниче­скую группу. Это было одной из причин, почему Россия ощущала себя обя­занной содержать огромные вооруженные силы, размер которых не шел ни в какое сравнение со сколь-нибудъ правдоподобной угрозой ее безопасности извне.

Разрываясь между навязчивой идеей незащищенности и миссионерским рвением, между требованиями Европы и искушениями Азии, Российская им­перия всегда играла определенную роль в европейском равновесии, но в ду­ховном плане никогда не была его частью. В умах российских лидеров слива-' лись воедино потребности в завоеваниях и требования безопасности. Со вре­мен Венского конгресса Российская империя вводила свои войска на ино­странную территорию гораздо чаще, чем любая из крупных держав. Анали­тики часто объясняют русский экспансионизм как производное от ощущения отсутствия безопасности. Однако русские писатели гораздо чаще оправдыва­ли стремление России расширить свои пределы ее мессианским призванием. Двигаясь вперед, Россия редко проявляла чувство меры; наталкиваясь на про­тиводействие, она обычно погружалась в состояние мрачного негодования. На протяжении значительной части своей истории Россия была вещью в себе в поисках самореализации.

Посткоммунистическая Россия оказалась в границах, не имеющих исто­рического прецедента. Как и Европа, она вынуждена будет посвятить значи­тельную часть своей энергии переосмыслению собственной сущности. Будет ли она стремиться к восстановлению своего исторического ритма и к воссоз­данию утраченной империи? Переместит ли она центр тяжести на восток и станет принимать более активное участие в азиатской дипломатии? Исходя из каких принципов и какими методами будет она реагировать на смуты у своих границ, особенно на переменчиво-неспокойном Среднем Востоке? Россия всегда будет неотъемлемой составной частью мирового порядка и в то же" время в связи с неизбежными потрясениями, являющимися следствием отве­тов на поставленные вопросы, потенциально таит для него угрозу.

Источник:Киссинджер Г. Дипломатия. Пер. с англ. - М.: Ладомир, 1997. [61]