Голубок, крылом махни
Фаина Соломатова
За всю службу Ольга Матвеевна ни разу не присела, хотя скамейка стояла рядышком.
- Христос воскресе! – провозгласил священник.
- Воистину воскресе! – радостно воскликнули прихожане.
- Слава Богу! Как хорошо-то! Пасху встретила. Воистину воскресе, - приветствовала и отвечала знакомым Ольга Матвеевна. Целовалась с подругами.
- Бабуся, ты молоток! И о скамейке забыла, - похвалил внук Андрей бабушку, когда они усаживались в машину. – Я оказался прав: в большие праздники надо ездить в Шангу, а то в городе затопчут.
- Затоптать – не затопчут, а натолкают. Всем хочется в Пасху в Храме побыть.
- Теперь, бабуся, собирайся в Солдаткино. Через пару дней отгулы у меня начинаются, так что я в полном твоем распоряжении. Быт и грядки обустрою в лучшем виде. Не впервой. Да, бабушка, а можно я с собой Дашу захвачу?
- Я-то не против, Андрюша. А родители Даши не будут против?
- Нет. Они же знают, что мы скоро узаконимся…
- Лучше, Андрей, раз у вас все решено, подайте заявление. И милости прошу в Солдаткино. Так всем спокойнее, и мне не думается, и Дарья увереннее себя почувствует.
- Ум хорошо, плюс два: мой и Дашкин – ума палата, - рассмеялся Андрей. Он был доволен таким решением.
Через пару дней они отправились в Солдаткино. Ольгу Матвеевну усадили на заднее сиденье. Впереди молодые – Андрей и Дарья. Выехали рано утром, чтобы к вечеру быть в деревне. Вначале ехали молча. Город еще спал. Изредка проезжали машины, встречались редкие пешеходы.
- Бабуля, если устанешь, можешь прикорнуть. Батя подушку с пледом на этот случай положил, - предложил Андрей.
- Трясётесь надо мной, как над дитём малым! Отоспалась за зиму до самого не хочу.
Андрей включил музыку. Мелодии были непонятные, кричащие. Он выключил приёмник.
- Прости, бабуля, кассету забыл с твоим любимым репертуаром. Оплошал.
- Да не извиняйся. Я сейчас больше тишину люблю слушать. В Солдаткино наслушаюсь, как соловушка поет. Утром, как по расписанию, под окошко прилетает. А вот скворцов в том году не было…
- Бабуля, а почему деревню Солдаткиным назвали? Я как-то краем уха слышал от отца версию, да забыл, - признался Андрей.
- Назвал так твой прадед Матвей. Мой отец. Он служил в царской армии двадцать пять годков. Была такая обязанность: из каждой семьи кто-то должен отслужить такой срок. Отец был в семье последним ребенком и не женатым. Ему и выпало стать рекрутом. Послужить царю и Отечеству. Домой вернулся за несколько лет до революции. Отцу было в ту пору сорок пять лет…
Ольга Матвеевна замолчала.
- А дальше? – робко поинтересовалась Даша, - если Вы, конечно, не устали.
- Можно и дальше. Только рассказчица я неважная. Знаю всё со слов родителей. Многое забылось, но кое-что помню. Давно живу на белом свете…
- Возвратился со службы отец в своё село, а там многое изменилось. Кого-то нет уже на этом свете, а кто-то без него родился и уже жених или невеста. А на службе долгой солдатской больше всего мечтал о семье. О любимой жене и детках. Сильно опасался, что его мечты не сбудутся. Годков-то уже сколько!
Ходил на вечёрки, присматривался, но никто не тронул душу. Девки ладные, как картинки, хороши, а вот чтобы в жёны привести – не мог себе этого представить. «Устарел. Ушло моё время, - грустил отец, в очередной раз возвращаясь с посиделок, - видно, в бобылях стану жизнь докуковывать»…
- Как познакомились мои родители, а твои, Андрей, прадед Матвей с прабабкой Натальей, хорошо запомнила…
Троицу в то время гуляли в деревне Мараксино. Отец отправился туда в одиночку. Бывшие товарищи уже давно семейные, а перестарку с малолетками как-то не с руки. Сердце у парня чувствовало, что сегодня что-то должно произойти… Матвей не знал, хорошее или плохое, но что-то должно случиться… И сон накануне был такой сладкий! Такое ему привиделось, что целый день Матвей и оклематься не может: ходит, как пьяный, и улыбается.
- Мать, сегодня Матвей дома ночевал? – спросил с ухмылкой отец Матвея.
- Дома сын спал. А что?
- А я грешным делом подумал, что в чужаках. Целый день, как шальной, бродит. Улыбается, будто кот сметаны нализался.
… Ходил Матвей по праздничной улице. Народу полно! Поют, пляшут, почти около каждого дома круг. Гармони заливаются. Веселится народ. А Матвей в толпы людей зорко вглядывается. И как молния прошлась по парню, с головы до пят искра проскочила! Девку увидел. Та подруг по обе стороны прихватила. Как привязанный, бродил за девками Матвей. Смотрел на них, глаз не спускал! И те заметили, что парень на подругу пялится, толкают ее: смотри, мол, парень на тебя глаз положил. Шушукаются, дескать, кто такой? Откуда им знать Матвея, коли он на далекой стороне службу верную нёс?
Когда стемнело, на улице стало еще шумнее, из домов весёлые гости вышли на волю. Смех и говор людской усилились. Парни пытались затащить Матвея в дом. Матвей не пошёл. Он боялся потерять из виду приглянувшуюся ему девку. На ходу хлебнул пива из братыни. И осмелел парень. Взыграло ретивое! «А, была – не была!» Выхватил девушку и оттеснил к палисаду. Подруги захохотали и убежали. Матвей крепко держал незнакомку за руки. Девушка не вырывалась, а спокойно и с интересом смотрела на парня.
- Как звать-то тебя? – спросил Матвей.
- Наталия, - смело ответила девушка.
- А я Матвей Первушин из Заветлужья.
- Знаю, что солдат, - улыбнулась Наталия.
- Вот и познакомились… - Матвей сильно прижал девушку к груди. Наталия не отстранилась. Покрепче Матвей обхватил девушку и впился в губы. Они потеряли счет времени, не слышали ничего вокруг. Матвей теснил и теснил Наталию к изгороди…
- Охолонь маленько, а то меня задушишь да огород спихнёшь. А за пазуху не лезь, там не про твою честь… - Наталия пыталась вытащить руку парня.
- Пойдем, Наташа, на огородец. Там постоим немного, - предложил Матвей.
- Может, еще у стога полежим немного? – расхохоталась девушка.
- А что, можно?.. – Матвей подхватил Наталию на руки и попытался открыть воротца.
- Куда попёр! Когда женишься, тогда и таскай, куда захочешь! – Наталия рванулась и освободилась из рук парня.
- Сильная! – удивился Матвей.
- Тятька с мамкой голодом не морят, боюсь, как бы у мужа не оголодать, - рассмеялась Наталия.
- Да я с тебя пылинки сдувать буду и харчем не обижу. Только бы женой стала… - Матвей опять обнял девушку.
- Коли невмоготу, так сватов засылай.
- А ты согласна?! – обрадовался Матвей.
- Не согласна была бы, не навалилась бы…
- А мне до осени не совладать, - пригорюнился парень.
- А мне не отбиться. Сватайся. Больно хорошо милуешься. Поглянулось шибко…
- Давай ещё на прощание разок, - и Матвей впился в девичьи губы.
Заиграла кровь у парня. Как шёл, какое шёл, летел с гулянки, - ничего кругом не замечал! Дома скинул праздничную одежду, схватил косу и айда в луга! Принялся махать траву-мураву. А перед глазами стоит Наталия, зовуще улыбается. Манит, зовёт, а близко не подпускает. «А у палисада-то как ко мне прильнула. Жаром вся пылает, а сердце готово из груди выпорхнуть».
Накосился. Вспотел. И отправился на реку. Плюхнулся в воду, нырнул, а Наталия и там к себе манит. «Куда, дурачок, прячешься. Я и в омуте тебя найду. Всюду сыщу…»
Пот сполоснул, и домой. Отцу-матери рассказать, и дать делу ход. Зачем откладывать?! Почти с порога начал Матвей разговор:
- Тут такое дело… - решительность парня поубавилась, - жениться я надумал, - выпалил Матвей.
- Жениться – дело хорошее. Только на ком? – удивился отец.
Мать вышла из-за печи, вытирая руки о фартук, испуганно взглянула на сына.
- А мы вчера сговорились. Девка приглянулась. Она не против. Так что тянуть?!
- Это что же за девка такая, коли час постояла и готова замуж идти? Приспичило, видно! – отец бросил молоток на лавку. - А у тебя, видно, ум солдатчина вытрясла…
- Полно, отец, не бранись. Матвей не в гостях столько лет-зим провёл! Ему разве семьёй пожить неохота? – мать спокойно уселась на лавку.
- Я не супротив его счастью. Но не с бухты барахты, - смягчился отец.
- А ты не забыл, свет Алексей, мы не в спешке венчались?
- Ты, Ульяна, нас не ровняй. Мы сколько с тобой хороводились? Я тебя знал, Ульяна, как облупленную.
- Матвей не в хороводе, а в огороде узнает. Ему гулеванить было недосуг. Чьих кровей девка-то? – поинтересовалась мать.
- Зовут Наталия. А кто мать-отец – не ведаю, - смутился Матвей.
- Тьфу! Час от часу нелегче, - вновь рассердился отец, - скоро-то только кошки, да и те уповод верещат, мяукают… Спросить-то язык что ли отсох?
- Не буянь, батько. Всё сейчас разузнаю. Не тужи, Матвей, - мать толкнула сына в плечо и быстро отправилась в деревню.
Отец с сыном больше не говорили о женитьбе. Матвей чинил грабли, отец отбивал косы.
- Завтра по зорьке у Шаймы надо скосить. Трава-то ноне там шальная вымахала. Пойдем на пару, я хоть по закрайкам потюкаю, - предложил отец.
- А я, тятя, сегодня утром всё положил и валы растряхнул.
- Крут! Везде успел! – удивился отец. – А так, Матвейка, и надо. Чего резину тянуть?! Жизнь ходко шагает.
Отец и сын то и дело поглядывали в открытые ворота на улицу. Ждали Ульяну. Она прошла в ограду незаметно через огородец.
- Ну, мать, узнала чего? – поинтересовался отец.
- Узнать-то разузнала, только вести не очень радостные, - Ульяна махнула рукой, - замахнулся наш Матвей на дерево не по себе.
И она опустилась на приступок крыльца.
- Так-так… - отец отставил косу в сторону, - по каким таким позициям невеста не подходит нашему Матвею?
- А то, что она Водопьянова дочка. Да разве Гурьян отдаст Наталию за нашего сына?! – выпалила Ульяна скороговоркой, развязала платок, - Наталия, может, подразнилась с Матвеем? Богачка так, вольная и молоденькая…
Наступило молчание.
- А что, Водопьяновы – большие богачи? – Матвей не знал Водопьяновых. Без него много чего произошло в округе. И слова матери, что Наталия богата, его не очень смутили. Его не волновало, богатая она или бедная. Матвею была нужна Наталия. Он не знал, как будет жить, если ее не будет рядом.
- А я все равно пойду свататься! Один, если вы трусите! – выпалил Матвей.
- Да что ты, дитятко родимое, - заплакала мать, разве же мы враги твоему счастью?! Схваха Катерина согласилась. Всё выведает, уладит и поедем.
- Ты, мать, что нюни-то распустила? Мы что, голодранцы или на паперти крохоборничаем? Из нашего роду-племени никто не стоял! – рассердился отец, - подумаешь, Водопьяновский род купеческий с крестьянской кровью смешан. Не дворяне знатные! Не отдадут – в лоб не подадут.
- То-то и оно: не подадут, а позор принимать Матвею, - обронила мать.
- Не кручинься, матушка, - похлопал Матвей мать по плечу, - переживу. А раз девка звала – пойду. Не обману. Будь, что будет…
Свататься поехали через несколько дней. Всё честь по чести Катерина подготовила. Сваха в округе знатная, почитаемая. Не балаболка какая-то!
Накануне Матвей успокаивал родителей, хотя и сам сильно волновался. Вначале нарядился в рубаху и штаны суконные. Такой ладный молодец!
- Гляди-ко, мать, сколь сын-то у нас басок! Да за такого парня-героя любая девка бегом побежит, - полюбовался отец Матвеем.
- Господи, благослови… - шептала мать и заворачивала иконку в полотенце, - с собой прихвачу, не помешает.
Ульяна в нарядном сарафане и яркой кашемировой шали помолодела. Но наряд не спрятал волнения. Матвей в последний момент сбегал в избу и переоделся. Надел гимнастерку вместо рубахи.
- Вот так ловчей, - перекрестился и запрыгнул в тарантас.
- Ну, с Богом! – и отец тронул лошадей.
- Поди устали, ребята, меня слушать? – поинтересовалась Ольга Матвеевна.
- Что Вы! – воскликнула Даша, посмотрев на Андрея. Он согласно кивнул.
- Отец, - продолжала Ольга Матвеевна, - рассказывал, что смутно запомнил начало сватовства: волновался сильно. Как порог переступил, Водопьянов впился в него тяжелым взглядом. Сваха Катерина, как и полагается, вела свой разговор. Хозяин ее не прерывал. Как только сваха закончила свою речь, Гурьян обратился к Матвею:
- А ты в жены-то постарше кого не мог себе облюбовать? Али с молодой интересней миловаться? У тебя, солдат, губа не дура! – и Водопьянов громко расхохотался.
Матвей смутился и не нашёл, что ответить.
- Да знаешь ли ты, молодец хороший, что восемнадцать годков на днях сравнялось дочке моей?
- Нет, не знал, - признался Матвей.
- И ещё скажи, что Наталья – моя дочка, тоже не знал, не ведал, - усмехнулся Водопьянов.
- Не ведал Матвей ничего, - вмешался молчавший до этого Алексей, - обижаешь, Гурьян, и сурово судишь моего сына…
- Ну, а если бы знал, что она моя дочка, пошёл бы свататься? – пытал Гурьян Матвея.
- Пошёл бы! Люба она мне. Окромя Наталии, не надо никого! – твердо заявил Матвей.
- И без приданого взял бы? А если отдам с приданым, Богом данным, тогда как, молодец, и нагую возьмешь? – смеялся Водопьянов.
- А ещё лучше! Мы сами своё хозяйство устроим. За службу верную государь надел землицы да и капиталец небольшой на скот и скарб пожаловал. Вот на царский дар и совью гнездо себе, - осмелел Матвей.
- А где вить собираешься? – тон Водопьянова смягчился.
- На правом берегу Шаймы. Место есть горелое. Земля там хорошо родит. Когда-то старики сказывали, починок там бывал, - обрадовался Матвей, что Гурьян опустил свои колючки и взгляд потеплел. А то взопрел, пот по спине градом катится!
- Круто берёшь, но мыслишь верно. Один-то совладаешь? – поинтересовался Гурьян.
- А мы ведь не лыком шиты и не онучей подпоясаны! Братаны неужто не помогут?! Матвей солдатскую лямку за них всех тянул. Тут и разговору нет. Мы и лесу, и пиловочника уже приготовили. Экой бригадой быстро отгрохаем хоромы Матвею, - отец тоже обрадел такому повороту.
- Ну, так и быть, - немного помолчав, сказал Водопьянов, - если Наталья пойдёт, перечить не стану. Наташка, подь сюда!
Наталия вышла. Она была спокойна. Румянец постепенно стал розовить щёки. Все смотрели на невесту. Матвей и Наталия встретились взглядом. Девушка вспыхнула, как маков цвет, и закрыла лицо ладонями.
- Не смущайся! Сама кашу заварила, так изволь – хлебай! Скажи-ко, дочь, при честном народе, почто так замуж приспичило? – строго спросил Водопьянов, - может, причина имеется, то и затрясло в сенокос свадебничать?
- Ничего у нас не было! – выпалил Матвей.
- А ты не лезь. Ещё не муж, видали мы таких защитников! – опять засомневался Гурьян.
- Не было греха меж нами, - ответила Наталия.
- Ну, так и ждите осени! Али невтерпёж, а, солдат? – расхохотался Водопьянов.
- До осени за себя не ручаюсь, - твёрдо сказал Матвей, - говорю, как есть.
- Ну, да ладно! Быть по-вашему. После Петрова поста обвенчаем вас, и дело с концом. Любитесь, плодитесь, но людей не смешите. А сейчас, будущие сватья, прошу за стол. Чем богаты, тем и рады! И у меня в горле сухо, да и вы с дороги притомились, - пригласил Гурьян всех к столу, который был накрыт в горнице.
В церкви всё было красиво и торжественно. Матвей и Наталия волновались. Вот сейчас, совсем скоро, они станут мужем и женой.
- Не обещался ли другой? – спросил священник у Матвея.
- Не обещался, - выдохнул жених.
- Не обещалась ли другому?
- Нет, не обещалась, - ответила невеста.
Матвея и Наталию батюшка обвёл вокруг аналоя, призывая на них Божье благословение.
- Вот и поведала вам, Андрей и Дарья, о своих дорогих родителях: о деде Алексее и бабушке Ульяне, об отце Матвее и матери Наталии. Прожили они в мире, любви и согласии. Помянула их добрые имена.
- Бабуля, ты вздремни, а то утомилась, - предложил Андрей.
- Да, что ты, Андрюшенька, уж так, если сидя покимарю, а спать не буду. А то знакомые родные места просплю. Да и не устала, наоборот, душа всколыхнулась прошлым, милыми сердцу людьми, - Ольга Матвеевна прикрыла глаза и незаметно для самой себя задремала.
…Оля, Оля, Олюшка,
Пойдем с дедом в полюшко.
В поле зреет колосок,
Будет Оле колобок.
- Дедо, а скоро мы к маме с тятей приедем?
- Приедем, дитятко. Вот к воротам подъедем, дальше ты одна поезжай. А я к бабушке Ульяне возвратиться должен. Берись за вожжи и поезжай, родимая…
Ольга Матвеевна встрепенулась. На миг она вернулась в своё далёкое-далёкое детство. Дед Алексей пел ей любимую песенку. А ехала она из гостей от дедушки и бабушки, где успела соскучиться по отцу с матерью. Это было наяву, только дед Алексей в тот раз долго был в Солдаткино, а в сегодняшнем сне он внезапно исчез… Ольга Матвеевна вытерла набежавшие слёзы. Задремать бы, чтобы сладкий сон вернул ее опять в детство, где отец и мать молодые, а она маленькая, белоголовая девочка, которой, укладывая спать, мама пела любимую песенку.
Усни, Оленька, засни,
Сладкий сон Олю найди.
Приснись Оле ангелок,
Мотылёчек, голубок.
Голубок, крылом махни,
Ангелочек, защити,
Мотылёчек, в луг сведи,
Олюшке цветок найди.
Спустя годы Оля пела эту песенку своей доченьке. Много годков отмахал голубок своим крылом.
Утром после завтрака Андрей и Даша отправились на огород копать грядки. А Ольга Матвеевна обходила родное подворье. Уже несколько лет она живет в городской квартире, но родительский дом ей дорог и близок. Близок, как человек, с которым прожита долгая и не всегда сладкая жизнь. Здесь она родилась. Здесь качалась в колыбели. Ольга Матвеевна вышла в сени и пошла на сеновал. У стены рядами стояли пустые пчелиные домики. Пчеловодство – давнее занятие в их роду. Даже оставшись одна, Ольга еще много лет управлялась с пчёлами. Она споткнулась о доску, лежавшую на полу сеновала. Доской закрыта дыра, через которую сбрасывали сено в ясли скотине. В детстве Оля провалилась в эту дыру и сломала ключицу…
Отец качал мёд на повети. Деревенская детвора в полном сборе лакомилась мёдом, жевали вощину и дурачились. Отцу помогал Виталька Травин. Он крутил медогонку, раздувал дымарь. Витальке было лет двенадцать, а остальной детворе по семь-восемь. Виталя, когда был в помощниках у отца на пасеке, надевал белые холщовые штаны и рубаху, на ноги обувал лапти с онучами, на голове – сетка. В таком одеянии он казался ребятне таким смешным! Все дразнили его, кто во что горазд! Хотя каждый завидовал Витальке, что он уже большой и делает важную работу. Наверное, от зависти и задирались с Виталькой. «Виталька – толстый поросёнок! Ха-ха… В лапотцы обуется, как пузырь надуется», - гомонила детвора и толкала Витальку.
- Кыш, мелюзга пузатая! Кто будет меня сердить, не прокачу на лошади, не приму играть в лапту. А на кого сильно осерчаю, в штаны крапивину засуну, - пригрозил парнишка.
- Чур, не мне! Я, Виталя, больше не буду, - загалдела детвора, - Вить, а вечером в прятки на гумне будешь с нами играть?
- У меня, окромя пряток, есть и работа. Это вы прохлаждаетесь да дурью маетесь, - солидно ответил Виталька. Посмотрел на Олю и присвистнул.
- А всё равно ты жирный поросёнок, - крикнула Оля, подбежала и толкнула парнишку в бок. Пчелиная рамка выпала из рук Витальки. Вощина вылетела из рамки. Испуганная детвора шмыгнула в угол повети, наблюдая за происходящим. Перепуганная Оля пыталась увернуться от Витальки.
- Сейчас грохнешься, так тебе и надо, дуре…
Виталька видел, что Оля стоит у края дыры и ещё чуть-чуть и оступится. И Оля повисла на руках. Ей бы провалиться в ясли на сено… Потом отец вынул Олю. Её отвезли в больницу. Как она лежала в больнице, Оля помнит смутно, а вот как навестил её Виталька – запомнилось на всю жизнь.
- Давай, кавалер, проходи, не стесняйся, - тётенька в белом халате подталкивала в палату Витальку, - вот Первушина Ольга Матвеевна, беседуйте на здоровье.
- Здорово живут, - промямлил смущенный Виталя, - навестить тебя приехал. Мальчишка топтался у дверей палаты.
- Будь смелей, - сказала медсестра, - садись на табурет рядом с больной и хвастай. За такие вёрсты прикатил, молчать негоже, - и ушла.
- Оля, ты прости меня. Я же думал, что ты пролетишь на сено, а оно мягкое. Сколь раз туда все прыгали и шмякались. И хоть бы хны, - начал Виталька. Он волновался, весь раскраснелся.
- Я сама виновата. Ты меня прости, что толкнула. А ты пешком притопал, далеко ведь?
- Не-е, я верхом. Вот гостинец тебе. Земляника. Вчера насобирал. Да ещё луковик, пироги мамка стряпать мастерица. А знаешь, Олюшка, вчера аэроплан над деревней кружил. Низко так опускался. Я вырасту большой, учиться буду стараться, да мне наука даётся легко. Стану тоже на аэроплане летать!
- Ты в уме, Виталя? Не суметь тебе! – изумилась Оля.
- Вот увидишь! В лепёшку расшибусь, а добьюсь своего. И тебе махну крылом! А потом приеду в Солдаткино и женюсь на тебе…
Оля спряталась под одеяло.
- Ты не пугайся! Все люди женятся. Я ещё маленький тебя полюбил. Красивая больно….
- Ну, поговорим молодые люди? Тебе, кавалер, пора домой ехать. Самоволкой, наверное, прикатит? Давай, красавица, померяем тебе температуру.
Шли годы. Слова, сказанные Виталькой, не забывались. Когда Оля ловила на себе взгляд Витальки, смущалась. Она или убегала с глаз долой или отворачивалась. Всем своим взглядом показывала, что Виталька ей нисколечко не интересен. И Олюшке нет никакого дела до парня. А Виталька, когда появлялась у него свободная минутка, то мастерил ребятам ходули, то посреди деревни, у амбаров, соорудил качели. И вся малышня висла на них с утра до позднего вечера. Летами Виталька работал наравне со взрослыми, а зимой учился в школе. В школу они бегали в Михалкино за четыре километра. Виталька шёл впереди, а все остальные гуськом тянулись за ним.
- Давай, мелюзга, шагай походчее, а то приползём в школу к концу уроков! Бредут, как сонные,- сердился парень,- Без вас я бы уже давно дошёл! Мне ещё надо кое-что подучить….
- Виталя, а чего тебе учить! Ты и так всё знаешь на зубок, в отличниках ходишь, - галдели ребята.
- А ты, пигалица, что сегодня такая смурная? – подтолкнул Витя Олю в бок, - не захворала часом? Я ещё в субботу приметил: кашляешь, как дрова рубишь.
- Мама чаем с малиновым вареньем напоила, стало легче, - смущённо ответила девушка.
- До свадьбы заживёт! Замуж-то за меня идти не передумала? Смотри у меня! Я вот скоро учиться уеду на лётчика. Выучусь - свадьбу сыграем. Я слов на ветер не бросаю. Настырный во всём. Поняла? - и Виталька пошёл вперёд крупными шагами.
Оля растерялась, а когда собралась сказать Витальке, что он дурак, парнишка уже шагал по обочине и громко насвистывал.
- Бабуля, мы с Дашей в лес собрались. Я ей места красивые покажу, - прервал воспоминания Андрей.
- Может, перекусите? – предложила Ольга Матвеевна, - а про себя подумала: «В облаках витаю, забыла обо всём на свете!»
- Бабуля, а мы сейчас соловья видели. Распевал на калине. Так здорово! Мы с Дашей хотели сфотографировать, не успели. Вспорхнул и улетел.
- А кукушки не слыхали?
- Нет. Я точно нет. А ты, Дашуль?
- Я тоже не слышала, - ответила девушка.
- Поверье есть такое. Кто соловья вперёд кукушки услышит – целый год счастливо проживёт.
- Мы, бабушка, и так самые счастливые! - воскликнул внук, обнял Дашу, - Пока, пошли природой любоваться!
Ольга Матвеевна принесла дров. Затопила русскую печку. Она решила испечь блинов. Какие они получились вкусные! Пальчики оближешь! «Вернутся молодые - угощу. И самовар поставлю».
Но работа не остановила воспоминаний Ольги Матвеевны…
Виталлий и Оля расписались. Им не хотелось сидеть дома. Им хотелось свою радость нести на волю, где поют и щебечут птицы. Долго бродили по лугу, потом пришли не реку. Виталя быстренько разделся и плюхнулся в воду.
- Вода, как парное молоко. Тёплая. Иди, окунись, Олюшка, - предложил муж. Она стеснительно повела плечами.
- После Ильина дня уже не купаются…
- Да ты никак стесняешься, жёнушка?! Ладно, раздевайся, я отвернусь.
И Виталий поплыл к противоположному берегу. Там росли водяные лилии. В детстве они делали из них бусы. Ожерелья одевали на шею.
Вдруг Ольге захотелось, чтобы Виталька, как ночью, крепко обнял её. Хотелось подчиниться его рукам, его воле. Она быстро скинула одежду и поплыла к Витальке.
- Хочу цветок самый яркий, самый красивый, – попросила Оля
- Сейчас подарю, краше его нет на всём белом свете…
Они забыли счёт времени. Купались, лежали на берегу. Снова шли в воду…
- Ты не устала, Олюшка?
Она покачала головой.
- Значит продолжим. Я знаю одно местечко.
Он подхватил Олю на руки…Домой они вернулись под утро. Когда возвращались, в небе услышали гул. Из-за леса вылетел самолёт. Виталька запрокинул голову и крикнул:
- Махни крылом, дружище!
- Голубок, крылом махни, - вспомнила Оля слова из детской маминой песни.
Самолёт быстро скрылся за лесом.
- Как ты сказала? Голубок, крылом махни. Я тебе, Олюшка, обязательно махну много-много раз, - Виталька крепко прижал к себе жену.
- Витя, а ты тоже на таком будешь летать?
- Военная тайна, - усмехнулся муж, - Я буду летать выше. И не народ возить, а другой груз. Не будем об этом, - Виталий щёлкнул Олю по носу.
- Чем мы сегодня, сударыня, займёмся? Может, на речку пойдём? – он увидел настороженный взгляд жены, - не купаться, а сеть проверить надо. Ухой муж накормит любимую жену, а мама рыбы просила на пирог. Только я захвачу корзину. Улов оказался отменный. Они нагрузились рыбой и пошли домой. Недалеко от дороги стоял стог.
- Может, передохнём, а то я все руки оттянул, - предложил Виталий, - рыбка тяжёлая…
- Если недолго, а то рыбу чистить надо…
- А ты, Оля, страстная… Даже не ожидал…
- Да ну тебя…, - обиделась она, - скажешь тоже…
- Это здорово! Значит любишь! Таешь вся, и я факелом вспыхиваю. Счастливее меня на белом свете нет…
- Бабуля, вот и мы! Смотри, что мы принесли! Домой отвезём, и тебе хватит, - довольный внук показал улов.
- Когда успел, Андрейка? - удивилась Ольга Матвеевна.
- А как приехал, сразу слетал на своё местечко. Новую сеть опробовал. Я же рыболов отменный, так что, Дарья, гордись мужем. Одним словом, добытчик.
- Я тебя люблю, а гордыня – это грех, - ответила Дарья и прижалась к Андрею, - солнышко моё ненаглядное.
- Чтобы рыбку съесть, надо в воду лезть. Вода ещё студёная, внучок, смотри, не застудись, - предупредила Ольга Матвеевна.
- А бродни зачем? Я предусмотрительный! У меня вся экипировка в багажнике. Из всех экстремальных ситуаций выйду сухим.
И тут громыхнуло. Резко и пронзительно. Не успело затихнуть в одной стороне, раздался грохот в другой. Две огромные тучи шли друг на друга. Огромные, тёмные. Молнии рассекали взлохмаченные чудовища с треском и рокотом. Светлая полоска небосвода сужалась. Заволокла и повисла над деревней зловещая туча.
- Господи, помилуй нас, грешных! - перекрестилась Ольга Матвеевна.
- Нам же ехать надо, а тут такая непогода, - посетовал Андрей.
- Не переживай, гроза заканчивается быстро. Собирайте, что с собой возьмёте,- успокаивала внука бабушка.
И действительно, гроза быстро угомонилась, погремливало изредка за рекой, и вновь выглянуло солнышко. Молодые уехали в город, а Ольга Матвеевна присела на крыльце…
Закончился у Виталия отпуск, и он с молодой женой поехал на место назначения. Молодожёнам дали маленькую комнатку. Виталя целыми днями, а то и ночами, был на службе, а Оля дома ждала мужа. Вскоре она устроилась в детский сад. Работа с детьми ей пришлась по душе. Оля любила своих воспитанников, и ребятишки тянулись к ней.
В конце мая Оля получила письмо из дому. Мать писала, что отец болеет и очень ему хочется повидаться с дочкой.
- Конечно, надо съездить. Родители – это святое, - уговаривал жену Виталий, - детвора и я будем тебя ждать.
- Что-то тревожно. Как ты тут один? Ребятишки без меня. А вдруг отца не увижу? – беспокоилась Оля.
- Не раздумывай. Сегодня же соберись. Завтра я еду в город и посажу тебя на поезд.
Когда подошёл поезд, Оля вцепилась в руку мужа.
- Виталя, мне страшно. Сама не знаю почему, но я чего-то боюсь. Не хочу с тобой расставаться! Может вместе, а?.. - она вся дрожала.
- Не волнуйся ты так! Я не могу, и когда смогу, не знаю. Всё будет хорошо, ромашка ты моя ненаглядная.
Проводница заторопила его, сказав, что поезд сейчас тронется. Виталий крикнул в окно: «Я махну тебе крылом. Смотри в небо, любимая!»
- Голубок, крылом махни…Ангелочек, защити…- шептала Оля, а слёзы катились по её щекам.
- Никогда не разлучалась с любимым? - спросила соседка по купе.
- С мужем? Нет. Первый раз. А с любимым разлучалась. Ведь я его с детства люблю, - призналась Оля незнакомой женщине.
Потом они пили чай, разговаривали. Оля успокоилась и быстро заснула.
Родители обрадовались приезду дочери.
-Ну, слава Богу, свиделись. Прихворнул я крепко, Олюшка, - отец приподнялся, стараясь сесть. Руки тряслись. Оля с матерью усадили его на край кровати.
- Матвей, давай валенки обую, - предложила Наталия.
- Дожил! В сенокос в валенках шастать стану,- пошутил отец, а сам всё смотрел на Олю, - расцвела, ещё краше стала дочка – то у нас…
- От счастья, Матвеюшка, расцветают. Мы с тобой в мире и согласии жизнь прожили, дай-то Бог и доченьке нашей такой судьбы. Давай, Матвей, на стул присядем, удобнее будет, - предложила Наталия.
- Ой, я про подарки забыла совсем! – Оля открыла чемодан и удивилась. Чемодан был полон её вещей. А она брала немного. В чемодане были Олины вещи, а сверху лежали подарки и письмо. Она развернула и стала читать: «Дорогая, любимая, Олюшка! Прости, но я не смог сказать тебе, а то бы разлука была тяжёлой. Тебе какое-то время нужно пожить у родителей. Меня переводят на новое место, где нет гражданского населения. Ты сильная, моя любимая! Когда закончится командировка, получу назначение и ты опять вернёшься ко мне. Будь терпеливой, ты у меня умная. Целую, твой любящий муж Виталий. Остальные вещи я выслал посылкой».
- Олюшка, что-то не ладно? – встревожилась мать.
- Всё ладно, мама. Вот тебе, дорогая, платок пуховый тёплый. А тебе, тятя, рубашку привезла от нас с мужем. Ещё подарки Виталиной маме и сестре Настасье надо передать.
- Погостишь-то сколько, доченька? - поинтересовался отец.
- Не знаю, родители! Муж у меня военный. Сам себе не хозяин. Как позовёт – так и поеду. Пока не суждено быть вместе. Буду у вас жить. Вам помогать да о Витиной маме заботиться, - Оля очень хотела казаться спокойной и уверенной. Но спокойствие и уверенность давались ей с огромным трудом. Ещё не хватало волновать отца и мать. Она не девочка, а взрослая женщина, жена лётчика!
Через несколько дней Оля поняла, что она беременна. Она обрадовалась! Ей так хотелось поделиться новостью с Виталькой. Но от мужа не было вестей. А потом пришло небольшое письмо, написанное на скорую руку, с засохшим цветочком: «Родная моя, любимая Олечка! Выпала свободная минутка. Пиши по этому адресу. Целую. Тысячу раз. Поклон маме и твоим родителям да всей деревне передавай! Твой муж Виталий.» Оля без счёту раз читала и перечитывала дорогую весточку. Прижимала к груди, губам, лицу. Этот листочек держал её любимый! Оля закрывала глаза, и вспоминались его объятия, ласки, поцелуи. «Когда же мы будем вместе?»
Вначале Оля не хотела писать мужу о том, что у них будет ребёнок. Хотелось сказать при встрече. Хотелось увидеть выражение его лица. Виталик, когда удивляется, то поднимает брови, затем заблестят глаза, и широкая радостная улыбка озаряет лицо.
- Как дитя ты, Виталя! Не вышел из детства. Всё с малышнёй возился и будешь вечным грудным, - подтрунивала Оля над мужем.
- У твоей груди с великим удовольствием, но не получится, - серьёзно отвечал муж. И поражалась его умению быстро сосредотачиваться, реакция была мгновенной. Она сказала об этом мужу.
- При моей службе это необходимо. Если бы не было того, о чём ты говоришь, не бывать бы там…- Виталик показал на небо.
Ольга Матвеевна достала из комода шкатулку. В ней она хранила письма Виталия. Подолгу рассматривала и перечитывала заветные строчки. Оля знала их наизусть, но ей было так приятно смотреть, читать и вспоминать… Сколько минуло лет с тех пор, но волнуется душа и бьётся сердце… А вот ответ на письмо, когда Оля написала, что ждёт ребёнка. Она ждала ответа. Может, Виталик позовёт её к себе. Пусть бы дали самую крохотную комнатку. Им бы и хватило. Хотя и малышу теперь надо будет угол, поставить кроватку…
Наконец она получила письмо от мужа. Вот этот комочек пожелтевшей бумаги, завёрнутый в носовой платок. Оля письмо носила с собой. Начался сенокос, и она с матерью ходила на покос. Выпадет свободная минутка, Оля - в заветный листочек. И так ей листочек силы придаёт и разлуку красит. Ещё чуток и они будут вместе ждать появления на свет ребёнка. Сколько ожидалось радостей, счастья, любви от будущей жизни! Начиналась гроза, похожая на сегодняшнюю. Оля с матерью спрятались в лесу под развесистой елью.
- Убежище с отцом наше. Бывает, часто тут непогоду пережидаем. До дому не успеешь, садись, доченька, половчей.
Гроза была сильная. Оля затыкала уши и прижимала голову в материнские коленки. Начался ливень. Потоки воды лились сверху, по земле потекли ручьи.
- Господи, спаси и сохрани нас, грешных. Хотя всё чередом… Как там у нас отец-то, - беспокоилась мать, - Олюшка, а ты что родная плачешь? Испугалась? Не бойся, моя золотая, - и крепко обняла дочку, - холодная, как ледышка. Придём домой - чаем с мёдом напою.
- Погляди, мамушка, что осталось от письма Виталия. Я дура его всюду с собой таскала, - и Оля показала комок бумаги.
- Не горюй, муж другое пришлёт. Ещё нежнее прежнего. Боженька род наш любовью одаряет. Моих родителей и нас с отцом не обидел, и у вас всё будет хорошо. С детских лет любовь пришла.
- Грозная перевала прошлась. Думал из дому и рамы вышибет. Я за вас тревожился, - признался отец.
- Хорошо, с ветром, так разнесло. У нас с Олей сухой нитки нет. Давай, доченька, переодевайся. Сейчас самовар согрею и под одеяло. Дитё нельзя студить.
Война докатилась и до их глухого края. В обед к Первушиным пришла Авдотья, мать Виталия. Она нянчилась с внуками у дочери в Михалкино. В свой дом наведывалась время от времени. Управить на усадьбе да так посмотреть, всё ли в порядке. Соскучится по родному очагу и придёт. Посидит, поглядит, поуправляет, вздохнёт - и опять в Михалкино. Настасье с экой оравой не совладать.
-Здорово живут крещёные, - поприветствовала Авдотья, - хлеб да соль дому вашему.
- Присаживайся, сватья, с нами за компанию. Я супу наложу. Ты из Михалкина сегодня? – поинтересовалась Наталия.
- Да я и домой не заходила, прямиком к вам правлюсь, - Авдотья была сильно взволнованна, - не клади, Наталия, супу, не до еды теперь…
Оля вспыхнула, в груди похолодело. Предчувствие чего-то нехорошего сковало сердце.
- Что случилось, мама? – Оля опустилась перед ней на корточки и схватилась за руки, - Что-то с Виталей?
- Оборони Господь, доченька! Что с сыном, не ведаю. Всем нам тяжко теперь станет. Война началась. Германцы на нас напали, сегодня утром, бают… Вот какую я вам весть недобрую доставила.
Установилась тишина. Только об оконное стекло бился и жужжал шмель. Наконец, вылетел в отворную створку. И в доме стало тихо.
- Эх ма. Опять германец на Рассею попёр! – изменившимся голосом выдал Матвей
-Так по радио сказывают, без всякого заявления попёр и бомбят, почём зря…, - заплакала Авдотья, - как же Виталик? У Настасьи Григория заберут, с ним заодно и Петеньку с Аркашкой, считай, ребёнки ещё, - сильней запричитала Авдотья.
- Не плачьте, - Оля гладила свекрови руки, а сама ещё до конца не осознала случившегося….
А события начали крутить людьми. Начался призыв на фронт. Провожать ездили всей деревней до Михалкина. В первый призыв попал зять Авдотьи Григорий и его два сына близнеца Пётр и Аркадий. У Настасьи оставалось ещё четверо. Старшей Катерине пятнадцать годков. Летами работала в колхозе, а зимой училась в школе. Катя училась хорошо и собиралась стать учителем. Младшие Вася, Саша и Коля – одиннадцати, восьми и пяти лет.
День стоял тёплый и солнечный. Все отъезжающие и провожающие собрались около церкви. Здесь народ собирался, когда происходили значительные и важные события. Здесь крестили, венчали, провожали в последний путь. Вот и теперь вышла вся округа проводить земляков в далёкий путь. Стояли подводы для отправки призывников. На подводах уже сидели возчики. В центре стояли председатель сельсовета Николай Невзоров и военный.
- Военком приехал за мужиками-то, - шептались в толпе, - да, настала жизнь, только держись…
Подходили новобранцы в сопровождении всей семьи. Все уже наревелись дома и продолжали причитать по дороге.
Оля стояла, прижавшись к материнскому плечу. Появились Настасья с Григорием. Трое младших ребятишек тащились за родителями. Пётр и Аркадий, похожие, как две капли воды, вели под руку бабушку Авдотью. Она время от времени закидывала голову, стараясь поглядеть на своих любимых внуков. Авдотья не плакала. У неё уже всё было выплакано. Она лишь изредка всхлипывала…
- Граждане-товарищи. Прошу внимания…- начал осевшим голосом председатель сельсовета. Он закашлялся. - Дадим слово представителю из райвоенкомата…
- Приказ…- чётким, громким голосом военком зачитывал фамилии призывников. Поднялся рёв.
Все понимали, что остались считанные минуты до разлуки. И будет ли встреча, неизвестно. Голосил и стар, и млад. Подводы тронулись, толпа двинулась за ними…
Григорий обнимал Настасью, успокаивал: «Не реви. Люди кругом, помогут. Да и дочка скоро подрастёт - помощницей станет. А всё ладно, так и мы с двойняшками возвратимся…» - но уверенности в его словах не было.
За околицей мужики уселись на подводы. Провожающие долго смотрели им вслед. Ребятишки кинулись за телегами, поднимая босыми ногами пыль. Но и они скоро устали. Понурые и поникшие возвращались в осиротевшие дома.
Но и в горе, и в радости человек продолжает жить. Так и Солдаткино, и Михалкино жило. И ещё не раз провожали они на фронт своих родных и близких людей. Также угрюмо шагали мужики за телегами. Когда семья была уже вдалеке, смахивали натруженными грубыми кулаками скупые слёзы. Стараясь не оглядываться, шагали к телегам. Сейчас, может, в последний раз проедут по родным полям и лугам, где когда-то делали первые шаги, где взрослели, любили, растили детей. И щемило сердце, и лились слёзы…
Вскоре в Солдаткино и Михалкино стали ходить письма с фронта. Но стали получать и похоронки. Не успеют, бывало, обсохнуть слёзы от проводов, как вдруг то в одном доме, то в другом ревут от полученной казённой бумаги с печатью, как приговором…
Оля понимала, что пришла беда и надо бы сходить утешить. И они часто это делали вместе с матерью. Оля думала о муже, понимала, что ему тяжко, как и всем. Молилась. Чтобы она ни делала, куда бы ни шла – всё твердила молитву. Просила Богородицу, чтобы скорее закончилась война, чтобы вновь в дома вернулся смех: «Милая Богородица, я так хочу дитя. Но кругом столько горя. Нет рядом отца, и будет ли он…» Оля обрывала мысли, ругала себя: «Ну, что же я такое думаю…»
Война крутила людьми, как осенними листьями. Ветром срывала с насиженных мест и уносила далеко-далеко от родного порога. А зачастую и порог, и очаг сносило, стирало с лица земли. И люди в страхе и в панике спешили прочь от родного пепелища, бежали куда глаза глядят… Занесло и в Солдаткино беженцев. Приютила их Авдотья в своём доме: женщину с пятнадцатилетней дочерью, да по дороге к ним пристали ещё двое. Девочка лет восьми и мальчик. Парнишка был совсем маленький, на вид двух-трёх лет. Сначала в Михалкино они ночевали ночь. Там уже гонимых войной жило несколько семей. Вот Авдотья и сжалилась: «Пускай живут. Не жалко, и дрова есть, и картошка в яме, только семенную не трогайте. Может, и моих кто напоит – накормит. У меня четверо на чужой стороне, горе мыкают».
- Пойдём, дочка, к новосёлам, я тут кое-что собрала, так на санках свезём. Как, говорится, не оскудеет рука дающего. День будет, и пища будет.
Приезжие сидели за столом и ели картошку в мундире. Женщина очистила картофелину, подула, разрезала на части, положила перед малышом.
- Кушай, только осторожнее, жуй зубками. Покажи, какие у нас зубки?
- Мир дому вашему, - поприветствовала Наталия, - а мы соседи. Напротив, через дорогу живём. Гостинцев вам принесли. Молочко парное, хлебушек, овощей. Кушайте на здоровье.
Наталия и Оля принесли продукты и положили на кухне: «А вы уже и печку истопили?» - удивилась Наталия.
- Я ещё ночью затопила, прохладно показалось. Намерзлись по дороге… А за продукты спасибо. Но денег у меня нет, - смутилась женщина.
- Неужто я за деньги, - сконфузилась Наталия, - не люди мы что ли? Как вас звать? Это Оля – моя дочка, а меня Наталия, а для маленького за бабушку сойду.
- Я – Тая, дочь Соня, а это Валя. Как звать малыша, не знаем. Он ничего не говорит ещё. Может, не умеет, может, чего испугался…
Вдруг малыш вылез из-за стола и подбежал к Наталье. Обхватил ручонками её ноги и уткнулся в колени.
- Что ты, дитятко? – смутилась Наталия. Она взяла мальчика на руки. Он крепко обхватил её за шею. Потом отстранился, поцеловал Наталию в щёку и вновь прильнул к ней.
- Как звать-то тебя? – тихонько спросила Наталия. Малыш молчал. Потом плечики начали вздрагивать. Он слез с коленей, взял Наталию за руку и потянул к дверям.
- Хочешь к нам в гости? Пошли, у нас ещё дед Матвей есть. Ему покажемся, только вначале давай оденемся.
- Вот его пальтишко, шапка. Мальчик не запущенный. Скорее всего, отстал от своих в такой суматохе. Я о нём в сельсовете рассказала, может, и родные откликнутся. А вот мы свою одежду побросали. Было не до неё. Лишь бы ноги унести…
- Так вы приходите через час, другой, я кое – что пособираю. А парнишечка пусть живёт с нами, – Наталия взяла малыша на руки, - сейчас я тебя на санках прокачу.
Дома Наталия накормила мальчика.
- Зараз много ему нельзя. Постепенно, помаленьку надо, - предупредил Матвей.
Мальчик ел, а сам всё смотрел за Наталией, стоило ей выйти из дому, он подходил к порогу и начинал плакать.
- Не бойся! Ты же не один. Вон дедушка Матвей, а я – Оля. Пойдём, я тебе какую красивую игрушку покажу.
В комоде в ящике хранились Олины игрушки. Это были ещё игрушки Наталии. Мальчик взял лодочку, сел на пол и стал двигать её по половику.
Вечером намытый и распаренный после бани малыш крепко уснул. А Оля с Наталией принялись кроить и шить ему одежду. Что-то нашли из Олиных вещей, что-то перешили. Утром одели парнишечку с головы до пят.
- Ну, мальчик-с-пальчик, красавец! Одним словом, мужик, - похвалил Матвей и погладил по головке.
Оля любовалась мальчиком. Представляла своего будущего сына или дочку. Сколько будет радости! А вот Виталий не увидит долго, видимо, своё дитя. И ответа на письмо что-то нет долго…
Тревога о муже сопровождала её всюду. Где он? Что с ним? И садилась за очередное безответное письмо.
- Не пиши, дочка. Жди. Куда пишешь, Виталия там, может, давно и близко нет. Они, как голуби, вспорхнули и улетели от врага подальше. А потом германцу устроят тёмную… Придёт и на нашу улицу праздник. Немцу наши морозы не по зубам. Они зимами жить не приучены, - успокаивал отец дочку, - я ведь, дочь, тоже с немцем и в рукопашной бывал, и штыка ихнего получал… На веку, как на длинном волоку – всего изведаешь. Силён вражина, сколь стран к ногам положил, но русских не положишь…
- Тятя, а как если немцы и до нас доберутся? - Оля как в детстве прижалась к отцу.
- Боже, сохрани нас, грешных, от такой напасти, что им у нас в Михалкино и Солдаткино делать? – потеряв самообладание, пугалась Наталия.
- Типун на язык! Волос долог, ум короток. Ну, разве же немца в Москву запустят?! У тебя, жена, речь вперёд ума бежит, - осердился крепко Матвей.
Оля молилась. Чтобы она ни делала, шептала молитвы. Чаще она просто разговаривала с Богородицей. Оля знала, что Богородица – заступница рода человеческого. Святая, но она и мать тоже. И должна её понять, что Оля тревожится за своё ещё не рождённое дитя. Подолгу она смотрела на святых, стоящих на иконостасе в горнице.
- Доченька! И не ложилась ещё. А уже петухи пропели. Беречь силы надо для него, - кивала мать на округлившийся живот, - давай ложись, - как маленькую, вела Олю на кровать. И уходила на свою половину.
Новосёлы обживались на новом месте. Тая работала на ферме. Девочки Соня и Валя ходили в школу в Михалкино. Соня училась в девятом, а Валя во втором классе. Девочки быстро подружились с деревенскими ребятишками. Валя написала письмо в Москву своим родителям. Восьмилетняя Валя знала о себе всё. Адрес, фамилию, как зовут отца и мать, дедушку и бабушку. Мама привезла Валю в лагерь, а через несколько дней началась война. Девочка помнит, что детей сажали на машины, потом впереди загрохотало, как в грозу гремит. Все стали слезать с машин и побежали к лесу. Потом шли по дороге. Потом опять прятались от самолётов, которые кружили и стреляли в людей… Воспоминания и расспросы выводили девочку из равновесия. Она начинала плакать и замыкалась. Тая и Соня к ней не приставали с расспросами. Валя каждый день забегает после школы на почту, проведывает, не пришло ли ей долгожданное письмо.
Оля навещала новосёлов. Она любила ходить в этот дом. Здесь родился Виталик, здесь он жил, влюбился в неё, Олю. Рамки фотографий висели на стене, где были его родные и близкие люди. Да и сам Виталик тоже улыбался ей, как бы говоря: «Не унывай, всё будет хорошо, ромашка ты моя ненаглядная». Оля насмотрится, успокоится, и на душе станет легче.
- Мы на заставе жили, верней, служили. Мой муж офицер-пограничник. Отчаянный и бесстрашный. Да вся застава: сильные и храбрые парни! Они будут стоять до последнего. Полегли они все, наверное…Только бы не плен. Живыми пограничники немцам не сдадутся. Бьются до последнего. Я бы тоже на фронт пошла, если бы не Сонька…А тебе муж письма шлёт?
- Давно не было, - вздохнула Оля.
- Держись. Ему теперь не до писем. Ты должна любить и молиться…
Тая расстегнула кофточку. Поцеловала свой нательный крестик: «Мой ангел хранитель»
- А это мой, - Оля тоже показала своего защитника.
- За несколько дней до войны снится мне, что я чемодан собираю, - рассказывает Тая, - положила вещей полный чемодан, а сверху икону Богородицы. И говорю Соне: «Пойдём, дочка, пора нам в путь». А Соня мне: «А как папу оставим?» И проснулась. Так муторно стало на душе. Утром муж пришёл с дежурства, а я ему уже и крестик подготовила. Паша его частенько одевал, правда, вначале по моей просьбе. Служба у пограничников трудная, на глазах врагов ходят. А, бывало, сам просил: «Где твой оберег?». Я уже догадывалась, что идёт муж на задание нелёгкое. За шестнадцать лет сменили не одну заставу. Вначале огорчилась и выговаривала Павлу. Дескать, клеила, мазала, красила, в порядок привела, сколько сил потратила, а теперь снова да ладом…
- Завелась, сварливая ты моя! Тая – ты офицерская жена, должна быть сильной, - ответил мне мой благоверный.
- Да я так. С милым рай и в шалаше. А вы, Оля, вместе были недолго?
- Около года…, - вздохнула Оля.
- Ну, у вас еще всё впереди. Срок когда? Животик-то книзу спал. Значит скоро, девонька. Дай-ка я послушаю сердечко твоего сына или дочки. Училась на врача-гинеколога, а как замуж выскочила, и учёбу забросила. Толк в наших бабских делах знаю не понаслышке. Давай, ложись на койку. Ты в больнице хоть была?
- Три раза в Михалкино ездила. Фельдшер сказала, что всё в порядке.
- Хорошо, ровно сердечко стучит. И твоё тоже. Немаленький плод… Скоро, Оленька, на свет появится новый человек, - улыбнулась Тая.
- Спасибо, Тая. Я с тобой, как за каменной стеной, - обрадовалась Оля.
- Всё зависит от тебя. Я за тебя не рожу. Но помочь смогу. Слава Богу, медицинский чемоданчик не потеряла. А вещи - дело наживное. Я его всё на руках держала, как сердце чувствовало. Кое-что Соня в своём рюкзаке сохранила из своих вещей и игрушек. Невеста, а всё в куклы играет. Фотографий жаль сильно, хотя бы память была…
Дома Олю ждала радость. Пришло письмо от Виталия. Муж писал, что у него всё в порядке, бьют фашистов и что победа обязательно придёт. Просил Олю: если родится мальчик, назвать Ваней, в честь его отца. «А дочке имя сама дашь, посоветуйся с родителями и моей мамой. Ей передай от меня поклон, что я жив-здоров и ей желаю крепкого здоровья. Пусть верит, что мы все четверо вернёмся домой с победой.»
Для Олюшки сразу мир засветился! И снег на солнце блестит, и с крыш капает, и скоро весна придет. А что рожать, так такая доля женская. Подарок любимому мужу.
- Собирайся, мальчик-с-пальчик. Пойдём на конюшню на лошадок смотреть, - Наталия стала одевать мальчишку. Парнишке Первушины не давали имя. Оно у него есть. Приучать к другому не следует. Ждали, может, отойдёт и сам вспомнит, как его зовут. Поэтому звали «мальчик-с-пальчик», а Матвей – «мужичок», а Оля к «мужичку» добавляла «с ноготок». Мальчишка был толковый и любознательный. Ночами часто плакал и вскакивал с постели. Боялся темноты. Наталья клала его спать с собой. Он целовал её, гладил по щеке и волосам. Брал её руку в ладонь свою и закрывал глаза.
В конюшне Наталья усаживала мальчика в ясли, а сама кормила лошадей. Стойло, где сидел ребёнок, закрывала на запор. В этот раз оплошала. Наталья поила коней у колодца. Она черпала воду и услышала визг в конюшне: «Ма..ма, а-а..ма,» - звал детский голос.
- Ой, мамонька родимая…, - Наталья опустила колодезную бадью и кинулась в конюшню.
Гнедой стоял в проходе, а голова в клетке, где сидел ребёнок. «На место, Гнедой! Пяться, кому говорят!» Мерин послушно попятился, Наталья захлопнула двери, освободила проход. Гнедой прошёл в своё стойло, кося глазом в сторону парнишки, как бы говоря: «Я же не нарочно, не плачь, не трону, не обижаю ни больших, ни маленьких».
- Ну, что ты, дитятко моё родимое, - Наталья взяла мальчика на руки, - не бойся! Лошадка умная. Гнедой тебя прокатит. Сядем на санки и поедем.
Малыш всхлипывал и повторял: «Ма..ма.. ма..мотька» и прижимался к Наталье.
- Заговорил! Какой молодец… а звать-то как тебя, мой милый? Вспоминай! Не забыл?
Мальчик отстранился от Наталии, хлопнул себя в грудь: «Я – Ваня.. Ваня..», - и широко улыбнулся. Потом высунул свой язык, потёр губы, посмотрел на Наталью и четко произнес: «Мама», - и заулыбался широко и счастливо.
- А сколько Ване годиков?
- Тли.., - ответил мальчик и показал три пальчика.
Наталья с Ваней отправились домой.
- Сегодня радость за радостью к нам в гости приходит. Ванятка наш заговорил, - сообщила с порога Наталья, - Гнедого испугался и заговорил!
- Клин клином вышибло! Выходит, Иваном у нас мальца-то зовут?! А мы «мужичок с ноготок» да «мальчик-с-пальчик»! Хоть мал да удал, верно, Ваня? – Матвей ласково потрепал парнишку по голове, - давай, мужик, чуб стричь, а то оброс шибко.
Ночью Оля почувствовала боль внизу живота. Потом боль стихла. Она даже задремала. Затем приступы начали повторяться. Оля пошла на кухню.
- Где мама? – отец ставил в печь чугун картошки.
- Что так рано, доченька, поднялась? Мы хлопочем ни свет, ни заря то, что Верба отелилась. Самостоятельно, уж который раз одна управляет. Придём, а телёнок по двору бегает.
- Тятя, и у меня, вроде, время подоспело, - прервала Оля отца, - сходи за Таей…
- Сейчас… мигом! Одна нога здесь, другая там!..
Оля вернулась в горницу, села на кровать. Боль не утихла, а наоборот усилилась…
- Господи, помоги мне родить дитя! – Оля повернулась к образам и перекрестилась, - Богородица, милая, ты сама мать и тоже рожала. Помоги мне… Сжалься и помоги, Заступница! Боязно мне чего-то…
Вбежала запыхавшаяся мать, а за ней следом Тая.
- Воды грейте, - приказала Тая. Она была спокойна, - как дела, будущая мамочка?
Тая убрала с кровати одеяло: «Ложись, Оля, сейчас поглядим, что тут у нас? Слушаться беспрекословно! Мы ведь некапризные, правда?!»
Уверенные действия Таи успокоили Олю. Она не стонала, а закусывала губу…
- Не ты первая, не ты и последняя. Все мы пришли на этот свет в муках. Кричать хочется – кричи. Боль сильная – ори!
- Ой, ма-а-мочка… Не-е.. могу.. больше…
- Тужься! Так ещё разок… сильнее… Стоп! Отдыхаем… теперь снова… давай… Молодец!
- А-а-а, - закричал новый человек.
Тая показала Оле дитя:
- Смотри, мамочка, какая красавица! Бабушка, помоги внучке пуповину обрезать да прихорошить барышню!
- Таюшка, тебя нам сам Господь послал, - Наталия хотела поцеловать Тае руку. Та испуганно одёрнула.
- Вы что? В чём моя заслуга?! И без меня бы ягодка отпала, коли созрела. Я просто, немного помогла. Вот и всё!
Оля заснула. Когда проснулась, ей дали малышку покормить. Около кровати на стуле сидел Ваня. Мальчик внимательно смотрел на новорождённую.
- Ванюшка, - улыбнулась Оля, - ты видел маленькую девочку?
Парнишка кивнул. Когда ребёнка положили в кроватку, Ваня потихоньку качнул колыбельку. «Ба-ба-а-а-а», - запел мальчик.
Ванечка все дни проводил около малышки. Вначале взрослые боялись: как бы чего не сделал ребёнку. Но мальчик с таким трепетом и нежностью любовался девочкой, что все успокоились. Наталия и Матвей от радости на крыльях летали.
- Матвей, а я и о Ване забыла. Ещё осерчает на меня парнишечка, - упрекнула себя Наталия, - Ваню мы все крепко полюбили. Сыщутся родители – ладно, переживём, а если не найдутся? Пойдём, дед, к дочери на совет. Имя девочке надо давать.
- Да я думаю-думаю. Был бы Виталик рядом… Мне хотелось бы Верой назвать, - предложила Оля.
- В самую точку! Вера сейчас всем и во всём нужна, - похвалил отец, - и бабушка Авдотья одобрила бы…
- Надо бы проведать сватью, но всё дела, заботы, носа некогда вытереть, - посетовала Наталья. - Плоха Авдотья. На днях ко мне мужик с Михалкина приезжал за самками, так сказал. А внучку уже по теплу свозим, да и окрестим заодно.
- Ну, это долго. Обидится сватья. Путь недалек.
- С тобой, Матвей, и проведаем на днях да Ваню с собой прихватим.
- Поедешь, Иван, в Михалкино? За кучера посадим! – предложил Матвей.
Мальчик одобрительно замотал головой, а потом громко отчеканил: «Да». Все заулыбались.
- У мужика голос прорезался. Давай, Иван, пять.
Матвей протянул парнишке руку. «Здолово!» - Ваня хлопнул по заскорузлой ладони Матвея.
Война Матвея поставила на ноги. Вначале он через силу, но упорно бродил по двору. Начал со своих граблей и кос. Точил, отбивал, вставлял в грабли зубья. Потом к амбару стали ставить инвентарь со всей деревни.
- Матвей Алексеевич, у граблей зубья закрошились, повтыкал бы малость, - просила соседка, - а на косу хоть задним местом садись, сколь тупа.
- Погляжу, чем могу – помогу, бабоньки!
У амбара вскоре стало полным-полно граблей, кос, вил, топоров. Матвей установил точильный круг. Потом стал лудить. Вставал ранёшенько и ложился позднёхонько. Да ещё в кузницу заглядывал. Обучал подростка. Война затянется, и того на фронт загребут. Война на людей прожорлива…
- Как здоровье, Матвей Алексеевич? – интересовались порой односельчане.
- Хворать нынче не досуг. Когда германца домой восвояси спровадим, тогда належусь досыта. А теперь еще поскриплю…
- Ты уж держись, Матвеюшка! Мы же без твоих золотых рук пропадём. У нас, у баб, руки не из того места растут.
- Руки не хайте. Вы теперь и за себя, и за мужика пластаетесь…
Осенью у Матвея работы стало ещё больше. Пригодилась отцова наука. Батька был колёсных и санных дел мастер. «Готовь сани летом, а телегу зимой», - приговаривал отец.
Матвей понимал, что большого мастерства ему уже не достичь. Да изящество теперь и не к чему, а вот крепость и надёжность требовалась. Пришлось и сбруей лошадиной заняться, а зимой валенки валять. Вначале неуверенно, боялся, а вдруг не получатся катаньки. Решил попробовать. Первые свалял Ванятке. Сколько у того было радости! Он обнову и руками гладил, и Матвея целовал. Потом обулся и начал плясать.
- Топни ногой, топни правенькой,
Всё равно люблю Ванюшку,
Хоть и маленькой! - пропела Наталия, раззадоривая мальчика.
- Добро больно, Матвеюшка. Рукастый ты у нас!
- Не хвали, Наташа. Хоть тяп-ляп да кое-как, а всё в люди не кланяться. Да и на поклон идти не к кому. Ладные мастера с немчурой воюют…
С рождением дочери ход времени у Оли пошёл быстрее. За окном капало с крыш, слепило солнышко, дни заметно прибавлялись. Оля целыми днями и ночами хлопотала около дочери. В их компанию и Ваня прибавился. Парнишка уже не гонялся за Наталией.
- Ванятка хоть занятие нашёл. А то я всё время опасалась: или коней испугается, или ушибётся, - радовалась Наталия.
Когда Верочку Оля укладывала спать, мальчик одевался и шёл на улицу к Матвею.
- Теперь дело ходко пойдёт! С таким помощником скоро управим, - смеялся Матвей.
Под навесом у Вани был свой уголок. Там хранились разные палочки, досочки, молоток, деревянное ружьё, сабля. На улице стоял снеговик. На голове старая корзина, глаза – угли, нос – морковина. Деревенская малышня тоже забегала поиграть с Ваней. Ваня часто двигал брусочек и лепетал: «Ту-ту, ту-ту-ту».
Оля ждала лета. Подрастёт Верочка, и она свозит окрестить дочку. Об этом она написала и Виталию. От мужа письма-записочки ходили, правда, нечасто. Но были весточки, и то Слава Богу! А то у деревенских и Михалкинских ушли мужики и как в воду канули. Нет известий… Неизвестность – хуже всего. Изводит человека.
- Мама, а Ванятку, может, тоже окрестим вместе с Верочкой? А если он крещёный?
Наталья задумалась: «С Ванюшкой посоветуемся. Как тот скажет – так и поступим. Ты Ване крёстной будешь. Верочке созовём Витину племянницу Катю. Хотя бы Авдотья внучку-то успела поглядеть!»
К крещению Верочки и Вани Оля приготовила всё заранее. Отправились в храм ранним утром. Ваню как будто в бок толкнули. Вскочил и к рукомойнику. Умылся, и начал надевать праздничную одежду. Парнишка ещё с вечера на неё поглядывал. Оля выгладила и повесила на стул.
- Вот, Ванечка, завтра оденешься, и поедем на лошадке. В церкви только не балуйся и громко не разговаривай. Хорошо?
Мальчик кивнул головой и старательно наряжался.
- Давай помогу, - предложила Оля.
- Сам… - Ванечка отвёл Олины руки, - сам могу…
- Молодец! Сам с усами. Какой кавалер у нас знатный, - похвалила Наталия парнишку, - дед, взгляни - ка на молодца-удальца!
На днях Наталия и Матвей разговаривали с председателем сельсовета насчёт Ванечки. Председатель приезжал к Тае. У Вали нашлась мать и скоро приедет её забирать. Из Москвы Валина мама эвакуировалась и сейчас живёт у родственников в Сибири.
- Хорошо, Валя большая, а нам Ванечка – кроха ещё - хоть имя назвал, и то ладно, - начала Наталия, - возьмут да и у нас его заберут, да и в сиротский дом спровадят?
- Силком кто у вас-то заберёт? Если только родители, - успокоил председатель сельсовета.
- Да разве мы враги Ване? Если бы сыскались отец с матерью, так мы бы с радостью. А нельзя ли нам какую-нибудь бумагу выправить, что пока он у нас за сына поживёт… Нам бы спокойнее… объявятся родные и разговору быть не может… Самим Бог не дал сыночка, - спокойная Наталия сильно волновалась.
- Насчёт Вани мы тоже писали в Данилов. К Тае он там пристал. Пока ответа нет.
- Уж похлопочите, будьте добры. Что война проклятая с людьми делает?! Раскидала по белому свету! Малых – то особо жалко.
- Спасибо вам, Наталья Гурьяновна и Матвей Алексеевич, за доброту, - председатель пожал им руки.
- Заслуги особой нет… У нас ведь не семеро по лавкам. Может, пообедаете? Чем богаты, тем и рады, - предложил Матвей
- Спасибо. В Михалкино надо быть к обеду.
Наталия и Матвей воспрянули и поуспокоились.
Верочка спала всю дорогу. Заехали к Настасье. Всё семейство сидело наготове.
- Я ведь тоже в храм собралась. Уже больше месяца брожу. Видно, ещё поживу на белом свете, - Авдотья обрадовалась гостям, - Верушка, не пойдёшь к бабушке на ручки? Ой, ты славная какая…
Младшие дети чинно сидели на лавке и разглядывали гостей. Ваня тоже подсел к детям.
- Пообедаем после службы. Мы тоже сегодня все собираемся причаститься, - Настасья сегодня выглядела намного моложе, чем в проводы. Только в тёмных волосах виднелись седые проседи. Она накинула на голову платок, а другой подала дочери: «Катя, повяжи. Ну, с Богом! Надо ещё записки подать. В храме не шалить, а то дома вицы получите», - пригрозила Настасья своим орлам.
- Мы не маленькие, - ответили хором братаны и дружно потопали вперёди взрослых.
- Катерина – сколь хороша! Невеста уже, - толкнула Наталья в бок Настасью.
- Молоденькие все красивые и пригожие! Хоть бы война закончилась быстрее, а то ни молодым, ни старым житья не даёт!
Верочка и службу всю проспала, проснулась перед крещением. С интересом смотрела на горящие свечи. Не плакала Верочка, когда и в купель окунали. Только моргала глазками. Батюшка трижды окунул её: «…креститься раба Божия Вера во имя Отца, аминь. И Сына, аминь. И Святого Духа, аминь…»
Затем окрестили Ванечку. Крёстной матерью Вани стала Оля.
- Мать Иоанна кто? – спросил священник.
- Я, батюшка…, - смутилась Наталия. Отец Димитрий отвёл её в сторону.
- У нас живёт.. за сына держим, - Наталья испугалась, может, и не разрешат крестить Ваню.
Батюшка больше ничего не спрашивал. Взял Ваню за руку, повёл в алтарь и надел на шею крестик. Ваня крестился. Мальчик усердно клал поклоны и старательно целовал образа.
- Поди устал, Ванюшка? – поинтересовалась Наталия. Мальчик помотал головой. Он показал на икону Богоматери и шепнул Наталье на ухо: «Мама».
- Так-так, дитятко, Она всем людям мама. Какой же ты разумный у нас! – и поцеловала в щеку, - как же я тебя люблю!
- И я любу. Мама ту-ту-у..ту, - и Ванюшка принялся обнимать и целовать Наталию.
Вскоре Ванино «ту-ту-у» раскрылось… Тая, как приехала в Михалкино, сразу сходила в сельсовет, рассказала о том, что младшие дети не её. А мальчик совсем неожиданно оказался с ними… В Данилове они долго ждали поезда, и к детям на вокзале подошёл мальчик. Они стали играть с Валей. Объявили посадку, все заторопились к поезду. Мальчишку она заметила уже в поезде. Кто-то, видимо, подсадил его в вагон. Тая сказала об этом проводнице. Та пообещала, что сообщит на станцию о мальчике, записала полустанок, где Тая сходит, и её фамилию.
- Вы уж его не оставляйте! Такой маленький, пропадёт, - попросила проводница, - когда обратно поедем, я схожу на вокзал в Данилове и всё ещё раз доложу.
- Пожалуйста. Бросить – не брошу. До кучи! Вот девочка ещё прибилась. Ну, с ней проще – знает о себе всё…
…Мама Вани работала проводницей. Папа на фронте. Мальчика бабушка оставила ненадолго с соседкой, а та не досмотрела…
Председатель сельсовета и Ванина мама приехали в Солдаткино ранним утром. Наталья сразу догадалась. Ванечка сильно походил на мать. Мальчик ещё спал.